— Чего бы ты хотел, Денэтор, если бы на то была твоя воля? — спросил Гэндальф. — Я бы хотел, чтобы все оставалось так, как было в дни моей жизни и при жизни моих предков, — ответил Денэтор. — Я бы хотел в мире править Городом и передать правление сыну, который бы имел свою волю, а не был учеником чародея. Если судьба мне в этом отказывает, пусть все сгинет, не хочу низкой жизни, ущемленной чести, поделенной любви! — В моем понимании Наместник, который возвращает власть настоящему Королю, не теряет ни любви, ни чести, — сказал Гэндальф. — Во всяком случае, ты не имеешь права лишать своего сына возможности выбора, пока он еще находится на этом свете. При этих словах глаза Денэтора снова сверкнули гневом. Он сунул Кристалл под руку, выхватил кинжал и рванулся к ложу сына. Но Берегонд молниеносным прыжком успел опередить его и заслонил собой Фарамира. — Вот как! — крикнул Денэтор. — Ты уже украл у меня половину сыновней любви. Теперь лишаешь меня уважения слуг и с их помощью отбираешь даже останки сына. Лишь в одном ты не сможешь мне помешать, я умру так, как решил. Ко мне! — закричал он слугам. — Ко мне! Или среди вас остались одни отступники? Двое слуг подскочили к нему по ступеням. Денэтор вырвал у одного из них факел и вбежал в Дом Мертвых. Прежде чем Гэндальф успел его остановить, он швырнул факел в костер, который сразу запылал. Денэтор вспрыгнул на стол. Стоя так, в столбе огня и дыма, он поднял наместнический жезл и сломал его. Потом швырнул обломки в огонь, поклонился, сам лег на стол, обеими руками прижимая Палантир к груди. Говорят, что с тех пор, если кто-нибудь смотрел в этот Кристалл, не имея достаточно воли, чтобы подчинить его себе, то видел в нем лишь две старческие руки, охваченные пламенем. Гэндальф с болью и страхом отвернулся и закрыл двери. Некоторое время он молча стоял у порога, глубоко задумавшись. Изнутри слышен был шум и треск костра. Потом Денэтор один-единственный раз громко закричал и умолк навсегда. Больше никто из смертных его не видел. — Так погиб Денэтор сын Эктелиона, — произнес Гэндальф. Он обернулся к Берегонду и остолбеневшим от ужаса слугам. — С ним кончились дни того Гондора, который вы знали. К добру ли, к худу, но кончились. Злое здесь свершилось дело, но отбросьте враждебность, разделившую вас, ибо все это — козни Врага. Это он воспользовался вами в своих целях. Вы попали в сеть, но не ваши руки сплели ее. Помните, верные слуги Денэтора, слепые в своем послушании, что если бы не измена Берегонда, начальник стражи Белой Башни Фарамир был бы уже горстью пепла. Уберите из этого злополучного места тела своих павших товарищей. А мы понесем Фарамира, Наместника Гондора, туда, где он сможет спать спокойно или умереть, если такова его судьба. Гэндальф и Берегонд подняли носилки. Пипин шел за ними, опустив голову. А слуги Денэтора будто вросли в землю, устремив взгляд на Дом Мертвых. Гэндальф и его друзья были уже в начале Улицы Молчания, когда раздался гул и оглушительный треск. Оглянувшись, они увидели, что купол Дома Наместников лопнул, и из него к небу вырываются клубы дыма. Потом он с грохотом обрушился, и на обвалившихся камнях заплясали языки пламени. Тогда перепуганные слуги побежали вслед за магом. Когда они проходили через Фен Холлен, Берегонд с горечью посмотрел на мертвого привратника. — До самой смерти я буду жалеть об этом поступке, — сказал он. — Но я обезумел; время шло, а он не хотел слушать моих просьб и схватился за оружие. Пусть теперь ключ будет у Фарамира, — добавил воин, запирая дверь ключом, отобранным раньше у привратника. — За отсутствием Наместника власть временно принял князь Дол Эмроса, — сказал Гэндальф. — Раз его здесь нет, позволю себе распорядиться. Пожалуйста, Берегонд, возьми этот ключ и храни его, пока в городе не установится порядок. Наконец они оказались в верхних ярусах города и уже в свете дня подошли к Домам Целения. Эти красивые здания в часы мира предназначались для тяжелобольных, а сейчас их приготовили для раненых на поле боя и умирающих. Дома эти стояли недалеко от ворот Цитадели в шестом ярусе, у южной стены, вокруг них был сад с лужайкой — единственный зеленый уголок в городе. Там хлопотало несколько женщин, которым позволили остаться в Минас Тирите, потому что они были искусны в лечении и уходе за больными. Гэндальф и его спутники как раз вносили носилки в сад Домов Целения, когда с поля битвы в небо взвился пронзительный крик, пронесся над их головами и вместе с ветром улетел, замирая, вдаль. Голос звучал, как рыдание, но так страшно, что все на минуту замерли, однако, когда он пролетел, все почувствовали облегчение, какого не знали с тех пор, как Мрак пришел с востока. Им показалось, что вдруг наступил рассвет, и еще они увидели, что из-за туч прорвалось солнце. Только лицо Гэндальфа оставалось серьезным и печальным. Маг попросил Берегонда и Пипина помочь женщинам внести Фарамира в Дом Целения, а сам поспешил на ближайшую стену. Он стоял там, как белая статуя, и в ясном солнечном блеске смотрел на поле. Сразу обняв прозорливым оком все, что там происходит, он увидел, как Эомер отделился от авангарда своих воинов и стоит перед лежащими на земле Королем и сестрой. Маг со вздохом завернулся в серый плащ и сошел со стены. Берегонд и Пипин, выходя из Дома Целения, застали его стоящим в задумчивости у порога. Они посмотрели на него, но Гэндальф довольно долго молчал, прежде чем произнес: — Друзья мои и все жители города, и пришельцы из западных стран! Мы стали свидетелями событий печальных и славных. Плакать нам или радоваться? Произошло то, на что мы не могли надеяться в самых смелых мечтах. Убит полководец Врага — вы слышали эхо его последнего отчаянного крика. Но этот триумф омрачается большой печалью и великой утратой. Я бы мог ее предотвратить, если бы не безумие Денэтора. Вот как далеко простираются козни Врага! Лишь сейчас я понял до конца, как он засылал свою волю сюда, в сердце города. Наместники считали, что никто не знает их тайн, но мне давно было известно, что в Белой Башне, так же как в Ортханке, сохраняется один из Семи Кристаллов. Пока Денэтор был силен и мудр, он не решался ни пользоваться им, ни вызывать Саурона, зная пределы своих возможностей. Но мудрость его не выдержала испытания; когда опасность стала угрожать его владениям, он заглянул в Палантир, и так в первый раз дал себя обмануть. После отъезда Боромира на север он, вероятно, смотрел в него не однажды. Он был достаточно честен и велик, чтобы не поддаться воле Черного Властелина, но он видел в Кристалле лишь то, что Тот разрешал ему видеть. Благодаря этому Денэтор, без сомнения, много раз получал ценные сведения, но огромная мощь Мордора, которую ему все время показывали, заронила в его сердце сомнение, потом отчаяние и в конце концов помутила его разум. — Теперь я знаю ответ на загадку, над которой ломал голову, — произнес Пипин. — Денэтор ненадолго вышел из покоя, в котором лежал Фарамир, а когда вернулся, показался мне совсем другим, постарел и сгорбился, будто надломился. — Как раз когда Фарамира принесли в Башню, люди заметили странный свет в самом верхнем окне, — вставил Берегонд. — Правда, такой свет мы и раньше видели, и в городе давно ходили слухи, что Наместник мысленно борется с Врагом. — Увы, значит, я верно догадался, — сказал Гэндальф. — Воля Саурона пробивала путь в Минас Тирит. Поэтому я и вынужден был остаться здесь, хотя должен был ехать в поле. И сейчас еще не могу уйти, потому что скоро, кроме Фарамира, сюда принесут других раненых. Я пойду их встретить. Со стены я увидел очень печальное и горькое для меня зрелище. Кто знает, не ждут ли нас новые беды? Идем со мной, Пипин. А ты, Берегонд, вернись в Башню и доложи Начальнику Стражи обо всем, что произошло. Боюсь, что он сочтет своим долгом исключить тебя из гвардии. Скажи ему, однако, что я — если он захочет считаться с моим указанием — советую ему отослать тебя в Дома Целения служить Капитану и находиться при нем. Ибо тебе он обязан тем, что не сгорел живым. Иди, Берегонд. Я тоже скоро сюда вернусь. С этими словами маг пошел в нижние ярусы города в сопровождении Пипина. Пока они шли, начался серый дождь, стал гасить пожары, только огромные клубы дыма поднимались со всех улиц. Глава восьмая ДОМА ЦЕЛЕНИЯ Слезы и усталость застилали мглой глаза Мерриадока, когда он подходил к разбитым воротам Минас Тирита. Хоббит не замечал ни руин, ни трупов, усеявших поле. Воздух был густым от огня, дыма и тумана, душным, смрадным, ибо на поле сгорело много военных машин, и много было свалено в огненные рвы, туда падали и люди, и звери. Попадались огромные, как горы, мертвые тела мамунов из южных стран — наполовину обугленные, убитые каменными снарядами, с глазами, пронзенными меткими стрелами лучников с реки Мортонд. Дождь ненадолго прекратился, вышло солнце, но в нижних ярусах города стоял едкий запах гари. Люди уже вышли на поле возле Ворот, расчищая дорогу после битвы, и из города вынесли носилки. Эовину осторожно уложили на мягкие подушки, останки Короля укрыли великолепным золототканым покрывалом. Их обоих окружили рохирримы с зажженными факелами. Бледные в свете солнца языки пламени колебались на ветру. Так вступили в столицу Гондора Феоден и Эовина. При виде их все обнажали головы и почтительно склонялись. Их несли мимо пожарищ и дымов нижних ярусов каменными улицами вверх. Мерриадоку этот путь показался невыносимо долгим, он шел, как в кошмарном сне, с трудом переставляя ноги; понимал, что надо куда-то идти, но куда именно — было все равно. Факелы перед его глазами расплывались, наконец погасли совсем, и хоббит продолжал машинально идти в темноте, думая: «Это подземный ход, он ведет в могилу, там мы все останемся». Вдруг в его сон ворвался живой голос: — Мерри! Наконец-то! Какое счастье! Я тебя нашел. Мерри поднял голову, туман перед глазами слегка расступился. Он увидел Пипина! Они стояли друг против друга посреди узкой улочки, вокруг никого не было. Мерри протер глаза. — Где Король? — спросил он. — Где Эовина? Потом зашатался, сел на какой-то порог и расплакался. — Их понесли наверх, к Цитадели, — ответил Пипин. — Ты, наверное, заснул по дороге, а ноги продолжали идти, вот и заблудился на повороте. Когда мы не увидели тебя возле носилок, Гэндальф послал меня искать. Бедняга Мерри! Но как я рад, что снова тебя вижу. Ты ужасно утомился, я не буду тебе сразу надоедать разговорами; скажи только: ты цел? Не ранен? — Нет, — ответил Мерри. — Кажется, нет. Только, Пин, после того как я ткнул мечом того, страшного, у меня правая рука не действует, а меч сгорел, как щепочка. Лицо Пипина стало озабоченным. — Пойдем-ка со мной, и как можно быстрее, — сказал он. — Жаль, что я тебя не подниму и не смогу донести. Я же вижу, ты совсем падаешь. Обидно, что тебя не положили на носилки, но их можно простить: сегодня в городе произошло столько страшных событий, что им не до бедного хоббита… — Иногда это даже к лучшему, — ответил Мерри. — Когда тебя не замечают… Ладно, об этом потом. Помоги мне, Пин. В глазах темно, и рука очень мерзнет. — Обопрись на меня, Мерри, дружок. Идем. Потихоньку-потихоньку. Здесь близко. — Ты меня похоронишь? — спросил Мерри. — Ишь чего захотел! — запротестовал Пипин, пытаясь говорить веселее, хотя сердце у него сжалось от жалости и страха. — Я тебя в Дом Целения отведу. Пройдя немного по кривой улочке между стеной и рядом высоких каменных домов, они свернули на главную дорогу к Цитадели. Двигались очень медленно, Мерри шатался и шевелил губами, как во сне. «Так мы никогда не дойдем, — упал духом Пипин. — Неужели никто мне не поможет?» Только он об этом подумал, мимо них пробежал мальчик, и Пипин узнал Бергиля сына Берегонда. — Эй, Бергиль! — окликнул он. — Ты куда? Рад тебя видеть целым и невредимым. — Я посыльный у Целителей, — сообщил Бергиль, остановившись на бегу. — Мне нельзя задерживаться. — И не надо! — сказал Пипин. — Ты только скажи им, что у меня тут больной хоббит, фериан, понял? Он идет с поля битвы. И, боюсь, никуда не дойдет. Если Мифрандир там, обрадуй его этой новостью. Бергиль убежал. «Лучше будет здесь подождать», — подумал Пипин. Он заботливо опустил Мерри на обочину и сел рядом, положив голову друга себе на колени. Потом потрогал его правую руку. Она была холодна, как лед. Гэндальф очень скоро пришел сам. Склонился над Мерриадоком, погладил его по голове и осторожно поднял на руки. — Его должны были с почестями внести в город, — сказал маг. — Он с лихвой отплатил мне за доверие, а ведь если бы Элронд не уступил моей просьбе, вы бы, милые мои хоббиты, не пошли в Поход, и сейчас наши потери были бы во много раз тяжелее. — Маг вздохнул и добавил: — Но теперь у меня на руках еще одна забота, а судьба битвы пока не решена. Наконец все трое: Фарамир, Эовина и Мерриадок — оказались в постелях в Домах Целения на попечении заботливых Целителей. Правда, в те времена лекарское искусство уже не сияло, как в старину, ярким блеском, но в Гондоре целители еще славились умением лечить раны и болезни, поражавшие смертных на восток от Моря. Кроме старости. От нее лекарства не было, и поэтому здешние люди жили не намного дольше, чем в других племенах, а счастливцев, переступивших порог столетия в полной силе, можно было на пальцах перечесть. Дольше других жили потомки родов, в чьих жилах текла более чистая кровь. В последнее время Целители были очень обеспокоены появлением и распространением новой болезни, от которой пока не было спасения. Ее называли Черным Помрачением, и распространяли ее Назгулы. Заболевшие постепенно впадали в глубокий сон, замолкали, холодели и в конце концов умирали. Лекари и няньки в Домах Целения подозревали, что именно эта страшная болезнь поразила невысоклика и Королевну Рохана. До полудня они еще что-то говорили, бредили во сне; целители внимательно прислушивались в надежде, что, может быть, поймут, что мучает больных, и смогут облегчить их страдания. Но оба скоро замолчали, забылись в тяжелом непробудном сне, а когда солнце стало склоняться к западу, их лица покрыла серая тень. Фарамир, наоборот, метался в горячке, и никакие средства не помогали снять жар. Гэндальф в тревоге ходил из одного покоя в другой, и няньки повторяли ему каждое слово, услышанное из уст больных. Так здесь прошел весь день, в то время как Великая Битва на полях Пеленнора продолжалась с переменным успехом. Маг ни во что не вмешивался. Наконец небо на западе заполыхало красным заревом заката, и посеревшие лица больных осветились его обманчивым светом. Тем, кто был рядом, показалось на миг, что к ним возвращается здоровый румянец, но увы! Потух закат, погасла обманная надежда. Глядя на красивое лицо Фарамира, старшая из женщин-целительниц, Йорета, заплакала, ибо все в городе любили молодого рыцаря. — Если он умрет, будет большое несчастье! — сказала она. — Жили бы на свете Короли Гондора, как раньше! В старых книгах написано, что «в руке Короля — целительная сила». Так раньше узнавали настоящих Королей. Гэндальф, стоявший рядом, ответил ей: — Пусть все запомнят твои слова, Йорета! В них — надежда. Что, если Король в самом деле вернулся в Гондор? Ты не слышала, что нового говорят в городе? — У меня тут хлопот полон рот, я не слушаю, что где говорят, — ответила она. — И надеюсь лишь на одно — что эти убийцы не доберутся до Домов Целения и не потревожат моих больных! Гэндальф вышел быстрым шагом. Небесный пожар погас, вершины гор побледнели. На равнину спустился вечер, серый, словно пепел. После захода солнца Арагорн, Эомер и князь Имрахил со своими военачальниками вернулись к городским стенам. Остановившись у разбитых ворот, Арагорн сказал: — Смотрите, солнце зашло в костер! Это знак многих потерь и перемен в мире. Старое погибает, чтобы могло прийти новое. Но этим городом и государством столько веков правили Наместники, что если я войду в него непрошенным гостем, могут возникнуть раздоры и сомнения, опасные в дни войны. Значит, мне нельзя ни входить в столицу, ни заявлять какие бы то ни было права, пока не выяснится, кто одержал окончательную победу: мы или Мордор. Я прикажу своим воинам поставить шатры на поле и буду ждать, чтобы Правитель города сам позвал меня. — Но ты уже поднял Знамя Королей и показал герб рода Элендила, — сказал Эомер. — Неужели ты стерпишь, если им не окажут надлежащей чести?