– Надеюсь, – мило улыбнулась телохранитель, сжав устрашающих размеров кулак, более подходящий молотобойцу, чем очаровательной женщине. А уж когда узнал, что Дороти – жена шефа, его хватило лишь пробормотать что-то вроде: «Хотел бы я посмотреть на ваших детей. Лет через двадцать». Неожиданно, именно от этой фразы дама расцвела. Так что за мир и отсутствие жертв в доме мисс Кэмпбелл можно было не волноваться. Почти. Но это уже забота Шакала, или какого там самоубийцу он решит послать в мирный Кранбэри. Так что проблема с «Одиссеем» пока – не проблема, остался пустяк – поймать Шакала. Или шакалов? Не важно. Важно, что их надо поймать. А для этого заставить говорить арестованного неделю назад брата «Пана» – Рамиза. Расколоть до жопы, как выразился Бэзил. Действительно, именно расколоть, и именно так. Хорошо звучит, правильно. Надо запомнить. – Мистер Григорян, проходите, присаживайтесь. – Мистер Кончак, у вас ко мне еще вопросы? Вроде бы я уже все рассказал, что знал. И почему я не вижу своего адвоката? И переводчика. Разве они не должны присутствовать на допросе? – Должны, обязательно должны. Но сегодня у нас не допрос, сегодня у нас экскурсия. Прошу вас, – Гордон открыл дверь и отошел, пропуская подследственного вперед. – Куда мы идем? – спросил Рамиз, глядя на мрачные коридоры, слыша звон ключей и скрежет открывающихся перед ними решеток. – На экскурсию, разумеется. Вы ведь впервые в американской тюрьме, вот я и решил познакомить вас с некоторыми достопримечательностями. В порядке гостеприимства и вежливости. Мы, американцы, очень вежливые и радушные хозяева. Вы не знали? Ну так сегодня я собираюсь вас в этом убедить. Вот, например, эта дверь, – он указал на металлическую дверь с маленьким окошком. – Подойдите, не стесняйтесь. Взгляните, видите коридор? И двери в камеры. Знаете, что это за камеры? Нет? А следовало бы. Именно вам. Это камеры смертников. Люди могут здесь годами ждать приведения приговора в исполнение. Представляете, как это интересно – каждый день ждать, что тебя попросят выйти. Навсегда. На прогулку этих заключенных тоже выводят каждый день. И каждый раз каждый из них гадает – сегодня очередная прогулка или последняя. – Мистер Кончак, но при чем тут я? Мы же заключили сделку, мне обещали сохранить жизнь! – Рамиз побледнел, облокотился о стену, похоже, и ноги у него стали ватными. А Гордон как ни в чем не бывало продолжил: – Я же сказал, что у нас экскурсия. Всего лишь познавательная экскурсия. По плану вас ждут еще две комнаты. В одной – электрический стул. Вы видели настоящий американский электрический стул? Нет? Не беда, вот сейчас и познакомитесь. А в другой комнате – кушетка. Такая, знаете, больничная кушетка, на которой делают уколы. Тоже последние. Видите ли, электрический стул некоторым кажется жестоким, на нем, бывает, так мучаются, так страдают… запах паленого опять же. Вот сейчас решили уколы делать. Чик, и готово. В теории, потому что процедура не до конца отработана и такие бывают случаи, такие агонии, просто ужас, поверьте. – Но я-то здесь при чем?! – Рамиз думал, что кричит, но получилось лишь прохрипеть. – Что, не хотите экскурсии? Нет, так нет, вернемся в кабинет. Не торопитесь, что это с вами? Неужели напугались? Это бывает. Сейчас вернемся в кабинет и подробно обсудим, что же вас так напугало? Прошу вас, проходите, присаживайтесь. Адвоката и переводчика будем приглашать? Или просто побеседуем, о жизни? Побледневший, ослабевший и вспотевший Рамиз смог лишь кивнуть. – Не понял. Это значит, что приглашаем? Вы скажите, чтобы я не ошибся. Понимаете, все, что говорится в этой комнате, все-все записывается. Определенность нужна. Так как? – Не надо адвоката. И переводчика тоже. Не надо. – Что же, как скажете. Тогда обсудим наш договор. Вы его помните? Я напомню, на всякий случай. Вам гарантированно сохраняют жизнь и назначают наказание не более десяти лет совокупно в обмен на полное признание во всех совершенных преступлениях и показания обо всех известных вам преступниках. Так? Так. А что мы имеем? Вы до сих пор ни слова не сказали про Шакала. У Рамиза едва заметно дернулись веки, но и только. – Какой Шакал? Не знаю никакого Шакала. Только книжку читал, «День Шакала» называется. – Попытка хорошая, но глупая. Вы помните, что каждое ваше слово записывается? Вот, смотрите, – и Кончак включил установленный в верхнем углу комнаты телевизор. На экране был Рамиз. Он сидел на том же стуле, что и сейчас, за тем же столом, но был словно под кайфом. Говорил неровно, то смеясь, то впадая в тоску, но говорил, говорил и говорил. О Шакале, как передал брату телефон и пароль для связи, как тот потом благодарил за помощь, как хвастался, что все прошло без сучка, без задоринки. У бледного, как полотно, Рамиза после увиденного скривились, задрожали губы. Он не помнил этого разговора! Но ведь вот же, запись! И подлинная, потому что оттуда, с этого страшного экрана, звучит правда, которую, кроме него, никто не знал, не мог знать. – Мистер Кончак, я клянусь, я всем клянусь, я хотел, я просто не успел, я все-все расскажу! – Конечно, расскажешь. Сейчас в эту комнату войдут адвокат с переводчиком, и ты расскажешь все. И помни про тот коридор, всегда помни. Каждое мгновение, всю жизнь помни. Он скучает по тебе. На следующее утро Кончак изучал протокол допроса. Да, Рамиз раскололся, словно орех. И ядрышко внутри оказалось интересным. Выход на Шакала он получил пару лет назад для одного крутого колумбийца, которому требовалось устранить конкурента. Некий телефон в Бостоне, по которому никогда и никто не отвечал. Срабатывал магнитофон, на который следовало сказать пароль и назвать свой телефон или адрес для связи. Можно просто ячейку с шифром на каком-либо вокзале. Потом с заказчиком устанавливалась связь, и начиналась работа. Все готовилось тщательно. На жертву собиралось целое досье, бралась предоплата, полная, стопроцентная. После чего «клиент» плавно переезжал с этого света на тот. Всегда. Почему с русскими сработали в тот же день? Подозреваемый очень не хотел отвечать на этот вопрос. Солгать? Слишком высока ставка. Сказать правду? Пришлось. Заказ сделал Ара, но с Шакалом общался и сам Рамиз. Не в первый раз. Нет, непосредственно убийства не организовывал, лишь выводил на киллера своих знакомых. Но выводил под свою ответственность, за что и брал невеликий процент, как гарант. Проколы? Боже упаси! Шутить с Шакалом? Проще самому застрелиться, все не так страшно. За срыв оплаты или излишнее любопытство не пуля или какой электрический стул светит. Видел Рамиз тела таких смельчаков. Нет, не вживую, по телевизору, но и того хватило за глаза и за уши. Это полицейские не знали, почему люди погибли так страшно, а Рамиз знал, был у него канал экстренной связи, в обе стороны работающий. Так что иногда раздавался у него дома звонок, и вежливый голос рекомендовал внимательно посмотреть новости, конкретные сюжеты. Для профилактики, как он выражался. Вот по этому каналу и был сделан заказ на русских копов. Деньги заплатили через день. Как? Этого Рамиз не знает, это братик уже сам решал. Но точно известно, что от надбавки за срочность вскоре Шакал отказался. Из-за непредвиденного сбоя, так-то. Порядочен Шакал, скрупулезен, прямо сил нет. Но, по большому счету, это лирика. В сухом остатке два телефона. Один в Бостоне, второй, для экстренной связи, здесь, в Нью-Йорке. На контроль поставлены оба. Того, что в Бостоне, в природе не существует. Ну… не совсем так, но стоит этот аппарат в квартире, в которой лет десять никто не живет. И даже не заходит, проверено. Обращаться к хозяевам? Вот уж нет! Оборвать единственные ниточки, ведущие к убийце, – верх кретинизма. Второй – к квартире добропорядочной семьи. Муж, жена, пятилетняя дочь. Хозяева работают в серьезных компаниях, на хорошем счету. Самое интересное – звонить Шакалу надо лишь в будни, в полдень или в шесть вечера. А хозяев в это время обычно нет дома. Мистика! Что остается? Только ждать? Ожидание может длиться годами, а люди тем временем будут гибнуть, киллеры свой бизнес не остановят, наверняка этот канал связи у них не единственный. Интересно, Морячок после своей эскапады с Шакалом связывался? Сказал, где живет русский? Если успел – дело плохо, но если нет – появляется шанс, и шанс неслабый. Дело за малым – реализовать его, а значит, придется ехать в Кранбэри, на поклон к русскому. Игра продолжается. ГЛАВА XXIII Щербаков Пасмурное осеннее утро, утренняя прохлада и серое, лишь слегка посветлевшее небо. Америка просыпается рано. Как всегда и всюду, людям надо собирать детей в школу, собираться самим. Но надо еще и себя в форме поддерживать – в Кранбэри не приняты «уши» на боках и животы, нависающие над ремнями. Да здесь и Макдональдса нет, не будь он с утра помянут. Зато есть уютные аллеи и тихие улочки, по которым ездят только свои – что тут делать заезжим? Потому, если только нет дождя, народ выходит на пробежку. Не весь городок, конечно, но соседи Джудит на эту привычку подсели плотно. В отличие от Щербатова, который всегда обожал именно утренний, самый сладкий сон. До недавнего времени, пока с ним в доме не поселился чернокожий тайфун по имени Дороти. Правильно американцы катаклизмам женские имена дают! Во всяком случае, когда речь идет о Дороти. Эта великанша оказалась еще и пунктуальна, как гестаповский палач. Только не ногти выдирала, а строго следовала порядку, что оказалось не менее страшным. Щербатов знает, на себе испытал. Врачи что сказали – режим и физические нагрузки, лучше всего бег. Значит, бег, дорогой. Почему дорогой? Потому что для всех Дороти его, как это, герлфренд, во! То, что френд, бесспорно, поскольку лишь на дружбу с ней и можно рассчитывать, но герл? Какая девочка?! Баба, бабища, для которой не придумано в природе достойных коней. Чего их останавливать, сами встанут как вкопанные, когда эту герл увидят. По крайней мере, мужики именно так реагируют, Щербатов сам наблюдал, когда прогуливался с прелестницей по городку, едва доставая ей макушкой до плеча. Зато соседи их уважают! То, что не женаты – неважно, в конце концов, Америка – страна свободная, здесь каждому позволено по-своему с ума сходить, если все тихо и пристойно. А о пристойности Дороти заботится! Верующий ты или нет, никого не волнует, но по воскресеньям в церковь, хоть ты сдохни. Порядок, черт побери, орднунг! Во всех смыслах. Расизм? Трудно сказать, может где-то и есть, но Щербатов его не чувствовал. К тому же, для соседей он бразилец, а этому народу на цвет кожи точно начхать, чай не Техас. Опять же, человек за даму вступился, от хулиганов защитил. Недаром синяки на лице героя! От целой банды спасал, не меньше – меньше на такую красавицу напасть бы не решились. – Хай, мистер Клод, – зубодробительную бразильскую фамилию соседи дружно игнорировали, предпочитая сокращенное до Клода имя. – Собрались на пробежку? – Да! – от кривой улыбки Щербатова могло бы напрочь скиснуть самое свежее молоко. – Тогда догоняйте! – Сейчас, только Дороти дождусь. И так каждое утро на протяжении уже двух недель. Утром пробежка, потом ремонт дома, слава богу, почти законченный, потом поездка якобы на работу, а на самом деле – в тир. Дороти, ужаснувшись абсолютному, по ее мнению, неумению русского копа пользоваться пистолетом, решила взять его на буксир. Каждый день учеба, выходной – не выходной, работай, дорогой. Вначале – знание «оружейных» законов. «Тест Норриса», «Стой на своем месте», чем отличаются требования в разных штатах[45]. Без этого – никак, без этого самого посадят. И лишь потом стрельба до одури. Норматив – триста патронов в день. Если бы не обязательные наушники, которых знать не знала советская милиция, он оглох бы уже на первом занятии. Мишени, стрелковые рубежи, разнообразные упражнения снились в кошмарах, но уже что-то стало получаться. Даже Дороти вчера похвалила! Правда, деликатно прикрыв ладонью скептическую улыбку. Впрочем, за эту бешеную нагрузку Щербатов был благодарен. Усталый, отупевший от стрельбы и вымотанный, он перестал видеть сон. Каждую ночь один и тот же. Улыбающийся Григорян выходит из комнаты, оставляя его наедине с Беком. Это было страшно – укладываться спать твердо зная, что вновь неминуемо приснится та же улыбка, прозвучат те же слова. И лишь усталость, абсолютная и неоспоримая, спасала от этого сновидения. Но сегодня устоявшийся график был сорван. Сегодня к ним приехал мистер Кончак, а значит, пришло время делом заняться. – По обоим – глухо, – оптимистично начал разговор Гордон. – «Пан» прочно лежит на дне, а нам известен лишь его канал связи с Шакалом. Кстати, может вы здесь какую активность увидели? Нет? Вот и у нас пусто. А надо, очень надо, чтобы «Пан» зашевелился. Он должен обратиться к киллерам! Только я не знаю, как его подтолкнуть. – У меня вариант один – мне надо больше мелькать на людях и дать, в конце концов, обещанное Джудит интервью. С текстом, конечно, придется поломать голову… – Ломать голову? Чью и чем? Или это русская идиома? – Гордон, ты стал интересоваться лингвистикой? Может, скоро всерьез начнешь учить язык предков? Впрочем, ты меня понял. С предложением согласен? – Нет, категорически! Еще раз тебя подставлять?! Но и другого решения не вижу. – В голосе Кончака смешались злость и тоска. Слишком погано прошел предыдущий «эксперимент на мнимое благоприятствование». Это как на войне – никто не скажет, что тяжелее – идти на смерть или посылать на смерть. Но в любом случае уныние демонстрировать не положено, поэтому дальше пришлось говорить разудалым тоном клинического оптимиста: – К тому же у шефа та же идея, у меня прямой приказ – уговорить тебя именно на такой вариант. И раз уж ваши мысли совпадают, сегодня же созвонись с мисс Кэмпбелл, я тоже с ней переговорю. А шеф обещал лично связаться с телевидением, выбить вам праймтайм. Так что готовься, уже в воскресенье ты проснешься знаменитым! – Вот что, джентльмены, – вступила в разговор Дороти, – я не знаю, кем и с кем Клод, – она назвала его бразильским именем, – проснется, но тренировки с оружием он не прекратит. Желаете поспорить?