– Петра и Ивана Грозного давно вспомнили и елозят не вынимая, – еще непонятнее успокоил меня Денис, покосился на Инну и почему-то смутился. А Инна спросила: – А Владислав Георгиевич давно умер? – Лет десять уже. А, точно, в две тысячи десятом. Летом аномальная жара была, куча стариков повымирала, его тоже подкосило. Он осенью и ушел. Но до того меня успел натаскать, взять слово и так далее. – То есть у тебя больше десяти лет деньги, квартира и так далее? – спросил я. – Ну да. – А ты снимаешь жилье в Волгограде, а этой не пользуешься? – А что здесь делать? Вы ж видели: был военный городок, стало закрытое ЗАТО, то же самое, только без спецобеспечения и без работы. – А деньги? – настаивал я. – Так они ж ваши, – удивился Денис. – Отстань ты от него, – сказал Олег. Я отстал и вгрызся в пиццу. Денис, заулыбавшись, сказал: – Во я дурак, а, в самом деле. В позапрошлом году они бы спасли вообще – а ведь даже мысли… Эх, дедушка-дедушка, вырастил морального урода. – А сейчас нужно? – торопливо спросил я набитым ртом, прикрываясь, чтобы не слишком фонтанировать. – Давай дадим тебе сколько надо. – Молодежь, боюсь, вам нужнее, – сказал Денис, улыбаясь по-другому. Совсем как Обухов. И я заткнулся. А Инна сказала: – А наши тоже умерли? Ну, все. Мама, папа и… Она замолчала. Мы замерли, и я перестал жевать и дышать, хотя с набитым ртом это было непросто. – Я не знаю, честно, – сказал Денис. – Блин, баран. Забыл совсем. Он торопливо вытер пальцы двумя салфетками, вынул из сейфа картонную папку и протянул нам. – Вот же еще. Дед просил это передать вместе с документами. Инна осторожно взяла папку, посмотрела на нас и развязала тесемки. В папке лежали письма. Лети с приветом Денис осмотрел квартиру, еще раз потрогал туго надутый матрас и бодро сказал: – Короче, располагайтесь. Чай-кофе знаете, еду я в холодильник поставил, с телефонами вроде все понятно, да? Ноутбук тоже фурычит, я там на бумажке написал, как включать и запускать все. В игрушки лучше не лезьте, залипнете навсегда. Я побежал, утром буду. – Привет ей, – сказал я бодро. – Спасибо, – откликнулся Денис и спохватился: – Кому? Я упал на матрас и поболтал ногами. Матрас был классный. Тоже китайский, как и телефоны, ноутбук и половина всего, что мы видели. Мы уже не удивлялись. – Провокатор, – сказал Денис. – А может, я этот? – Какой? Денис оглядел нас, будто вспоминая, пробормотал «Пионеры юные», сделал ручкой и ушел. Я полежал некоторое время, покосился на экипаж – оба его члена изучали приборы, которые назывались просто телефонами, хотя точнее было бы, наверное, как-то вроде телевидеофонофотоаппарата, – не спеша поднялся, тихонько трубя «Прощание славянки», ушел в туалет, сел на унитаз, достал письмо, открыл его и снова заревел. Ладно хоть беззвучно, не как в первый раз – и не как Инна. Она сперва сдерживалась, хоть и схватилась за лицо, прочитала свое письмо раз, другой, вскинула мокрые глаза и стала слышной. Хлюпала и спрашивала непонятно кого: «Они умерли, да? Они умерли все давно, как Владислав Георгиевич, да? У нас нет никого совсем тут, да? Только письма, да?» Никто к ней не подходил. Денис, как только отдал папку с письмами, привезенными его дедом от наших родственников, с которыми лично ездил объясняться, убежал в магазин, вроде как за продуктами. А мы разошлись по квартирке и рыдали каждый в своем углу, каждый над своим письмом – не так громко, но примерно так же горько. Я-то точно рыдал. На всю прихожую. И наверное, горше, чем остальной экипаж вместе взятый. Они хоть свои письма прочитать могли. А я не мог. Сидел на полу под нашим торжественным портретом и пялился. Вытирал слезы, начинал трястись и снова пялился. Таким меня Денис и застал. Инна и Олег вроде успокоились – во всяком случае, Инну я больше не слышал, а Олега все это время и не видел – наверное, он сразу, как я сейчас, забился в туалет. А я переворачивал странички, вглядывался в непонятные строчки и подыхал от стыда и ненависти к себе. И когда в очередной раз саданул себе по колену так, что оно занемело, Денис увидел и сел на пол рядышком. – Что такое, Линар? Я отвернулся, пожал плечами и сунул странички ему в руки. Он осторожно принял их, пробежал первый листок и спросил: – Фэ а – это кто? – Фая апа, тетка моя. А дау-ани – бабушка. – «Дау-ани очень тебя любит и скучает. Она сама об этом пишет». И… что? – Там дальше, – сказал я. Денис поменял листки местами, осмотрел второй со всех сторон и повторил: – И… что? Тут что-то, ну, страшное написано? – Я не знаю, – прошептал я, отвернувшись. – Я не понимаю. – А, – сказал Денис. – Еще и шведскими буквами… Или польскими. – Это татарский. Раньше так писали. – А сейчас по-другому? Нашел из-за чего расстраиваться. Можно же русскими переписать, если так понятней. – Так не понятней, – едва не взвыл я. – Я вообще не знаю. Татарча бельмим. – Ох-х, – сказал Денис. – Делов-то. Сейчас переведем всё. Он вытащил из кармана телефон, хотя я еще не знал, что они портативные компьютеры так называют, почиркал пальцем по замелькавшему картинками и буквами экрану и почти сразу добавил, протягивая прибор мне: – Во, онлайн-переводчик с татарского. Можешь просто читать, и он переводить будет… Я в последний миг удержал себя от того, чтобы оттолкнуть руку Дениса – так, чтобы шарахнуть дебильный прибор о стенку, чтобы вдребезги, чтобы не лез. Отъехал по стеночке и сказал: – Я сам прочитаю. Выучу и прочитаю. Денис смотрел на меня. Я объяснил: – Дау-ани слепая почти, ей в квитанции за телеграмму расписаться трудно, а тут два листа с обеих сторон. Весь день писала, наверное, совсем глаза посадила, а я в переводчик засуну, и всё? Хренушки. Я опять саданул кулаком по колену. Денис дернулся, чтобы удержать, но остановился и со вздохом упихал телефон в карман. А я спросил: – Я опять сирота, да? Теперь совсем? Насовсем? Денис подергал лицом и сказал так, будто цитировал кого-то: – Они прожили долгую счастливую жизнь. Они знали, что вы живы. Что вы в порядке. Что вы вернетесь. Они, кстати, пенсию за вас получали. Ну, какое-то время. – Мои тоже? – спросил Олег, который, оказывается, давно стоял в дверном проеме, хребтом и затылком прижавшись к косяку и на нас вроде не глядя. – Все должны были, – сказал Денис. – Слушайте. А пошли-ка прогуляемся.