Часть седьмая. Торжественная встреча Водная преграда Парковка была забита, а за шлагбаумом все удобные места закрывала очередь, растопырившаяся бутылями и флягами. – Блин, у них тут круглосуточно, что ли? – спросил Андрей, притормаживая. – В Кировском воду отрубали, а потом ржавая пошла – и до сих пор, теща жалуется. – И они вот так руками по пять литров в Кировский таскают? – Капля святого должна быть в каждом, – назидательно сказал Иван. – Слушай, а ты реально ее пьешь, регулярно прям? – А что? Целебная, вкусная. – Ага, целебная. Ты не в курсе, да, что тут ядерные испытания проводились? – Началось. Разоблачим разоблачителей. Взрывы-то где были и когда? Шестьдесят лет назад в ста километрах. Я, считай, с рождения это вдыхал, ел, пил – но бояться только монастырской воды должен? Там, кстати, подтвержденный эффект, я читал, против несварений и онкологии. – И дурного глаза. – От похмелья точно помогает. – Да? Что ж ты сразу-то. Вставай у шлагбаума. – Не выедет никто. Иван раздраженно посоветовал: – Ну мигалку включи. Андрей, качнув машину на бордюре, въехал на тротуар, едва не задев отшатнувшегося парня с небольшим букетом роз, чуть сдал назад, чтобы не торчать кормой поперек дороги, и вышел забирать бутыли из багажника. Иван тоже вышел, потянулся, отмахнулся от охранника, топтавшегося у будки за шлагбаумом, и обратил внимание на парня с букетом, так и стоявшего у задней двери. – Проходим-проходим, не создаем препятствий, – предложил Иван добродушно. – Так это ты препятствия создаешь, – сказал парень. – Обалдели совсем, по людям ездите. – Молодой человек, проходим, – с нажимом повторил Иван и показал краешек удостоверения, лежащего в нагрудном кармане. – Ага, – сказал парень и извлек из кармана телефон. – Представьтесь на камеру, пожалуйста. – Слышь, иди куда шел, а, – посоветовал Андрей, захлопывая багажник. Парень, сунув букет под мышку, выставил телефон и явно начал снимать, поведя объективом с лица Андрея на два букета бутылей, на колеса машины и на монастырь за шлагбаумом. – У вас тоже удостоверение? – спросил он. – Представьтесь, пожалуйста, и объясните, что это за работа заставила вас выехать на тротуар и чуть не сбить пешехода. – Ты чего лицо снимаешь? – злобно спросил Андрей. – Присесть захотел? – Молодой человек, подойдите, пожалуйста, – велел Иван. – И немедленно прекратите съемку на режимном объекте. – Сперва представьтесь, – сказал парень, охотно шагнув к Ивану. – И что тут режимный объект, монастырь или бутыл… От удара Ивана он всхрапнул и осел, мотнув руками. Телефон отлетел в траву у забора. Иван глядел на парня, потирая костяшки. Парень слабо елозил руками и ногами по асфальту, размазывая лепестки и пытаясь поднять голову. – Затылком не хряпнулся? – спросил Андрей озабоченно. – Телефон подними, – велел Иван, открыл заднюю дверцу и подхватил парня под мышки – не мокрые, слава богу. Андрей приподнял пустые бутыли. – А воду? – Помаемся маленько, – злобно сказал Иван, отпнул букет прочь и в три приема упихал парня на заднее сиденье. Андрей грянул багажником и пошел за телефоном парня, попутно показав охраннику, чтобы спрятался обратно в будку. Иван выпрямился, потер поясницу и рявкнул на кого-то в очереди, глазевшей на происходящее: – Убрал быстро! Не снимать! Оперативное мероприятие! Он хлопнул задней дверью, сел, хлопнул передней и пялился перед собой, шлепая по колену кошельком, который успел вытащить из кармана парня, пока машина сползала с тротуара, огибала очередь, летела по улицам, вопя – Андрей все-таки врубил сирену, – и парковалась у здания УВД. Лишь тогда пассажир на заднем сиденье заворочался и вроде даже попытался возмутиться, насколько хватало речевого аппарата. – Добавлю сейчас, – пообещал Иван, тяжело вздохнул, раскрыл кошелек, вытащил права и кисло прочитал: – Обухов Денис Сергеевич. Знакомое что-то. Выяснять теперь. Эх-ха, отдохнули, бляха. Ладно, пошли оформлять. Ты только посмотри Бабушка сказала: «Улым, тут же очень просто, слушай», развернула письмо, выглядевшее теперь почему-то как очень тонкий телефон с огромным экраном, который к тому же складывался в два, нет, в четыре раза и сиял странно знакомым багровым цветом, становясь объемным, холодным, спиновым и плотно обхватывая грудь, горло, скулы и давя на веки снизу вверх. «И смотри», – добавила бабушка, которая говорила, как всегда, на татарском, но я почему-то понимал и каждое слово, и каждую букву, и каждый перелив кристаллизации багрового слоя, и это понимание, почти уже абсолютное, наполняло меня почти таким же абсолютным, сладким и распирающим счастьем. – Смотри, что они сделали, – шипел кто-то, посмеиваясь и толкая меня в плечо. – Смотри, ну! Я не хотел ничего смотреть, не хотел выпускать из себя распирающую силу счастья, не хотел просыпаться. Но Олег не смеялся. Он плакал и тормошил меня, подсовывая мне под нос раскладной компьютер, а слезы лились, но вытирал глаза Олег только для того, чтобы видеть, что там на экране, хотя я бы на его месте больше никогда не захотел смотреть на экран. Он всхлипывал, бормотал и совал мне экран в подбородок, а я сперва промаргивался, чтобы увидеть, потом жмурился и отползал, чтобы не видеть, а надувной матрас качался и противно поскрипывал, и на экране между полуразрушенных многоэтажек ползали танки, а потом многоэтажки вспухали некрасивым мутным облаком и оседали грудой мусора, и от этой кучи отбегали маленькие фигурки, часто женские или детские, а Олег шептал: «Это моя улица. Вон там мой дом стоял. Его нет. Линар, его вообще нет. У меня мамка там жила, Линар. Где я теперь ее найду, если дома нет?» Олег всю ночь просидел на кухне за компьютером. Читал в информационной сети сперва все подряд, потом по темам: самые разные статьи, материалы, научные пособия и справки, смотрел фильмы, в том числе документальные, изучал текстовые разговоры, которые забивали каждую щель этой сети. Сперва читал про компьютеры же и телефоны, потом про автомобили, конечно, затем про космонавтику и вообще науку и технологию. Потом про Обухова и Главного. Потом – про СССР и его исчезновение. И так он дошел до родного города. До Чечено-Ингушетии. И до чеченской войны. Олег читал и смотрел, сколько мог. А теперь пересказывал и показывал мне. Как будто я мог. Я не мог. Я не хотел слушать, тем более смотреть. Я вообще про войну не люблю, тем более у нас. В такое даже играть нельзя. А тут не играли, тут на самом деле въехали на танках в такой же советский город, в котором выросли танкисты, и стреляли по таким же домам, как и родные дома танкистов. И убивали. И танкистов убивали. И женщин. И детей. И взрывали дома. И брали заложников. И убивали их тоже. И все это у нас. В нашей стране. Наши соседи. Земляки. Одноклассники. Родственники. Лучше бы я этого не знал. Не услышал бы – и не узнал. Но услышал – и теперь не мог не слушать дальше. Это было бы подло. И не только по отношению к Олегу. Он рассказывал и про Таджикистан. И там была война. И оттуда бежали семьи. Русские, украинские, узбекские. Таджикские тоже, хотя в Россию и Европу их особо не пускали, поэтому им приходилось перебираться в Афганистан, хотя там все стало даже хуже, чем в наше время. Потом война кончилась, а разруха осталась. И теперь таджикские учителя, врачи и ученые работали в России дворниками и сантехниками. – Может, она уехала давно, – сказал я, не уточняя кто. – У вас же родственники есть? Олег все равно понял и сказал совсем горько: – В Жданове. – Ну вот, – сказал я и только тут сообразил, что не зря он так горько. – А что такого? Это же Россия? – Донбасс, – ответил Олег. – Потом сам посмотришь. Блин, такое ощущение, что это специально против меня всё устроили. Я потихонечку полез в телефон – но не про Донбасс смотреть, а проверить, что там с Чистополем. Даже дышать перестал. А потом вздохнул с облегчением. Вроде все в Чистополе было нормально. Ни танков, ни разрушенных домов, и улицы выглядели нарядней, чем в начале июня. Моего июня. Я надеялся, что Олег не заметит, как я подглядываю, но он заметил – экран-то светится. Заметил, помолчал и сказал: «У вас там все нормально было, я уже смотрел». И мне стало неловко оттого, что у нас все было нормально, а у них нет. И ничего уже с этим не сделаешь. – Надо что-то делать, – сказал Олег. – Что? – спросил я. – Надо как-нибудь проверить это все.