– Потом, – сказала Инна и щелкнула клавишей. Тишина. – Вот и все, – сказал Линар с интонацией Инны. Инна взглянула на него так, что он заткнулся минимум минут на пять или что там у него считается непобитым рекордом молчания, поскребла голову и пошла к двери. – А прикрутить-то, – беспомощно сказал Олег. Инна осмотрела косяк двери с обеих сторон, присела, гусыней прогулялась вдоль плинтуса и сказала: – Ага. Питание силовых розеток регулировалось с дополнительного щитка – запираемого, к счастью, не на ключ. Открыть его помогла все та же двухкопеечная монетка. Инна щелкнула рубильниками, и мальчишки испуганно отскочили от стола. Под кожухом зашуршал вентилятор, а в центре монитора вспыхнуло мутно-зеленое пятно, которое, помедлив, разлилось во весь экран. И по нему побежала ярко-красная черточка. А через три стенки от них негромко затрещал тревожный зуммер. – Вот заразы, – восхищенно сказал Обухов. – Справились все-таки. – А ты говорил – два дня минимум, не справятся, – просипел Главный. – Тайников понаделал. – Так они все равно меньше трети головоломок нашли. Досадно, такие идеи пропали – один радиозонд на дубе чего стоит. Недоиграл я в казаков-разбойников, вы правы. Главный перекошенно улыбнулся. Обухов, глядя на экран, сказал: – Если честно, на этих вообще не думал. Ни разу не звезды и не будут, и с неба явно не хватают. – Запомни на будущее: отличники и чемпионы – паршивые исполнители. Им себя показывать надо, а не в команде работать. Нужны необычные обычные. Надежда на хорошистов, иногда даже троечников – но чтобы с искрой. – А как узнать, у кого искра? – Окунай в бензиновые пары. Рванет – значит, есть. – Рванет – значит, в клочья. – Ну, ты пары тоже подбирай с оглядкой. – Пары́ или па́ры? Главный усмехнулся. – Сам поймешь, не маленький. Гремучий и стабилизирующий, лед и пламень. Ладно, поехали знакомиться. Ждут, наверное, уже. – Паца, гляньте, – сказал Антон, тыча в экран, как будто остальные смотрели куда-то в другую сторону и вообще могли оторваться от экрана. На экране горела алая надпись: «Вы прошли испытание. Следуйте в конец зала, звонок за эстампом». – Пойдем? – нерешительно спросил Олег. – А вдруг там засада или бандиты? – нервно поинтересовался Антон. Линар захихикал и пошел к дальней стене, дверь в которой, похоже, скрывал стеллаж с кактусами. Антон бросился за ним, Олег тоже. – Рыцари, меня подождите, – окликнула Инна, торопливо извлекая из кармана болтики. – Тут все выключить надо и подкрутить как следует. – И пожрать сходить, пока ужин не кончился, – сказал Линар, нетерпеливо переминаясь у обнаруженной уже двери, звонок которой в самом деле прятался под эстампом, в средневековой манере изображавшим стыковку «Союз» – «Аполлон». – Ждем-ждем, только побыстрей давай. Вода в душе оказалась не совсем горячей, но вполне освежающей, ужин – удивительно вкусным, даже нелюбимая Юлей печенка – нежной и не горькой. Юля чуть не поддалась на провокацию тетки-раздатчицы, время от времени громко предлагавшей добавки, но опомнилась и благодушно побрела в палату сквозь плохо освещенный двор и совсем уже напряженно переговаривающуюся и хихикающую пионерию. Юля хотела немного почитать на скорость, но в голове была теплая благодать и глаза слипались. Отложила «Таис Афинскую», выклянченную у мамы с большим трудом и под честное слово никому не давать и не снимать маскировочную обложку из цветной страницы «Работницы», и решила порешать на скорость линейные уравнения. На первом же уравнении видимый даже сквозь опущенные веки отсвет окна погас, и мужской голос несколько раз сказал что-то невнятное. На третьем Юля заснула и вздрогнула оттого, что стукнула дверь: вернулись недовольно переговаривающиеся девочки. Впрочем, увидев, что Юля спит, они тут же погасили верхний свет, убавили громкость и стали укладываться на полутонах и полушепоте. Хорошие, подумала Юля расслабленно. Ценю. А если икс плюс три икс… И тут заорали птицы. Наступил новый свободный день накануне решающего месяца жизни. Их правда никто не стал будить, и завтрак, довольно обыкновенный – каша с маслом, яйцо, чай, – покорно дождался самых сонных и ленивых. Но на двери столовой висело объявление, что в связи с ударным завершением санитарных мероприятий «Ленинский путь» готов принять смену прямо сейчас, так что отъезд состоится не вечером, а в одиннадцать утра. Вот и отлично, подумала Юля. Лучше уж, чтобы сразу все в зачет шло и происходило на глазах тех, кто принимает решения. На посадке в автобус Юлю подстерег Альбертик. – Слушай, – спросил он непривычно озабоченным тоном, – а ты не видела Антона, такого небольшого, мы с ним в баскет играли вчера? Юля утомленно закатила глаза и вошла в салон, всем своим видом показывая, что не следует доставать ее глупыми вопросами на неинтересные темы. Альбертик, к счастью, отстал. Но сама Юля не выдержала и спросила усатого, проводившего перекличку перед отъездом: – Скажите, пожалуйста, а с нами не все, что ли, едут? Вроде пары человек не хватает. Усатый объяснил строгим тоном: – Не все проходят отбор. Да уж, самодовольно подумала Юля и на этом успокоилась. И так и жила дальше с приятным ощущением, что она-то проходит любой отбор, всегда и везде. – К окну не подходим, – напомнил Обухов. – Ручками можете помахать. Или поехать со всеми. Повторяю, это последний шанс. Тем, кто останется, тяжко придется. Он помолчал, ожидая реакции, не дождался и скомандовал другим тоном: – Тогда внимание. Времени мало, не отвлекаемся больше ни на что. Готовы? Антон часто закивал. Олег смотрел строго. Инна неожиданно улыбнулась и закусила губу. Линар быстро почесал нос и сказал: – Да ваще. Тем, кто остался, пришлось тяжко. Часть вторая. И еще раз учиться Глубокое решение В голове уже шумело, а тележка не собиралась трогаться. Я толкнул поручень еще раз, нечаянно выдохнув немного драгоценного воздуха – пара пузырей выскочила из носа и рванула к поверхности, – но полозья тележки будто вросли в дно бассейна. Я наконец сообразил, что здесь что-то не так, нырнул вперед и вглубь, оттолкнувшись от поручня, и рассмотрел сквозь сумрачную муть и все более звонкий стук – не в ушах уже, а за глазами, – что передняя стойка тележки уперлась в тупик: черный узкий паз, который должен идти до стенки, перечеркивается другим черным пазом, как сходящиеся рельсы в дурацком кино про железную дорогу. Белому Биму так лапу раздавили, вспомнил я с содроганием, чуть не выдохнув остаток воздуха, и сообразил: стрелка. В кино рельсы переводила стрелка, и здесь тоже должна быть. Я повел взглядом, перед которым было темно-зелено и в округлую крапинку, увидел торчащий поодаль рычаг, рванул к нему, с силой двинул и, не глядя, что там изменилось с пазами, рванул к поручню, понял, что коли не всплыву немедленно, то умру – под горлом ёкало, в голове клубилась, больно растопыриваясь, тьма. Оттолкнуться – и вверх. Я ударил в поручень, рыча и теряя последний воздух. Тележка рванула вперед, как санки по склону, и почти сразу врезалась в стенку. Я отлетел, болтая руками и ногами, еле вспомнил, как надо всплывать и где тут поверхность, и выскочил на воздух с захлебывающимся ревом. Закашлялся и снова вдохнул сквозь кашель. Глаза и нос резало, в горле как будто топор застрял, руки и ноги были ватными, но я дышал и держался на поверхности. – Минута двадцать две, – сказал Константин Петрович. – Неплохо. Главное – задачу выполнил. Он стоял у бортика возле мигающей лампочки и показывал мне секундомер.