– Хорошо. – А потом еще одному кексу пакетик завезешь? – Ну началось, – вздохнул Мстислав Юрьевич, – нашли себе слугу. – Товарищ подполковник, – по голосу чувствовалось, что Шляхов сильно навеселе, – вы должны быть готовы умереть за своего командира! – Я и умираю, – согласился Зиганшин, – только очень медленно. Как тельце-то узнать? – Просто напишешь на бумажке «полковник Альтман», оно само к тебе подойдет. Сказав это, Шляхов почему-то захихикал. В положенное время Зиганшин стоял в зале прилета «Пулково» и думал, как по-идиотски выглядит его приветственная табличка. Шляхов над ним по пьяни подшутил, а он не понял. Конечно, надо было имя писать, а не звание. Наконец в воротах стали появляться первые пассажиры. Зиганшин вглядывался в крепких дородных мужиков, которых среди прибывших оказалось довольно много, гадая, кто из них Альтман, и махал своей табличкой как дурак. Вдруг к нему подошла сухопарая женщина и энергично кивнула, привлекая его внимание. – Слушаю вас, – сказал Зиганшин и активнее замахал табличкой. – Это я. Мстислав Юрьевич нахмурился и внимательнее посмотрел на назойливую даму. Миловидная, свежая, на лице – ни грамма косметики. Рыжеватые волосы убраны в балетную кичку. Она вообще похожа на балерину, только одета совсем не по-балетному. Джинсы, кроссовки, под распахнутой ветровкой из брезента – майка с дурацким рисунком. «Хипстерша какая-то, сейчас будет проситься в машину», – подумал он с неудовольствием. – Вы меня встречаете, – сказала женщина и ткнула пальцем в табличку. – Полковник Альтман – это вы? Она кивнула. – И вы женщина? – вырвалось у него. – Да. Человек. Женщина. Полковник Альтман. – Женщина протянула руку, и он пожал – ладонь оказалась узкой, сухой и теплой. Зиганшин подхватил дорожную сумку и повел Альтман к машине. Полковник Альтман села спереди, положив на колени сумку из грубой кожи, похожую на колчан Робин Гуда. Почему-то всплыло в голове, что такие сумки называются «ягдташ» и что когда-то он получил трояк за диктант, написав то ли «ягташ», то ли «якдаш», и с тех пор это коварное слово ни разу ему не понадобилось. Вырулив на проспект, он уловил аромат приятных и явно очень дорогих духов, совсем не вязавшихся с ее сиротским прикидом. На светофоре он осторожно поглядел на свою пассажирку. Может, она специально надела эти лохмотья в самолет, чтобы легче перенести дорогу? Но в гардеробе полковника ФСБ такой дурацкой майки в принципе не должно быть. Интересно, какую должность она занимает? Но после слишком непосредственной реакции на ее пол неудобно спрашивать. Альтман резким движением открыла портфель, достала пачку сигарет и зажигалку. – Для вас оказалось неожиданностью, что я женщина? – Приятной неожиданностью. – Да? – Да. – Странно. Обычно мужчинам такое неприятно. Больше скажу: я сама терпеть не могу работать с женщинами. – Не знаю, мне нравится. Пол, национальность, возраст – все это ничего не значит перед деловыми качествами и заслугами. – Вы еще забыли ориентацию. – Не забыл. Вы уж меня простите, что позволил себе такое шовинистское высказывание, но это от удивления, ни от чего больше. – Конечно, и я прекрасно вас понимаю, – кивнула полковник Альтман. – Все же не женское это дело – погоны носить. – Вы серьезно? – Безусловно. Женщина должна заниматься семьей, детьми, а не вот это вот все, – Альтман ткнула в себя пальцем. – С делами мужчина справляется гораздо лучше. Можете это проверить на любом примере. Бухгалтер-мужчина всегда быстрее сведет баланс, а парикмахер пострижет лучше, чем парикмахерша. «Тебе-то откуда знать?» – подумал Мстислав Юрьевич, покосившись на ее кичку. – Что вы говорите? – вежливо поддакнул он, когда сообразил, что пауза затянулась. – Да, это так. По себе сужу. Я часто работала лучше идиотов, но всегда хуже дельного и компетентного мужика. Специалист моего уровня, только мужского пола, всегда справлялся лучше моего. Зиганшин усмехнулся и заметил, что, по последним научным данным, женщина – тоже человек. – Вы напрасно иронизируете. Мой карьерный взлет обусловлен только тем, что дельных и компетентных мужиков катастрофически мало. Можно сказать, их и вовсе не осталось. И лучше ситуация с этим не станет, – вздохнула Альтман. – Как ни воспитывай детей, а наследственность никто не отменял. Настоящие мужики родятся у настоящих мужиков, а их почти всех перебило в войну. Зиганшин стиснул зубы. – И еще такой момент, – кажется, Альтман развивала давно волнующую ее идею, – раньше риски делились поровну между полами. Война холодным оружием была не такой опасной, как теперь, и мирное население при ней страдало минимально. Мужчина шел махать мечом, зная, что в принципе, конечно, если зазевается, может быть убит, но в то же время в случае успеха его ждали чужие женщины и богатые трофеи. Но шанс выжить был намного выше, чем сейчас. У женщин же совсем наоборот. В Средние века забеременеть и родить, в смысле угрозы жизни, было все равно что сходить на войну, даже опаснее… – Товарищ полковник, простите, мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – перебил Зиганшин, чувствуя, что еще секунда, и он потеряет над собой контроль. – О! Безусловно! – Альтман достала новую сигарету, закурила и закашлялась. – Простите мою бестактность. – Ну что вы, вы же не знаете… – Я знаю. И я действительно бестактна, – холодно продолжала она, – существует стереотип, что люди с математическим складом ума не умеют коммуницировать, и я, к сожалению, укладываюсь в этот стереотип. Мой долг был развлечь вас светской беседой, только, не учтя ваших личных обстоятельств, тему я выбрала крайне неудачно. Простите. – Ничего. А откуда вы знаете о моих обстоятельствах? – Мы с полковником Шляховым много об этом говорили. Вам очень сочувствуют. – Спасибо. – Мстислав, раз уж мы коснулись вашего несчастья, то я могу помочь с усыновлением. – Простите? – вскинулся Зиганшин. – Исключительно в порядке информации сообщаю, что я могу помочь с усыновлением ребенка, – отчеканила полковник Альтман. Зиганшин выехал на Московский проспект. Слава богу, до гостиницы осталось минут двадцать, и скоро он избавится от этой любительницы ковыряться в чужих ранах, если она, конечно, не захочет ехать с ним вручать остальные посылки. Альтман достала из сумки визитку и воткнула ее в щель бардачка. – Надумаете, позвоните мне. Есть связи. Кроме того, могу поспособствовать вашему делу. – Какому делу? – Зиганшин подумал, уж не пьяна ли она. Иначе чем объяснить такую странную откровенность и бесцеремонность? – Вы же подали в суд на врача? Или хотя бы в прокуратуру написали? Он отрицательно покачал головой. По левую руку в плотной осенней тьме сиял огнями большой торговый центр, и Зиганшин вспомнил, как они всей семьей ездили сюда на школьный базар и никак не могли подобрать Свете туфельки, девочка не понимала, подходит ей или не подходит; тогда Фрида, несмотря на живот, опустилась на колени и стала проверять, где находится большой палец, а потом не смогла сама встать, так что Зиганшину пришлось ее поднимать. Потом дети носились по канцелярскому отделу, выбирая тетради, а Зиганшин сидел с Фридой на скамеечке, держал руку на ее животе, чувствовал, как ворочается его сын, и был счастлив. Черт возьми, разве справедливо, если тот, кто это разрушил, ничем не поплатится? – Мы никуда не подавали, – сказал он, – все-таки врач – женщина, а я с женщинами не воюю. – Неправильно, – бросила Альтман. – Это она дома женщина или в бане. А на работе – врач, и точка. Раз взялась за дело, так и делай! Прекрасно знаю эту манеру – ах, я не хуже мужика, дайте мне должность мужика и оклад мужика, а как обделается, сразу – ой, я же женщина, меня нельзя наказывать. – Думаете, надо писать? – Я ничего не думаю и никогда никому ничего не советую. – Неужели? – Да. Мое мнение такое, что от советов до репрессий один шаг. Сначала ты лучше знаешь, как человеку жить, а потом – а жить ли ему вообще. Так что от меня никаких советов. Просто примите к сведению, что я могу поспособствовать с усыновлением – раз, восстановить справедливость и примерно наказать врача – два. А больше я не знаю, чем вам помочь. Сочувствовать не умею, утешать тоже. Если у вас есть какие-то соображения, озвучьте, я рассмотрю. Зиганшин усмехнулся. – Я говорю серьезно, – продолжала Альтман, – вы превосходный специалист, ветеран боевых действий, попали в такую трагическую ситуацию, и наш долг помочь минимизировать ущерб. – Что случилось, то случилось. Ничего не поделаешь. – Мстислав, я доложила вам свои возможности и оставила координаты. Думайте, звоните. – Спасибо.