Зиганшин проводил свою пассажирку до фойе гостиницы. Прощаясь, Альтман энергично, по-мужски пожала ему руку: – Не знаю, что сказать вам. Крепитесь? Держитесь? В общем, визитка моя у вас. – Простите, что вам достался такой проблемный водитель. – Зиганшин растянул губы в улыбке и быстро ушел. Когда он вернулся домой, Фрида еще не спала. – Прости, что задержался, – сказал Зиганшин, – встречал в аэропорту одну сумасшедшую. Жена пожала плечами. – Зато привез тебе икры и еще какой-то морской гадости. – Быстро переодевшись в домашнее, он сел на край постели, взял Фриду за руку и вдруг заметил, что обручальное кольцо совсем не держится на ее пальце. – Ты опять ничего не ела? – Ела. – Надо еще. Давай принесу тебе чаю и бутерброд с икрой? – Не надо. Пусть дети поедят, им важнее. – Там такой пакетище, что всем хватит. – Слава, а ты можешь отвезти меня на кладбище? – вдруг спросила Фрида. Он покачал головой: – Тебе надо сначала немного окрепнуть. Там на машине не подъехать, метров двести, а то и больше, надо пешком. Фрида, не волнуйся, я все сделал как надо. Место хорошее выбрал, на яру такой мысочек. Внизу речка, корабельные сосны растут кругом, будто и не кладбище. – Но ты меня отвезешь? – Конечно, как только поправишься. Фрида вздохнула: – Не знаю, я что-то не хочу поправляться. Тебе, наверное, противно на меня смотреть, что я лежу, как квашня, но если вставать, то придется жить и что-то делать, а я боюсь. Слабая я, Слава, малодушная стала. – Ты начни хотя бы есть. – Никак. Кстати, скажи, пожалуйста, Ксении Алексеевне, чтобы она больше специально для меня не готовила. Если смогу, то и простой еды поем, а из-за ее кулинарных изысков я крайне неловко себя чувствую. Зиганшин кивнул. – Слушай, – сказал он, вытягиваясь рядом с ней, – мне тут предложили заявление в прокуратуру написать на эту гадину. Давай? – О чем ты вообще? – На врачиху твою. Фрида резко приподнялась на локте: – Ты с ума сошел? – Нет. Эта тварь должна ответить за то, что сделала с нами! – Слава, опомнись! Он хотел обнять Фриду, но она оттолкнула его с неожиданной силой. Зиганшин встал с кровати и поправил жене подушки. – Фридочка, ты почувствуешь себя спокойнее, если ее накажут. – Вообще не вижу связи. С какой стати мне станет хорошо, если ей будет плохо? – Фрида, возмездие важно. Это не смягчает боль утраты, но дает силы жить, иначе зачем нужна вся правоохранительная система, сама подумай. – Зиганшин, оставь эту идею! Вот просто сейчас забудь о ней, и все. – Слушай, но я же не замышляю постыдный самосуд, а просто хочу, чтобы человек, разрушивший нашу жизнь, был наказан по закону. Подумай сама, разве справедливо, что наш ребенок мертв, ты едва выжила, а эта стерва гуляет как ни в чем не бывало. Фрида нахмурилась: – Подойди ко мне, Слава. Сядь. Он повиновался. – Виновата не врач, а осложнение, – сказала Фрида. – Да, она проглядела это осложнение и упустила время, но такое бывает со всеми, даже с самыми опытными врачами. Тебе сказали, что не хватило каких-то пятнадцати минут, чтобы достать нашего сына живым, и ты больше всего мучаешься от этого, что был шанс, а его не сумели использовать. Только, Слава, ничего уже не изменишь. Даже если мы расстреляем всех людей на земле, все равно не сможем вернуть эти пятнадцать минут. – Но сможем восстановить справедливость, – буркнул он. – Если рассуждать, как ты, то вообще не надо преступников ни ловить, ни наказывать. Пусть гуляют, людей-то все равно не оживить. – Ты передергиваешь. Мстислав Юрьевич нахмурился, подыскивая слова. Первый раз он не мог объяснить жене то, что представлялось ему очевидным. – Нет, Фрида, я прав. Она опустилась в подушки и перевела дыхание. – Но и я права и прошу тебя, давай никуда ни на кого подавать не станем. Мне там работать еще, на минуточку. – При чем тут это? – Как я буду людям в глаза смотреть? – Ну, знаешь, эта занюханная больничка с неграмотными врачами далеко не предел мечтаний. Фрида, я хоть сейчас позвоню Руслану или Яну Александровичу, и они в три секунды найдут тебе достойную работу, и сделают это с удовольствием, потому что знают, какой ты прекрасный специалист. Фрида покачала головой: – И на этой достойной работе сразу узнают, что я подвела коллегу под монастырь. – И станут на твою сторону, если нормальные люди. – Я не могу так рисковать, в конце концов, работа – это все, что у меня осталось. Зиганшин сжал ее ладонь: – Не все, Фрида, совсем не все. – А если моя карьера для тебя не аргумент, напомню тебе известную максиму, что душевный покой дает прощение, а не возмездие. – Если виновный раскаялся. Но эта сука живет припеваючи и о нас даже не вспоминает! – Зиганшин почувствовал, что сейчас сорвется на крик, и больно ущипнул себя за ногу, чтобы успокоиться. – И плевать ей, что она переехала всю нашу жизнь! Ты дышать не можешь от боли, а она в ус не дует, просто случай из практики у нее такой! Добавление в копилку врачебного опыта! Ай! Он вскочил и заходил по комнате, а потом выбежал на улицу и вдохнул сырой осенний воздух. Холод немного отрезвил, и Зиганшин сделал круг по участку, кстати, захватил брошенный Светой велосипед, откатил в гараж и вдруг сообразил, что ни разу не говорил с ребятами о произошедшем, не спрашивал, горюют ли они по маленькому братику. Как-то априори все посчитали, что скорбь детей не может быть глубокой. Фрида слишком слабая, чтобы заниматься с детьми, он в отпуске был поглощен горем и заботами, а теперь целыми днями пропадает на службе. Нет, он следит, чтобы Света с Юрой были сыты, одеты и ходили в школу, но на этом все. Только если Лев Абрамович с ними говорит, но на это слабая надежда. Когда страдает родная внучка, тут уж не до чужих ребятишек. Зиганшин вернулся в дом и с раскаянием подумал, что раньше дети до ночи торчали в гостиной, а теперь сразу после школы скрываются у себя наверху. Он поднялся, постоял под дверью детской и вернулся к себе в спальню. Он не знал, что сказать Свете и Юре. Быстро раздевшись, он лег под одеяло. Вдруг Фрида обнимет его, скажет, что передумала и сделает, как он хочет, но жена лежала безучастно, глядя в стену. Зиганшин погладил ее по плечу, она не ответила. – Слушай, Фрида, а почему ты так сопротивляешься именно тому, что реально может тебе помочь? Он поцеловал жену в затылок, смягчая резкость своих слов, но она не шелохнулась. – Ну да, – продолжал Зиганшин, – мы стараемся, все делаем для тебя, лишь бы ты окрепла, а ты сводишь на нет все наши усилия. Тебе надо есть – мы готовим, мама изобретает такие блюда, которые тебе было бы легко проглотить и усвоить, а ты говоришь – не надо тебе. Сказано было – двигаться и дышать свежим воздухом, пожалуйста, давай! Я весь отпуск возле тебя просидел, чтобы поднимать тебя, выносить на улицу, если ты сама еще не можешь, а ты не пошевелилась. Так мало надо от тебя – немножко есть и немножко двигаться… – Ты реально не понимаешь, почему я так себя веду? – вяло спросила Фрида, не оборачиваясь.