– Тогда какой от вас прок? – рявкнул Фемистокл и, злясь на самого себя, на мгновение закрыл глаза, когда они отпрянули. Кричать на стариков – в этом чести нет. – Приношу извинения. – Он склонил голову. – Вы же понимаете, что новости тревожные. Мы думали, что они придут после Марафона, но они не пришли. Какое-то время известия из Персии не поступали вообще, и были среди нас те, кто утверждал, что мы никогда больше не услышим о них, что мы завоевали мир одной битвой. Ты помнишь те дни, Никодим? – Их царь умер, – сказал старик. – Да. И его сын, этот Ксеркс, все еще помнит нас. Если бы мы только могли знать, что у него на уме! Фемистокл прошелся взад-вперед. Старики не спускали с него глаз, и их головы поворачивались за ним туда-сюда, словно в трансе. – Мы годами питались слухами и сообщениями. Мы слышали разговоры об армиях, прибывающих, обучающихся и захватывающих города Ионии. Мы живем с угрозой вторжения, хотя наш великий флот на страже днем и ночью. Если они придут, нам есть кого благодарить за мудрость! Никодим закатил глаза, и Фемистокл стиснул зубы. Флот создал он, и они еще не признали за ним эту честь. – Мы живем с осознанием того, что они придут. А они не приходят. Мне кажется иногда, что рост волнений и беспокойства – часть всего этого. Два убийства только вчера! Я не помню такого в годы моей юности, когда мы страдали от голода и жажды. Он снова прошелся, сцепив руки за спиной, и спросил: – Так ты говоришь, что они идут на нас? Клянусь Афиной, мы еще не готовы. – Но они все равно придут, – стоял на своем старик. – И если боги так распорядятся, это будет конец. Фемистокл уставился на Никодима, гадая, в возрасте ли дело или в слабости характера. – Нет. Если они придут… когда они придут, мы разобьем их, как это было на Марафоне. Наш флот уничтожит их в море. Клянусь. – Нас слишком мало, – снова возразил архонт Никодим, качая головой. Фемистокл ответил не сразу, совет архонтов был для него как раздражитель. И теперь он понял, что старики смотрят на него в поисках ответов. Греки разбудили персидского льва, и зверь приближался. Они были в ужасе. – Тогда пошлите весточку в Спарту, – сказал он. – Эти люди отказались отдать воду и землю персам точно так же, как это сделали мы. Пошлите весточку в Фивы, в Коринф – везде, где есть мужчины, готовые взять в руки щит-гоплон и длинное копье. Они такие же эллины, как и мы. Напомните о кровном родстве. Скажите им, пусть готовятся, точат мечи. Пусть они знают, что враг приближается и угрожает всем нам. – Ты предлагаешь обратиться к тем, кто принял персидских послов? Предатели не будут сражаться, – тихо сказал Никодим. – Тогда они дураки. Пламя не щадит никого и не выбирает между домами, когда горит весь город. В любом случае, если они придут, мы их встретим. Афины будут руководить Грецией. В море и на суше. – Я буду молиться о штормах или о том, чтобы персидский царь ушел путем своего отца, – сказал Никодим. – Почему бы и нет? – пожал плечами Фемистокл. – Мы думали, что они выступят в поход четыре года назад, но Дарий умер, и все слухи прекратились. Может быть, благословение падет на нас еще раз. Он усмехнулся, хотя ничего смешного в этом не было. – В любом случае, если они пошлют небольшие силы, как при Марафоне, мы их сокрушим. Если они пошлют большое войско, то умрут с голоду еще до того, как доберутся до Греции. Персидские солдаты не могут отрастить крылья и летать, как гарпии! Вы хоть представляете, сколько времени потребовалось бы персидским кораблям и рыбацким лодкам, чтобы просто переплыть Геллеспонт? Годы. Говорю вам, первые умрут с голоду или поседеют в ожидании остальных! В самом деле, сколько они вообще могут выставить против нас? Глава 28 Это было чудо света, и Ксеркс въехал сюда на сером мерине, шаг которого отдавался глуховато-пустым звуком в тишине весеннего утра. Стражники застыли по обе стороны от него, напоминая статуи, выстроившиеся в залах царского дворца в Персеполе. Толпы собрались на берегу в Абидосе. Подготовка армии к великому предприятию привлекла в этот район тысячи рабочих и их семей. Золото, серебро и императорская воля создали на этом месте новый город. Теперь здесь появились сапожники, шьющие обувь, и крестьяне, привозящие зерно для продажи на рынках. На склонах холма выросли новые дома. Люди высыпали на берег, некоторые забрались на деревья, как порхающие голуби, только лишь для того, чтобы мельком увидеть царя. Они ликовали и кричали до хрипоты, когда Ксеркс, появившись впервые, помолился на берегу со жрецами, посвящая предстоящую кампанию Ахурамазде, богу богов, а также Ксерксу, царю царей. Ветер усилился, стоило только мерину ступить на уложенный широкий настил. Доски поскрипывали на солнце и от движения воды внизу. Царь выбрал мерина за его спокойный нрав, предпочтя жеребцу, на котором ездил обычно. Не хватало только, чтобы беспокойный конь сбросил наездника в море на глазах у армии и всего народа. Мост отвечал всем предъявленным требованиям, хотя при его строительстве погибли более семидесяти человек. При первой попытке мост крепился на сваях, вбитых в морское дно с помощью огромных рам и бревен, которые сбрасывали сверху и поднимали на шкивах. Конструкция получилась слишком жесткой. Штормы обрушились на Геллеспонт. Ксеркс читал в отчетах, что секция над самой глубокой частью пролива поднималась и опускалась достаточно хорошо, но оторвался один из закрепленных краев. И тогда весь мост взметнулся, как хлыст, разбив в щепки сотню драгоценных кораблей. Ни одного из стражников, расставленных по всей его длине, так и не нашли. То, что осталось от разбитых судов, растащили на дрова. Теперь уже ничто не напоминало о той старой катастрофе. Ксеркс доехал до середины моста и остановился, обозревая вид с обеих сторон. В назидание остальным он приказал обезглавить ответственных за строительство. Новые команды работали день и ночь ради того, чтобы в рекордно короткие сроки перебросить через пролив еще один мост. Еще несколько рабочих упали в воду и утонули, но остальные продолжали работать. Два жреца ждали Ксеркса на середине моста над водами, распростершись на выбеленном солнцем дереве. Великий царь спешился. Рев толпы доносился сюда, словно шорох далеких волн. – Поднимитесь и займитесь делом. Благословите меня в моих начинаниях и в память о моем отце. Распевая молитвы за успех и благословение богов, они окропляли его свежей водой, взятой из самых глубоких колодцев в камне, где никогда не сиял солнечный свет. Не обращая внимания на них, Ксеркс обозревал открывшийся ему новый вид. С одной стороны вдалеке исчезала Персия, величайшая империя, которую когда-либо знал мир. С другой стороны лежала Фракия с ее холмами и копями, деревнями, охотниками и воинами. Этим дикарям его воины, должно быть, казались статуями из золота и железа, небесными созданиями, идущими по земле. Фракийские женщины были достаточно миловидны. Некоторых забирали его командиры, хотя эти женщины, как правило, убивали себя, а иногда и мужчину, храпевшего рядом. Ксеркс покачал головой. Поначалу казалось, что племена Фракии восстанут и окажут сопротивление. Он отправил имперских гонцов в те города и деревни, предоставив им суровый выбор. Но и тогда ему пришлось наказать царей, вознамерившихся отвергнуть его власть. У них не было ни единого шанса против «бессмертных». Все это случилось так некстати! Он же не ссорился с ними. Как и лодки, которые стонали у него под ногами, они были всего лишь мостом к дальним землям. Ксеркс улыбнулся при этой мысли. На картах горы Македонии за Фракией вздымались острыми пиками. Персидские купцы годами посещали города на его пути, узнавая все, что могли. Сам Ксеркс никогда не видел этих земель. Говорили, что там цари воинственны и выставляют армии копейщиков, одетых в бронзу, как афиняне. Ксеркс задавался вопросом, встанут ли они на пути Мардония, когда он проведет полмиллиона человек через их земли. Они тоже были мостом. Македония не представляла для него никакого интереса. Греция была его наградой – афиняне и спартанцы, презиравшие его и остававшиеся его незаживающей раной. Жрецы взывали за поддержкой к его отцу на небесах. Он на мгновение закрыл глаза, присоединяясь к песнопениям, которые знал с детства. Ритмичные повторы успокаивали, несли мир в душу. В дуновении коснувшегося кожи ветерка ему почудилось отцовское прикосновенье. Более того, в ушах зазвенели голоса детей, смеющихся и зовущих друг друга. Ксеркс резко вдохнул, наполняя легкие холодным воздухом. Если великий царь пришел посмотреть на творение сына, Ксеркс унесет его дух, как благородное дыхание, прямо в города Греции. Идея показалась ему прекрасной, и он чувствовал, как постепенно укрепляется в ней. Жрецам, конечно, этого не понять. Другие мечтали лишь для того, чтобы увидеть, как их мечты рассыпаются в пыль. Ксеркс был не из таких. Его надежды обратились в мосты. Его мечты воплотились в месть – стрелу, выпущенную из отцовского лука и все еще звеневшую в полете. Теперь она ударит в самое сердце Афин. Когда жрецы закончили и, дрожа, упали на доски, Ксеркс удостоил обоих великой чести, позволив прикоснуться к его рукам. Младший задержался мгновением дольше, чем полагалось, шепча молитвы и благословения, прижимаясь мокрыми губами к костяшкам пальцев повелителя. Ксеркс потянулся к ножу на поясе, но у жреца все же хватило благоразумия отпустить руку и упасть ничком. Долгое мгновение царь смотрел на него сверху вниз, раздумывая, не следует ли ему благословить мост кровью. Ксеркс чувствовал, как на его руке высыхает слюна, и это было бы достойной жертвой. Бог стоял рядом с ним. Аместрида родила Ксерксу сына и наследника, которого, конечно же, назвали Дарием в честь деда. Эта последняя часть плана позволила молодому царю наконец отправиться в поход, обеспечив себе преемственность. Он обладал здоровьем и силой, и, возможно, шептал голос его сокровенных мыслей, возможно, правление отца было всего лишь подготовкой к этому. Ксеркс наказал море плетьми и сковал цепью. Да, верно, рыбаки и торговцы жаловались. На его плавучем мосту не было возможности оставить проход, так что те, кто находился на западе, не могли пройти в восточную часть Геллеспонта. Самые богатые торговцы въехали группой в новый город и, исполненные напыщенного негодования, предъявили требования власти. Ксеркс посмотрел туда, где они качались на ветру. С того места, где он стоял, они выглядели как маленькие коричневые птички, висящие на веревочках. Имперский правитель Византия решил напомнить всем остальным, что они служат и живут только по милости великого царя. После этого жалоб больше не поступало. Сейчас его наполняли спокойствие и целеустремленность – наверняка это был дух отца. Оставив жрецов распростершимися и бормочущими что-то, словно в трансе, он снова сел в седло. Словно в ответ на это мост качнулся и поднялся на особенно высокой волне. И что? Ничего – легкое неудобство, не более. Инженеры сказали, что от одной стороны до другой три тысячи шагов. Это чудо из чудес позволило его армии перейти с берега на берег. Он хотел бы полюбоваться этим зрелищем с высоты птичьего полета или с высокой скалы. Почти то же самое, что наблюдать, как пересыпается песок или переливается из чаши в чашу вино. Сотни тысяч людей, повозок и лошадей переправились через пролив. Теперь они ждали на другом континенте. Ксеркс медленно поехал дальше, взяв мерина на короткую узду, когда тот начал взбрыкивать и фыркать, чувствуя себя неуютно на этой странной дороге, которая поднималась и опускалась вместе с морем. В ответ Ксеркс сжал колени и прошел последнюю часть рысью, замедлив только для того, чтобы позволить скакуну осторожно сойти на твердую почву. На мгновение земля тоже, казалось, поднялась и опустилась, затем успокоилась. Впереди имперские полки стояли в идеальном строю, под развевающимися на ветру флагами. Они ждали здесь с тех пор, как солнце появилось на горизонте и великий царь начал переход. Прямо на его глазах один из воинов упал в обморок от жары и тишины и остался лежать под взглядом Ксеркса. Мардоний и более девяноста старших командиров выстроились у ведущих на мост сходней. Для управления таким войском требовались писцы и письменные приказы, почти вторая армия только для управления первой. Простая задача накормить стольких людей или заменить изношенное снаряжение и оружие требовала, чтобы за ними следовал другой город с собственными поварами, ремесленниками и рабами. Каждый из этих командиров был обучен его отцом и доказал как свою компетентность, так и способность выживать. Многие из них также были сыновьями самых доверенных друзей его отца. В присутствии Ксеркса они спешились и стояли, склонив головы, с поводьями в руках. Они не могли пасть ниц, не отпустив лошадей. Ксеркс отметил этот факт с волнительной дрожью предвкушения. Начиналась жизнь на марше, другая жизнь, где все грубо и просто, и это возбуждало. Царь направил скакуна рысью. Мардоний все же шагнул вперед и опустился на колени в пыль. Ксеркс наградил его улыбкой, жестом велев встать. Полководец, конечно, не заговорил первым, и между ними воцарилось молчание. Ксеркс развернул коня на месте, когда с моря подул легкий ветерок. Его отцу всегда было легко разговаривать с такими людьми, от самого последнего солдата в строю до полководца-ветерана с опытом тридцатилетней службы, воином из кремня, пыли и железа. Если дух старика и обитал в нем в то утро, то ничем себя не проявлял. Ксеркс чувствовал, что ему не хватает той же непринужденности в манерах, и вместо этого строил отношения на строгости и приказах. Но пока они подчинялись, это не имело значения. – Я доволен, Мардоний. Ксеркс махнул рукой в сторону растянувшегося вдаль войска, указав и на сам мост. У него даже перехватило дыхание, когда он вдруг осознал всю важность этой хрупкой переправы. Что, если во время его отсутствия разразится еще одна буря? Его армия окажется в затруднительном положении. С одного только этого клочка земли им не прокормиться. На марше был целый город, не имевший и половины запасов продовольствия и воды, необходимых такому городу, чтобы выжить. Ему представилась ужасная картина: полки, медленно умирающие от голода. Он использовал все старые корабли для первого моста и его замены. Использованные корпуса лежали под мостом, где жили и рабы, работающие весь день только для того, чтобы морская вода не поднималась слишком высоко. Ему показалось, что он слышал их голоса, когда стоял рядом со жрецами. Если шторм разнесет опоры или вода поднимется слишком быстро и утопит часть из них, то огромная плавучая дорога может снова оборваться. И ему… – Великий царь? Все будет хорошо. Мардоний заметил внезапную перемену в настроении молодого царя, как это случалось тысячу раз в предыдущие месяцы. Ксеркс беспокоился обо всем, тогда как его отец просто довольствовался тем, что его желания будут исполнены. Возможно, таков удел сына, пытающегося наследовать величие отца, – Мардоний не знал. Его собственные четверо сыновей были опытными солдатами в составе «бессмертных», где они поднимались практически без участия своего старика. На мгновение Ксеркс закрыл глаза, пораженный простыми словами полководца, и, почувствовав, как жгут слезы, сморгнул. – А если мост снова затонет или сломается? Как же ты тогда вернешься домой? – После нашей победы? У нас будет флот, повелитель. Если захочешь, ты сможешь приказать капитанам составить новый мост. Если больше не будет никакой опасности, если флот не понадобится в море, они свяжут все наши корабли вместе и положат доски за несколько дней, самое большее за несколько недель. Мы могли бы, возможно, оставить мачты или срубить реи, чтобы использовать их как… – Да, я понимаю, – сказал Ксеркс. По жилам снова разлился покой. Дух отца. На мгновение он забыл, что несет в себе старика. Для этого идеального союза не было проблем, которые нельзя преодолеть. – С того момента, Мардоний, – продолжил Ксеркс, – когда я снова ступлю на землю по ту сторону моста, ты здесь командуешь с моего благословения. Ты придешь с севера, я прибуду морем. Мы встретимся в Афинах, и да будет так угодно Подателю всего благого. Мардоний снова наклонился, чтобы поцеловать царскую сандалию. Сердце полководца наполнилось гордостью за свой народ, за Ксеркса и за армию, которую он любил. Они были созданы для этого, как глина для гончара. Все те годы, прошедшие после Марафона и поражения этого глупца Датиса, Мардоний обучал их, закалял и вооружал. Золото Ахеменидов лилось рекой, и если бы в его людях еще оставалась хоть капля мягкости, хоть капля слабости, то эти капли сгорят в горах и сотнях миль, лежащих впереди. – Клянусь тебе, великий царь. Мы твой меч. Мы не подведем тебя. Ксеркс позволил полководцу сцепить руки, чтобы помочь ему сесть на лошадь, и снова взъехал на мост. С другой стороны, его флот ждал в море, уже поднимая якоря и наблюдая за его продвижением. В бухте наполнялись паруса, и тысячи весел опускались и качались над водой. Только его флагман все еще ждал у причала, «бессмертные» в белых одеждах на палубе приветствовали его прибытие. Ксеркс глубоко вздохнул, наблюдая, как его мерин, подвешенный на перевязи, жалобно заржал, когда его подняли на борт. Царь планировал кампанию годами, продумывал до мельчайших деталей. Он жил и дышал уничтожением греков. За своего отца, за оскорбление Марафона, за то, как они отвергли его требование земли и воды, но также и за себя тоже, чтобы утолить острую потребность сжечь их города дотла. – Я положу конец, – прошептал он, давая личную клятву. Спокойная, холодная уверенность, которую он ощущал в своих жилах, могла быть только духом его отца. Он уже много раз чувствовал ее в себе, когда пил маковый настой, чтобы заснуть. И на этот раз он был полон сил.