– У флота хорошие командующие. Мое присутствие здесь не жизненно важно. Мардоний говорит, что эти горы – последнее большое препятствие перед равниной, ведущей к Платее и Афинам – двум городам, которые послали людей к Марафону. Я бы предпочел увидеть, как они горят, чем оставаться с флотом. Он не стал добавлять, что при мысли о ночлеге на твердой земле испытал почти болезненное желание. Мардоний, ограниченный теснотой помещения, лишь склонил голову и сказал: – Это было бы для нас огромной честью, великий царь. Ксеркс еще раз взглянул на галикарнасскую царицу. Артемисия закусила губу, уставившись на карту и погрузившись в воспоминания. Довольный принятым решением, Ксеркс обратился к собравшимся: – Передайте всем: с этого момента – боевая готовность. Глава 42 Триера с шумом рассекала волны. Ксантипп стоял на носу и, подавшись вперед, поглядывал по сторонам. Он испросил у Фемистокла разрешения отправиться на разведку с двумя другими кораблями, и теперь вся троица скользила по темно-синим водам. Эпикл стоял рядом с ним с другой стороны, обхватив рукой высокую резную балку. Фигура Афины смотрела вместе с ними, отведя руки назад, как будто ей тоже нужно было держаться. Внизу бронзовый таран врезался в волны, с которых слетала белая пена. Хотя никто не произнес ни слова, на лицах читалось радостное возбуждение. На этом отрезке ширина пролива была не больше пятидесяти или шестидесяти стадиев, и земля по обе стороны вздымалась низкими бурыми холмами. Будь это суша, такое расстояние стоило бы одного утреннего перехода. Греческий флот прошел через узкую точку Халкиды едва ли в шесть рядов, после чего рассредоточился, чтобы заполнить пролив, более широкий, чем Геллеспонт. Всеми овладело восхитительное чувство выискивающей добычу волчьей стаи. Выбрав этот курс, они шли медленнее, чем могли бы, если бы рискнули выйти в открытое море, но здесь не приходилось опасаться, что половина будет разбита штормом или большими волнами. Море за прикрывшей их полоской суши было слишком опасно для военных кораблей. Даже идя под парусом в спокойных водах, Ксантипп видел, как раскачиваются и кренятся галеры, напоминая в такие мгновения обычные деревяшки. Ксантипп надеялся, что и персидские военные корабли будут такими же или даже более хрупкими в незнакомых водах, вдали от родных городов, вдали от суши. Он вдруг осознал, что афиняне – прирожденные моряки, люди, влюбленные в море и во все те ремесла, что связаны с ним. Возможно, это имело значение. Триста кораблей и более семидесяти тысяч гребцов и гоплитов устремились за ним. Оглянувшись, Ксантипп увидел красные, синие или желтые паруса, растянувшиеся насколько хватало глаз. Спартанские корабли по-прежнему были первыми, а Эврибиад снова исполнял обязанности наварха. Фемистокл командовал афинской группой, в которой Ксантипп официально считался вторым, а дюжина молодых капитанов во главе с Кимоном составляла центр. Для тех, кто стоял на Марафоне, в этом построении звучали странные отголоски прошлого. Если бы Мильтиад был жив, если бы Аристид уже не выступил из города с армией, могло бы показаться, что великая битва должна разыграться снова, но уже на воде. Ксантипп надеялся на тот же результат! За основной частью флота следовали сорок военных кораблей Коринфа и остальной части греческого альянса. Они рассчитывали, что Спарта нанесет первый, быстрый и сильный удар, а флот Афин останется позади, как молот глубоководья. Разведывательные корабли вышли вперед на рассвете. Течения там имели свои особенности, и опытные рулевые говорили, что для того, чтобы пройти их без потерь из-за затопления, необходима твердая рука. В этих водах Ксантипп и триерарх Эрей не пытались вмешиваться в переговоры между дозорным, двумя матросами на рулях и келейстом в центре, передающим команды гребцам в трюме. Ксантипп чувствовал какие-то странные движения под килем, когда триера попадала в поперечные течения. Он посмотрел вниз и ахнул при виде дельфинов, мчавшихся вместе с ними, гладких и серых, как небо. Появление посланцев Посейдона сочли добрым предзнаменованием. Момент абсолютного совершенства каким-то чудесным образом длился и длился. Почему дельфины решили следовать за кораблем, Ксантипп не знал. Это могло быть только благословение богов. Он не отвел от них взгляда даже для того, чтобы предупредить опасно наклонившегося вперед Эпикла. В стае с десяток дельфинов двое были меньше остальных. Когда Ксантипп повернулся, чтобы что-то сказать, самый крупный вдруг выпрыгнул из воды, лишив его дара речи. Эпикл что-то кричал, перекрывая шум моря. Ксантипп поднял наконец глаза, восхищенно качая головой, оттого что стал свидетелем божественного послания, обещания божьей защиты. Для тех, кто столкнулся с войной… В этот момент триера миновала мыс, и его живот словно перехватило канатом. Крепко держась за высокую фигуру Афины, Ксантипп откинулся назад. Внизу все еще играли дельфины, но он больше не смотрел на них. Море впереди наполнилось кораблями, флот расширялся и расширялся. Казалось, будто по проливу движется деревянная стена. Ксантипп поставил ногу на ступеньку дозорного и приподнялся на носу – от увиденного во рту пересохло так, что он не смог даже крикнуть предупреждение. Весь пролив шириной, может быть, в тридцать стадий белел от взбитой веслами пены. В этот момент с обеих сторон протрубили рога, предупреждая о появлении противника в поле зрения. Эпикл уже отдавал приказы – всем занять боевые посты и приготовить оружие. Все лишнее, незакрепленное срочно убиралось с палубы. Ошеломленный увиденным, Ксантипп сглотнул, чувствуя, как в груди медленно закипает ярость. Воры и грабители, они пришли, чтобы отнять, украсть и сжечь все, что он ценил, все, что было ему дорого. Они пришли, чтобы забрать свободу Афин, разрушить храмы богов и обратить в рабство детей, доверивших ему безопасность и мир. Он спрыгнул на палубу. Дельфины исчезли, уйдя в глубину, но теперь это уже не имело значения. Предупреждение было сделано. – Триерарх Эрей! – позвал Ксантипп. Побледневший при звуке рожков, капитан поднялся из трюма и поспешил на нос. Ксантипп подождал мгновение, чтобы старик успел посмотреть и понять. – Приготовься к битве, триерарх. Подай сигналы всем кораблям: «построиться» и «в бой». Капитан нервно моргнул. С громким стуком упала парусная рея. Канаты со свистом метнулись по палубе, заставив рулевого отпрыгнуть в сторону. Ксантипп нахмурился. Он обучал экипажи и тренировался с ними тысячу раз. И все же реальность битвы всегда была чем-то другим. На тренировках едва ли не самым важным было заставить людей двигаться в чрезвычайной ситуации, а не бездействовать. Они и представить себе не могли, что столкнутся с такой огромной силой, разве что в ночных кошмарах. Ксантипп помолился Посейдону, чтобы тот провел их через все испытания в целости и сохранности, поблагодарив за посланников-дельфинов. Спущенный парус был сигналом для кораблей позади. Подойдя к корме, Ксантипп увидел, что их примеру следует весь флот. С переходом на весла скорость быстро возросла, и теперь они уже приближались к мысу с правой стороны. С высокой кормы между рулевыми веслами Ксантипп увидел развернувшуюся сине-красную полоску, извивающуюся на ветру, как живая змея. Построиться в линию; атаковать. Снизу донесся медленный барабанный бой, успокаивающий гребцов, помогающий разогреть мышцы перед предстоящими часами тяжелого труда. Корабельные мальчишки наполнили меха водой из бочонков в трюме, готовые отнести их тому, кто позовет. Люди в трюмах гребли порой до тех пор, пока не начинали кричать от боли, пока не отказывали и не начинали дрожать мышцы, а слюна не становилась комком во рту. Случалось, что некоторые приковывали себя цепью к веслам, твердо решив грести до последнего, чего бы это ни стоило. Дух сильнее плоти. Не имело значения, сколько кораблей привели персы. Их встретят; пути назад нет. Фемистокл знал, что пытаться поставить в строй шестнадцать спартанских кораблей бессмысленно. Эврибиад достаточно ясно дал это понять, выразив презрение к тому, что он все еще называл афинской хитростью. Не требовалось большого ума, чтобы понять: спартанские корабли устремятся прямо на врага, как только его заметят. Они и рванулись вперед прямо у него на глазах. Фемистокл иронично поприветствовал их, зная, что никто даже не оглянется, когда они пойдут на персов. В некотором отношении такая тактика была правильной для ограниченного морского пространства. Ни он, ни Ксантипп не ожидали, что персы продвинутся так далеко на греческую территорию. Условия были стесненными и тем более опасными для них. Когда начнется сражение, это будет кровавый хаос. Фемистокл улыбнулся про себя, хотя ничего смешного в этом не было. Он знал людей, которые шли с ним. Если для маневра недостаточно пространства, значит придется потопить вражеские корабли. Все, что нужно сделать, – это удержать пролив и не дать персам продвинуться дальше на юг. Флот убрал паруса, взялся за весла, и Фемистокл почувствовал, как возросла скорость. Спартанцы вырвались вперед, поравнявшись с группой из трех кораблей Ксантиппа. Для встречи с врагом имело смысл выстроиться в линию. Присмотревшись, Фемистокл увидел, что спартанцы игнорируют три галеры-разведчика и проходят мимо, как будто афиняне слишком медлительны. – Ох уж эти греки с их играми, – пробормотал он. – Что ж, тогда вперед, мои спартанские леопарды. Разорвите их. На корабле Ксантиппа подняли красно-синий флаг, и Фемистокл махнул рукой сигнальщику, ожидающему приказа. Пока он говорил, мальчишка быстро кивал – то ли был простодушен, то ли нервничал, общаясь с первым человеком Афин. Выслушав, он помчался на корму, и через несколько мгновений ветер подхватил тот же самый флаг. Теперь весь флот перестраивался по-новому. Фемистокл подумал о наступающей фаланге и пробормотал короткие молитвы Аресу и Посейдону, прося их о помощи. Наблюдая за тем, как ловко, в несколько гребков, делают поворот проходящие за мыс корабли, Фемистокл мысленно благословил Ксантиппа. Если бы он не вернулся домой из изгнания, они потеряли бы несколько судов. Он также похвалил себя за мудрость, проявленную при возвращении Ксантиппа и Аристида в Афины. Возможно, со временем за это придется расплачиваться, но сейчас они действительно были ему нужны. Мыс остался позади. Все корабли Спарты, Афин, Коринфа и других союзников вытянулись в линию и устремились к вражескому флоту, который, казалось, заполнил море от края до края. Фемистокл с усилием сглотнул. – Абордажным командам приготовиться! – проревел он через плечо. Приказ повторил триерарх, за триерархом – келейст. Фемистокл услышал звон снаряжения и оружия – это гоплиты поспешили на палубу. Вообще-то, они и без приказа собрались при первом же предупреждении. На некоторых кораблях еще трубили, что было лишним. Фемистокл хотел, чтобы сигналы прекратились. Звук был печальный, а все уже знали, где враг. Все знали, что нужно делать. – Гребцам приготовиться! – бросил Фемистокл. – Приготовиться, келейст! От ветра перехватывало дыхание, хотя он знал, что это просто нервы. Каждый приказ должен быть четким и ясным, исключающим любое неправильное толкование. Он надеялся, что именно здесь проявится тренированность экипажей, и еще раз поблагодарил Афину за Ксантиппа. Чтобы разбить корпус вражеского корабля, а затем сманеврировать и отойти, требовался точный расчет и четкое исполнение. Приказы передавались ста восьмидесяти гребцам в трюме – и там, среди пота и летящих брызг, исполнялись. Стоит только сбиться с ритма, зацепиться веслами, и корабль станет так же уязвим и беспомощен, как детская деревянная игрушка. Сорок галер образовали афинскую линию, в центре которой находился Фемистокл. В шеренге их было столько, сколько помещалось без риска сесть на мель или столкнуться с соседом. Он увидел, как около шести триер отступили в следующий ряд, переоценив морское пространство. Такой маневр был невозможен под парусами, но с развернутыми веслами и умелыми рулевыми им действительно удалось выстроить шеренгу почти такую же плотную, как фаланга. Между тем впереди шестнадцать спартанцев без малейших колебаний приближались к врагу. Нет, девятнадцать, с внезапной свирепой усмешкой поправил себя Фемистокл. Ксантипп заставил свою тройку разогнаться до более высокой скорости, подстраиваясь под темп Эврибиада с таким расчетом, чтобы спартанцы не заняли первое место в одиночку. Фемистокл хохотнул. Что ж, Афины тоже встретят персов первой кровью и треском дерева. Смешок оборвался в горле, и он вздрогнул, сказав себе, что это морской ветер. Ему показалось, что дальше, в глубине, персидские корабли поворачивают. Зрение его не подводило, но он все равно подозвал сигнальщика и велел описать все, что тот видит. Глаза у юного афинянина расширились от оказанной ему чести, и он заговорил – предельно ясно, перечисляя сотни деталей, отвечая по возможности на вопросы и ничего толком не понимая. Фемистокл знал, что в морском сражении первое испытание проходит мужество капитанов. Они с Ксантиппом обучали людей как могли, хотя спартанцы относились к этому с презрением, говоря, что прекрасно знают, как подступиться к врагу, и не будут брать уроки у афинян. Тем не менее Ксантипп побеседовал со спартанскими капитанами, и они слушали его, отставив гордость, по крайней мере, когда Эврибиада не было рядом. Боевые галеры шли нос к носу и таран к тарану. В самой идеальной линии соседние триеры, случалось, проходили на абордажном расстоянии одна от другой и даже терлись бортами. Опасность в таких ситуациях грозила прежде всего гребцам. Фемистокл сцепил пальцы за спиной, представив, как ломают кости людей вырвавшиеся из рук крепкие деревянные весла. На маневрах произошел несчастный случай. Столкнулись два корабля, и несколько афинян мгновенно стали калеками. Результат видели все: с десяток мертвых и получивших переломы сняли с борта и отправили в порт. Урок – и предупреждение – был достаточно ясен. Одно столкновение по касательной может лишить галеру возможности двигаться, оставив ее беспомощной против удара ниже ватерлинии. Решение заключалось в том, чтобы келейст и команды гребцов были готовы убрать весла с одного борта, как только они узнают, в какую сторону надо повернуть. Абордажные команды стояли наготове со щитами, мечами или копьями на палубе, ожидая скрежета и криков нерасторопных с обеих сторон. Фемистокл почувствовал, что у него пересохло в горле. Наверное, во рту у Ксантиппа тоже как будто полно песка и пыли. Пожалуй, это и запомнилось лучше всего из тех ощущений, которые Фемистокл испытал на Марафоне много лет назад. Кто-то похлопал его по ноге, и он посмотрел вниз – парнишка-сигнальщик протягивал ему мех с водой. – Спасибо, – поблагодарил Фемистокл. Вытащив затычку, он направил в рот струю теплой, как кровь, воды. Полегчало. Он улыбнулся, а мальчишка просиял от счастья. Теперь, когда два флота разделяло расстояние в несколько дюжин корпусов, их скорость, казалось, возросла. Море было спокойно, но тысячи весел с силой взбивали его в пену. Фемистокл еще раз призвал приготовиться. На нем был бледно-голубой гиматий поверх нагрудника, а шлем лежал наготове у ног. Немногие из абордажных команд носили бронзовые доспехи, которые не оставляли шансов выжить при падении в воду. Фемистокл внезапно ощутил себя беспомощным наблюдателем, сердце которого трепещет в груди. На шее у него висела серебряная монета с изображением совы Афины, которую дала ему мать. За десятилетия он отполировал монету собственной кожей и теперь поцеловал ее, надолго прижавшись губами. Впереди Ксантипп и спартанцы врезались в персидский флот. Фемистокл услышал крики. Он вдруг понял, что стоит, опустив подбородок, как будто собирается выйти на бойцовский круг. Почти то же самое и вместе с тем другое. На кону его жизнь, но на этот раз он не одинок. Его люди были рядом. Они выстоят или падут вместе. Глава 43 Персидский корабль приближался; расстояние сократилось до нескольких корпусов и продолжало сокращаться. Со стороны неприятеля уже полетели стрелы, и одна из них с глухим стуком вонзилась в палубу у ног Ксантиппа. Болезненно осознав, насколько он уязвим, Ксантипп крикнул, чтобы ему подали щит. Щит принес парень из абордажной команды, и вид рычащего льва на золотой поверхности стал небольшим утешением. Он увидел еще одну стрелу, летящую по дуге, и поднял щит, чтобы отбросить ее в сторону. Корабли, казалось, прыгнули друг на друга. Шанс свернуть в сторону был и пропал – ни тот ни другой капитан не могли подставить борт и убежать. Малодушие означало бы смерть. Теперь они могли только держать строй и встретить врага лоб в лоб. Ксантипп попытался облизнуть высохшую кожу губ. Спартанцы шли по обе стороны от него, хотя он сомневался, что Эврибиад позволит ему быть в центре, чтобы никто не подумал, что это афинянин ведет их в бой. Он видел и самого наварха – в бронзовых доспехах, ждущего кровопролития, как злобный старый пес, каким спартанец, в сущности, и был. При этой мысли Ксантипп кивнул сам себе. Ему нужна была эта звериная злоба, эта жестокость. Его экипажи должны получать удовольствие от убийства, если они хотят выжить. Все, что смягчает человека, осталось позади. Юмор, порядочность, чувство справедливости – все это делало его слабым, когда другой пытался снести ему голову с плеч.