– Знаешь ли ты, почему хорошим людям должно исполниться тридцать, прежде чем им позволяется занимать важную должность? – Извини. Я не… – начал Кимон. Фемистокл не дал ему договорить: – Потому что годы от двадцати до тридцати – самые опасные в жизни мужчины. Он уже не мальчик. Он чувствует себя взрослым, думает, что может быть отцом и мужем, что может спорить – мудро и ясно. Он и прав, и не прав. Если он будет усердно и хорошо трудиться, то приобретет для себя все необходимые качества и войдет с ними в лучшую пору жизни. Пока же ему недостает мудрости и опыта, чтобы смирять себя. Возможно, он слишком много пьет. Он действует… опрометчиво и даже спорит со спартанским навархом на его собственном корабле. – Ты тоже спорил с ним, – с гневной ноткой в голосе указал Кимон. – Да, спорил, – кивнул Фемистокл. Он подождал, дав молодому человеку возможность понять, что речь идет о другом. – Извини, – сказал Кимон. – Твой отец гордился бы тем, кем ты становишься. Я с нетерпением жду твоего выступления в собрании, в свободных Афинах. Я молюсь, чтобы тебе выпала такая возможность. Фемистокл услышал, как лодки ударились о борт, и наклонился, кивая знакомым. – Жди мои сигналы завтра. День будет долгий, и твой отец будет следить за каждым твоим ударом. Мы не можем позволить им пройти. Леонид удерживает армию на перевале. Каждый день, пока мы блокируем их в море, это еще один день, когда они не могут соединиться и сокрушить наш народ. Аристид уже вышел на поле боя со всеми нашими гоплитами, на них вся наша надежда. Спартанцы и коринфяне выступят, чтобы присоединиться к нему, когда будут готовы. Нам просто нужно дать им время. Глава 46 Разведчики вернулись на рассвете, Ксеркс уже ждал их. Бежали они хорошо, но на их лицах, когда они добрались до царя и распростерлись на песке, читались растерянность и страх. День был холодный, и царь дрожал под порывами сырого ветра, пробегавшего по застывшим шеренгам. – Докладывайте, – сказал Ксеркс. Мардоний тоже натянул поводья и спешился, горя желанием получить известия. На протяжении дня он посылал гонцов к стоявшим на перевале грекам, предлагая им сдаться. Никакой необходимости разбрасываться жизнями не было. Спартанцы славились своим мастерством, и Ксеркс надеялся на мирное урегулирование, возможно, даже на встречу с царем, который стоял в их центре с копьем и щитом, в шлеме, увенчанном высоким гребнем из конского волоса. Один посыльный поднялся быстрее двух других. Ксеркс жестом велел ему говорить. – Великий царь, они не отступили, как ты приказал. Они остаются на месте, заняв самую узкую часть береговой тропы. Ксеркс поджал губы, прикусив мягкую кожу на внутренней стороне. Он думал, что, согласившись пощадить направленное против него небольшое войско, совершит красивый жест, достойный его отца. Судя по всему, людей там едва хватало, чтобы перекрыть проход. Они стояли между отвесными скалами слева и морем справа. – Что они делают? Просто… стоят? – Они заплетают друг другу волосы, великий царь. Эти слова отозвались молчанием. Никто из персов не осмелился посмотреть на реакцию царя. После недолгой паузы Ксеркс заговорил снова. – Ты сказал им, что мы закроем солнце своими стрелами? – тихо спросил он и увидел, что посланник дрожит, как будто подхватил лихорадку на утреннем холоде. – Великий царь, их царь ответил, что это хорошая новость, так как они предпочитают сражаться в тени. Ксеркс кивнул: – Я сын своего отца. – Он повысил голос. – Я веду войну, чтобы мир содрогался от моих шагов. Не из злобы или гнева, а потому лишь, что Верховный бог наделил меня правом править. В память о моем отце я стремился проявить милосердие. Теперь уже нет. Нет. Он повернулся к Мардонию с такой улыбкой, словно был сделан из воска. – Мардоний, закрой солнце, как я и обещал. Затем, если кто-нибудь из них еще будет жив, пошли мой хазарабам в тысячу воинов, а потом еще и еще. Заполни перевал нашими солдатами и уничтожь врагов. Они просто люди. Никакой сдачи в плен, никаких широких жестов. Спартанцы отказались от моего милосердия. Уничтожь их – тех, кто осмеливается противостоять мне, – так, чтобы никого не осталось. Мардоний ухмыльнулся и поклонился. Он шел сюда несколько месяцев. И вот наконец-то у него появился враг и цель. – Благодарю тебя, великий царь. Все будет сделано. Через несколько мгновений тысяча лучников устремились вперед, и эхо их шагов запрыгало по серым камням побережья. Ксерксу хотелось бы увидеть лица спартанских воинов, когда они поймут, что он не просто угрожал. У него были тысячи лучников, и каждый нес тридцать стрел в жестком колчане. Все вместе они и впрямь могли бы заслонить солнце. Ксеркс взглянул на скалы. Он бы с удовольствием посмотрел, как убивают греков, но тропинки не было видно. Темные скалы вздымались, как затененные клинки, взобраться на которые было невозможно, и море билось в эту часть побережья. Путь был только один. Нужно всего лишь убрать спартанцев. Там, в море, маневрировали флоты. В сереющем рассвете они готовились к дневным делам, к смерти, злобе и жестокости войны. Ксеркс привел их на этот холодный берег, но выполнить им предстояло клятву и обещание его отца. Царский дом помнил о греках. Ксеркс почувствовал, как глаза защипало от гордости. Корабли Коринфа плохо справились с первой линией персидских галер и потеряли треть своего числа, прежде чем Фемистокл приказал им отступить. Отправив измотанные команды отдохнуть, он выпустил свежие афинские галеры, хотя сердце его колотилось от осознания того, сколь высока ставка. Союзные города послали относительно немного кораблей, но почти две сотни афинских триер с командами из свободных людей стали законными представителями собрания на море. Женщины и дети, старики, рабы, чужестранцы-метеки остались дома. Каждый мужчина, который мог держать меч и щит, был либо на флоте, либо шел с Аристидом от Афин. Не было ни убежища, ни безопасной гавани. Либо победа, либо отказ от всего, чем они были, чем есть и чем когда-либо будут. Фемистокл слыл суровым человеком и сам это знал. Он видел смерть во многих обличьях и не думал, что она когда-нибудь заставит его плакать. Однако и у него перехватило дыхание, когда корабль его города попал под таран и затонул с ужасающей быстротой, успев лишь выпустить пару стрел с носа. Другие галеры переворачивались, когда их таранили, третьи просто уходили под воду, не оставив и следа. Небольшая драма закончилась достаточно быстро. Персидский корабль ушел после тарана подальше, а крики и молитвы греков заглушило бурливое море. Лишь несколько тел всплыли на поверхность, когда триера Фемистокла проходила мимо. Его люди стояли, опустив головы. Он чувствовал, что дрожит от ярости и горя. Быть лучше персов – этого не хватало. Ужасная трагическая правда заключалась в том, что, как бы хорошо ни сражались афиняне, они оставались всего лишь людьми. Они устали, и темп замедлился. Время шло, и команда, совершившая три абордажа и два тарана и пять раз избежавшая гибели, столкнулась со свежей персидской галерой. Героев победило истощение и усталость. Не в первый уже раз Фемистокл помянул добрым словом Ксантиппа. Единственным выходом было отозвать целые группы кораблей, чтобы заменить их в боевой линии более свежими экипажами. В открытом море преимущество имели персы. В проливе капитаны Ксеркса сталкивались с той же проблемой. Ограниченная в пространстве для маневра, подпираемая сзади массой других кораблей, каждая галера сражалась до тех пор, пока ее не захватывали и топили. Трудностей добавляло и то, что морские пути постепенно заполнялись разбитыми или горящими судами и похожими на обломки телами, качающимися на волнах. Ближе к вечеру Фемистокл отозвал Ксантиппа с цветным флагом группы, развевавшимся на носу. Группа отступила в боевом порядке, избежав потерь, которые могли бы быть, если б каждый уходил поодиночке. Они вернулись гордыми ветеранами, с измазанными кровью палубами, запыхавшиеся и усталые. Проходя мимо Фемистокла, они приветствовали его криками и подняли копья в его честь. Сменившие их корабли под командованием Кимона приняли на себя основной удар свежих персидских экипажей. Правда заключалась в том, что Афины, будучи ключевой частью флота, выходили вперед чаще других и причиняли врагу наибольший урон, но при этом и потери они несли самые большие. У Фемистокла от долгого напряжения разболелись мышцы живота. Персы знали, что за ними наблюдает царь и что их армия сражается на побережье, чтобы выйти на просторы равнины. Их свирепость выходила за все пределы. Некоторые, безрассудно стремясь в атаку, ломали людей и весла только для того, чтобы вступить в бой, и сражались даже тогда, когда их корабли тонули, а у них под ногами бушевала ледяная вода. Несколько таких судов, даже наполовину затопленные, оставались на поверхности, словно призраки. На залитых палубах стояли ожидающие помощь персы, но их снимали с проходивших мимо галер греческие лучники. Фемистокл видел, что Кимон хорошо руководит экипажами. Даже когда его собственная триера двинулась, чтобы протаранить одинокого перса, он успел заметить, как корабль Кимона остановился и развернулся на хорошей скорости, причем гребцы некоторое время работали вслепую, молясь, чтобы дозорный не оказался растяпой. Триеры были фантастически быстры в спокойных водах, наносили врагу кинжальные удары. Фемистокл хищно оскалился, когда Кимон позволил неприятелю проскользнуть дальше, а потом, резко взяв с места, протаранил корабль посередине. Удар был смертельный, и Кимон, глубоко продырявив перса, успешно отступил. Фемистокл напрягся, когда его собственный корабль врезался во вражескую галеру. Удар был недостаточно сильным, чтобы продырявить борт, хотя трещина в корпусе появилась. Несколько персов приготовились к прыжку. Прежде чем его триерарх успел отдать приказ гребцам, на палубу свалилось несколько персов. Все они были молоды и все, не обращая внимания на гоплитов у себя за спиной, бросились на Фемистокла. Он надел шлем и подобрал лежащее у его ног длинное копье. Щит был слишком далеко, поэтому Фемистокл вытащил меч и стал ждать. Воин, который добрался до него первым, радостно ухмылялся. Он не ожидал, что копье мелькнет у него между ног, заставив споткнуться. Первый удар нападавшего превратился в бессмысленный взмах для сохранения равновесия. Его глаза расширились, когда Фемистокл вонзил ему в шею короткий клинок и отступил на шаг, чтобы дать телу упасть. Плохо было то, что вместе с ним упало и копье. Фемистокл выругался. Еще трое бросились на него, но их зарубили сзади быстрыми, жестокими ударами. Фемистокл кивнул, благодаря гоплитов. Некоторые персы еще были живы, когда их сбрасывали за борт. Один попытался ухватиться за грека, который в ответ ударил его ногой и резанул по горлу. Оставшиеся на протараненном корабле и наблюдавшие за всем происходящим взвыли от отчаяния, потрясая кулаками, но брешь была слишком огромна – с каждым мгновением галеры расходились все дальше. Несколько персов подняли луки, но Фемистокл нырнул за свой щит и успел его поднять. Стрелы ударили по металлу. Его люди сделали то же самое, но кто-то все же коротко вскрикнул. Он гневно сжал губы. Корабли разделяло сорок шагов. Он заметил, что пробоина находится выше уровня воды. Если оставить персов в покое, они могли бы залатать дыру с помощью куска парусины и ведра смолы. – На таран! – проревел он во всю мощь своих легких. – Приготовить щиты и копья. Врежем им еще раз. Глава 47 Леонид оглядел пейзаж – повсюду торчали стрелы, толстые, как щетина свиньи или стебли лаванды. Он бросил свой щит одному из илотов, чтобы тот вытащил стрелы, пронзившие металлическую обшивку. Царь размял руки и посмотрел направо и налево, на тех людей в плотных красных плащах, которые составляли его личную охрану. Каждому из них было за сорок, и каждый был отцом по крайней мере одного сына, оставшегося в безопасности и благополучии дома, пока они защищали царя. Что не менее важно, каждый из них заслужил свое место рядом с ним. Он знал большинство из этих мужчин всю свою жизнь, знал по ритуалам и пьяным дракам – они были ему как сыновья или братья, все до единого. Они были его семьей. Он знал их болезни, шрамы, силу и слабость. Было приятно видеть, что они в хорошем настроении. Град стрел не слишком обеспокоил их. Каждый греческий солдат нес широкий круглый щит, достаточно большой, чтобы пригнуться и укрыться под ним. На более широком поле боя они могли бы воспользоваться моментом, чтобы броситься и рассеять силы лучников, но на этом побережье такой шаг увел бы их от самого узкого места. Леонид отдавал и повторял приказы. Никаких контратак, никаких рисковых вылазок, даже если бы враг, казалось, сломался и побежал, спасая жизнь. Под его командованием они держат перевал. Задача была простой и имела начало и конец. Он знал, что в рядах царит смятение, по крайней мере, за пределами его собственной охраны из спартиатов и периэков. Он видел это на лицах остальных, когда они все поняли и смирились. Коринфяне и феспийцы рассчитывали присоединиться к армиям Спарты и Афин, а не к крошечным силам, удерживающим проход против огромного войска, численность которого они не могли даже предположить. Царь почувствовал укол вины. Они не знали, что он пришел в это место, чтобы умереть. Он был мастером меча Спарты, потомком полубога. Он сам выбрал свою судьбу, без сожалений. Тропинка вдоль побережья оказалась шире, чем он предполагал. Ему нужно было, чтобы они удержали проход, даже в самом узком месте. Лучники чужеземного царя отступили. Необыкновенные сорняки их стрел усеивали все вокруг осколками и кусками там, где они ударялись о скалу. В некоторых местах струями поднимавшийся пар шипел, касаясь луж морской воды. Земля там как будто горела под ногами. Лучники действительно на несколько мгновений заслонили солнце. Буря утихла – спартанцы и их союзники остались на месте, такие же непокорные. Илоты приветствовали их, показывая, что они живы. Хорошее было чувство. Царь видел, как проход впереди заполняется колонной воинов. Они пришли со знаменами и мальчиками-барабанщиками. В стеганых доспехах, с высокими щитами и мечами – резать и колоть. Леонид кивнул. Дисциплинированные, хорошо экипированные. За свою жизнь он сталкивался с подобными много раз. И вот теперь стоял здесь. В правой руке у него было длинное копье, на поясе – меч и боевой нож-копис. Его шлем становился оружием, когда он делал выпад вперед, как и щит, который илот закрепил на его левой руке. Он покрутил головой, чувствуя, как щелкают и хрустят кости шеи. Молодость давно прошла. – Поблагодарите Аполлона и Ареса за эту возможность, – бросил Леонид через плечо. – Отсюда отступления нет. Здесь мы умрем.