Ксантипп стоял на берегу в порту Пирей. Он видел вдалеке известняковый шпиль Акрополя, и ему хотелось быть там вместо того, чтобы вести тысячи людей на галеры. Воды в гавани были достаточно спокойны, хотя уже он знал о галере, перевернувшейся в проливе между материком и островом Саламин. Чувство паники охватило их всех с тех пор, как появилась основная часть греческого флота, усталые люди на веслах, которые тем не менее приступили к своим новым обязанностям и начали перевозить горожан из порта. Саламин был виден с побережья, через море. Он не был надежным убежищем, по крайней мере не больше чем на несколько дней. Но у него было одно большое преимущество перед Афинами и материком – ни один солдат не мог добраться до него пешком. Женщины, дети и рабы Афин будут избавлены от резни и грабежа мародерской армии, входящей в Афины. Это было все, что он мог тогда предложить. Какая-то холодная, застывшая часть его шептала, что это только отсрочка. Персидский царь привел с собой так много людей и кораблей, что трудно было понять, как кто-то мог сделать больше, чем просто отступить перед ними. Подошли еще две галеры, в последний момент весла подали назад, и они ударились о каменные причалы. С галеры ожидавшим на причале людям бросили веревки, и гребцы устало легли на весла, глядя в пустоту. Ксантипп свистнул мальчикам-водоносам и отправил их на борт, как только закрепили трап. Все больше и больше людей стекалось из города. Они несли в мешках ценные вещи, прижимая к себе пожитки так же крепко, как детей, выглядывавших из-за их ног. Некоторые вопили от страха и гнева, другие взывали к помощи богов в трудную минуту. Корабли приняли на борт столько людей, сколько смогли вместить палубы. Опасность свалиться в воду оставалась, и Ксантипп мог только молиться, чтобы они не потеряли больше никого. Несколько женщин и детей уже подобрали с перевернувшейся галеры. Остальные утонули. Он потер лицо. В глазах туманилось от усталости, мысли путались. Ему нужно было поспать, поесть, ощутить тишину и покой хотя бы на пару часов, прежде чем снова броситься в суматоху. Он и его команда отделились от основного флота накануне утром и вошли в состав ста шестидесяти афинских кораблей. Фемистокл доверил Ксантиппу доставить их домой, а затем распространить известия до агоры и Ареопага. Юноши бежали из порта в город, выкрикивая новости на ходу. С первых мгновений царил хаос, но горожане пришли. Его люди собрали родных и близких и побежали к причалам. Здесь доверяли морякам – своим мужьям, братьям и сыновьям. Ксантипп хлопнул себя по лицу левой рукой, чтобы не задремать, и посмотрел на дорогу, выискивая Агаристу и детей – он не уйдет без них. Он чувствовал на себе взгляды многих, удивлявшихся, почему его корабль остался, в то время как другие сновали взад и вперед, туда и обратно. Несколько пожилых женщин, яростно жестикулируя, пытались спорить с его гоплитами. Те оглянулись в немой мольбе, но он отправил матрон на другой корабль, несмотря на все их проклятия. Толпа росла, и он думал, что и не видел в городе столько людей, сколько переправлялось на Саламин. Он представил, как пустеют афинские демы, Керамик, здание совета, храмы на Акрополе. Он спрашивал себя, был ли город спокоен без людей, которые ушли в море. Он представил их подавленными и встревоженными, ожидающими новостей. Марафон даровал им победу. Он вспомнил ликующие толпы с гирляндами амаранта. Тот день все еще был ярким воспоминанием. До его изгнания и всей горечи прошедших лет. До того, как политика города приобрела кислый привкус. До того, как персидский царь привел армию и флот, чтобы все разрушить. Ксантипп сглотнул, когда увидел повозку, пробивающуюся сквозь толпу. На мгновение он засомневался, потом узнал Перикла верхом, Агаристу и Елену в повозке, а позади Арифрона и Эпикла. Он услышал лай собаки и увидел, как здоровенный мастиф мчится рядом, обезумев от возбуждения. Они прокладывали путь, и те, кто шел пешком, уступали силе и напору лошадей. Кто-то из тащившихся по дороге женщин, должно быть, узнал Агаристу, и они, поняв, что это ее муж ждал вместе с кораблем, ускорили шаг. Часть толпы качнулась и двинулась вперед, направляясь в его сторону. Он слышал, как воет на бегу его собака. – Впустите их! – крикнул он гоплитам, охранявшим трап. Толпа бросилась бежать, и он увидел, как его людей отшвырнуло в сторону, когда женщины и дети забыли об осторожности, стремясь на пустую палубу как в безопасное место. Один упал, исчезнув в суматохе. Ксантипп почувствовал прилив паники при мысли о том, что на борту слишком много людей. В глазах его экипажа отразилась беспомощность. Воины не могли обнажать оружие против женщин и детей, а у толпы была своя собственная жизнь и потребности, в которых нельзя было отказать. – Выведите еще дюжину человек, – проревел Ксантипп своей команде. – Мы не можем позволить им разгуляться. Они затопят корабль. На борту раздались приказы – выйти и помочь. Агариста и дети уже подъехали, и повозка остановилась. Ксантипп подошел к жене и обнял ее за талию, помогая спуститься на камни порта. – Рад тебя видеть, – сказал он. Ее глаза искали в его взгляде утешения, но не нашли. Эпикл сильными руками и громким голосом прокладывал дорогу детям. Лошадей оставили там, где они стояли. Ксантипп чуть не упал, когда Конис прыгнул на него, запутался в его одежде и пустил слюни. Ксантипп обнял пса, смеясь. – Ты с нами? – спросила Агариста. – Пока нет, – покачал головой Ксантипп. – Хотел бы, но не могу. Держи Мания и остальных поближе. Мне оставить тебе Эпикла? – Я была бы спокойнее, зная, что он с тобой, – ответила она. – С нами все будет хорошо. Дети подошли ближе и стояли, не вмешиваясь в разговор родителей. Он быстро поцеловал Агаристу и обнял их одного за другим, чувствуя в каждом силу. – Берегите мать и сестру – от этого зависят ваши жизни, – строго сказал Ксантипп Периклу и Арифрону. Оба кивнули с серьезным видом. Ксантипп оглянулся через плечо. Его гоплиты вышли и как могли навели порядок в толпе, стремившейся попасть на борт. Они уже отмахивались от кого-то и говорили, что придется подождать другой корабль или присоединиться к другой группе. Никто не хотел рисковать потерей места, и все закричали – сначала с мольбой, потом с гневом, когда Ксантипп привел свою семью и домочадцев жены. Он заботливо подтолкнул Агаристу вперед, затем сыновей и дочь и поцеловал жену в макушку. Маний прошел, обменявшись с ним лишь взглядами. Старик будет присматривать за ними, как всегда. Ксантипп чувствовал, как это больно, даже сквозь охватившее его облегчение. Ему казалось, что он может упасть без сил прямо здесь, на набережной, просто рухнуть в опустошении. Вокруг него раздавались крики и плач, а из города стекалось еще больше людей. Из толпы за его спиной появился Эпикл и сказал: – Я справлюсь здесь. Иди со своей семьей. Ты нужен им больше, чем нам, по крайней мере на данный момент. Ксантипп кивнул, протиснулся сквозь гоплитов, охранявших корабль, и выбрался на палубу. На глаза навернулись слезы, когда дети увидели и обступили его, повиснув на руках. Агариста заплакала. – Где моя собака? – спросил он. Все огляделись, но огромного зверя нигде не было. Корабль уже отчаливал, гребцы снова взялись за свое дело. Через несколько мгновений подняли парус – облегчить бремя гребцам. Толпа в отчаянии напирала. Кто-то упал в море и кричал от страха. Ксантипп поднял взгляд и почувствовал, как у него зазвенело в ушах, а кровь отлила от лица. Акрополь, казалось, менял очертания, как будто какая-то огромная рука повернула его. Когда он понял, что произошло, у него холодок пробежал по коже. Это был черный дым – огромный столб тьмы, поглощавшей и душившей город. Персы вошли в Афины и, обнаружив, что город пуст, подожгли его. Послышались всхлипы людей, смотревших с переполненной палубы на задымленный берег. Раздался тихий испуганный стон, и множество рук стали указывать на что-то еще. Это заставило его обернуться. Греческие триеры окружали их со всех сторон – с женщинами и детьми. За ними появилась новая вереница кораблей, с набегающей полосой белой пены. Персидский флот. Ксантипп прижал к себе родных. Оглянувшись на порт, он увидел, как крошечная фигурка собаки внезапно упала или прыгнула в воду, исчезла на миг, а затем вынырнула снова, спеша за ним. Он выругался себе под нос на глупое животное. Остановить галеру было невозможно, даже если бы имелась лодка, чтобы спуститься на воду. Собаке не доплыть до Саламина. На фоне разрушения Афин это была такая мелочь. Но по лицу Ксантиппа текли слезы. Он смотрел и смотрел, как пес борется с волнами, пока тот не превратился в пятнышко на воде, а затем исчез, затерявшись на морских просторах. Историческая справка Когда на самом деле начинается эта история? Когда греческие города в Ионии (Западная Турция) перешли под контроль Персии? Когда они восстали и позвали на помощь и когда греческие колонны бесчинствовали в регионе? Или когда от греческих послов потребовали «землю и воду» – полное подчинение – сатрапу великого царя? Вдали от дома, не имея возможности посоветоваться, они оказали требуемое почтение и таким образом стали вассалами Персии, по крайней мере в том, что касалось Дария. Или это было до тех событий, когда афиняне сражались против таких тиранов, как Гиппий? Когда глава семьи Алкмеонидов подкупил жрицу в Дельфах, чтобы она передала сообщение любому спартанцу, который придет к ней с вопросом, независимо от темы: «Освободи Афины от тирании»? Когда Спарта в конце концов послала армию, чтобы заставить тирана Гиппия уйти в отставку, у них возникло искушение остаться и править городом-конкурентом – до тех пор, пока улицы не заполнилась вооруженными людьми. Гражданам Афин было обещано самоуправление, и это очень важная вещь. Спартанская армия ушла, хотя этот инцидент вызвал у них раздражение. Такие люди, как афинянин Клисфен, придумали правила, племена и законы – систему сдержек, противовесов и обязанностей, чтобы никто никогда больше не смог стать тираном. Это рождение демократии, идеи равенства перед законом, которая существует уже две с половиной тысячи лет. Битва при Марафоне, которой открывается эта книга, имеет ряд пробелов в летописи. Мы не знаем, присутствовал ли при этом событии царь Дарий. Никто не знает, что случилось с персидской конницей. Конница преобладала в персидских армиях в то время, и позже она будет присутствовать при вторжении Ксеркса. Здесь, однако, есть упоминания о лошадях, а затем лошади исчезают. Мне казалось, что после разграбления морского порта Эретрия берег в Марафоне стал удобным перевалочным пунктом для вторжения в Афины вдоль побережья. Это всего в двадцати милях отсюда, и в тот день персидские войска могли бы перегруппироваться, восстановиться и дать своим коням возможность немного оправиться от морской болезни. Я предположил, что причина, по которой конницы там не было, заключается в том, что лошадей подняли на борт. Это правда, что в битве участвовал Ксантипп, отец Перикла и муж Агаристы, племянницы Клисфена. Замечательный Фемистокл был там, в центре, во главе племени Леонтидов. Аристид стоял рядом с ним, возглавляя филу Антиохиды. Полемархом, или военачальником, был Каллимах на правом крыле, хотя командование все же осуществлял Мильтиад. Каллимах был убит в бою. Статуя в его честь была воздвигнута на Акрополе, хотя и не пережила персидского нашествия. Как известно, драматург Эсхил тоже был там – и видел, как убили его брата. Мильтиад ослабил свой собственный центр, а затем увидел, что он отброшен. После этого его тяжелые фланги обрушились на персидские войска и сокрушили их длинными копьями и дисциплинированным строем фаланги. Это было настолько жестоко, насколько можно было ожидать от людей, защищающих свой дом. «Шлем Мильтиада» – предположительно тот, который он носил при Марафоне и который помечен его именем, – находится в Археологическом музее Олимпии, Греция. Несмотря на повреждения, это невероятная вещь. Я написал сцену с Мильтиадом, задерживающим фланг, чтобы объяснить более позднее событие. Когда Мильтиад вернулся из своей неудачной экспедиции, потеряв людей и корабли, великий герой Марафона был тяжело ранен. В этот момент крайнего стыда и слабости Ксантипп выдвинул против него обвинение. Последовавший за этим судебный процесс трудно объяснить, если только у Ксантиппа не было личных мотивов. Я задавался вопросом, считает ли он этого человека предателем и врагом, основываясь на том, что он видел на Марафоне. Такая последовательность событий, как мне кажется, объясняет поведение Ксантиппа. Многие греческие государства поддерживали Персию. Фиванцы были печально известны тем, что находились не на той стороне, их веками высмеивали и презирали в афинской драме. Царица Артемисия Галикарнасская также сотрудничала с персами. Геродот представил ее симпатичным персонажем, возможно, отчасти потому, что он был родом из того же места, что и она. Сегодня это может выглядеть как государственная измена, но идея национального государства тогда еще не пустила корни. Мильтиад умер в плену в 489 году до нашей эры, через год после Марафона. Ксантипп был подвергнут остракизму пять лет спустя, в 484 году до н. э., после публичного голосования. Сохранились фрагменты керамики, острака, относящиеся к тому событию, на которых начертано его имя, – на одном из этих фрагментов нацарапаны две стихотворные строки. В качестве причины упоминается несправедливость в политике. Мы не можем знать наверняка, был ли это суд над Мильтиадом, хотя такое кажется вероятным. Мы также не можем знать точную роль, сыгранную Фемистоклом, хотя верно, что и Ксантипп, и Аристид были подвергнуты остракизму в результате публичного голосования. Со смертью Мильтиада Фемистокл фактически стал первым человеком в Афинах. Несмотря на медленное развитие сюжета, это действительно похоже на карьеру человека, известного своей убедительностью. Только чрезвычайное событие могло заставить Фемистокла снова использовать свое влияние – обратить вспять остракизм и вернуть домой хороших военных. Этим событием было вторжение Персии в Грецию. Это правда, что Фемистокл убедил афинское собрание использовать серебро из нового месторождения в Лаврионе для строительства флота из ста восьмидесяти кораблей – флота, который сыграл важную роль в эвакуации Афин. Фемистокл буквально спас свой город – с помощью трех блестящих идей. Это история о первой из трех. Греки не считали благосклонность богов чем-то само собой разумеющимся, но бывали времена, когда казалось, что боги вполне расположены к ним. Я сжал временну´ю шкалу между Марафоном и вторжением Ксеркса, – например, в год разрешалось только одно голосование за остракизм, что разумно, но лишило бы повествование толики драматической энергии. Однако я сохранил основные события в том виде, в каком они произошли. Думаю, это увлекательная история и Фемистокл был блестящим деятелем, хотя его часто упускали из виду как ключевую историческую фигуру. Сцена, где Аристид написал свое имя на черепке керамики, чтобы неграмотный человек мог проголосовать, хорошо засвидетельствована – и является захватывающим ключом к пониманию натуры Аристида. В Персии смерть Дария не дала осуществиться ужасной мести, которой он жаждал. Это правда, что он выпустил стрелу в качестве своей клятвы и раб каждый вечер трижды шептал ему, чтобы он «помнил о греках». И все же именно его сын Ксеркс привел армию и флот в Грецию, переправившись для этого через Геллеспонт по двум корабельным мостам. Эпизод, в котором его жена благодарит бога Ахурамазду, хороня заживо детей, взят у Геродота. Примечание: столицей Персии была Паарса. Я использовал для этого греческое название Паарса-полис (город Паарса), или Персеполь, так как оно более известно. В течение четырех или пяти лет распространились новости о том, что огромные силы вторжения собираются на территории современной Турции. Когда Аристида и Ксантиппа досрочно вызвали из ссылки, это могло произойти только при попустительстве Фемистокла. Их личная вражда была просто отложена в сторону ради общего блага, что удивительно. Ксантипп взял на себя руководящую роль во флоте. Аристиду было поручено командование основными силами афинских гоплитов, и он повел их на соединение с союзными городами-государствами. Первый контакт с персидским флотом произошел у острова Скиатос. Персидские моряки попали в непогоду у неизвестных берегов, отчего сильно замедлилось их продвижение. Десять их разведывательных кораблей наткнулись на три греческие триеры, оставленные там для предупреждения. Персы протаранили и потопили один греческий корабль. Они принесли в жертву самого красивого моряка на палубе его собственного судна – на удачу. Второй греческий экипаж был побежден после ожесточенного сопротивления. Последняя триера добралась до материка, и экипаж ушел по суше. Тем временем три персидских корабля сели на мель у берега, который затем они отметили каменным столбом, принесенным именно с этой целью – чтобы показать опасность тем, кто следовал за ними. Это был первый инцидент персидской войны 480 года до н. э., и это была полная катастрофа для греков, застигнутых врасплох и ошеломленных численным превосходством противника. Флот Ксеркса потерял еще много кораблей из-за штормов, когда двигался на юг, хотя точное число неизвестно. В чужих землях моряки прижимались к берегу и старались держать в поле зрения армию Мардония. План состоял в том, чтобы добраться до Афин по суше, преодолев последний горный хребет – через перевал, известный как Фермопилы. В то же время персидский флот вступил в бой с объединенным греческим флотом близ города Артемисий. (Похоже, это просто совпадение, что царицу Галикарнаса звали Артемисией.) Сообщалось, что число персидских кораблей достигало тысячи двухсот, хотя, возможно, их было всего шестьсот или восемьсот. Битва при Фермопилах произошла тогда же на полоске побережья, которая была единственным путем за горный хребет. Сегодня море отступило и туда подкрадывается суша. Больше невозможно увидеть то, что видел Леонид. Он должен был поддерживать связь с флотом. В течение трех дней он препятствовал наступлению персов на суше, пока Афины и союзники сражались с их флотом на море. Это были скоординированные усилия – и цель состояла в том, чтобы дать основным греческим силам время собраться и подготовиться. Это правда, что Леонид был у Дельфийского оракула. Там ему сказали, что спартанцы будут оплакивать потерю своего города или потерю царя, происходящего от Геракла. По сути, царю пришлось бы выбирать между спасением собственной жизни и спасением Спарты. Я подозреваю, что это объясняет, почему он не покинул Фермопильский перевал даже в самом конце, когда отослал большинство воинов и остался только со своей элитной гвардией и примерно тысячей афинян. Интересно, что его рабы-илоты остались с ним, хотя и понимали, что спасения нет. Леонид знал, что все кончено, и смирился с этим. По какой-то причине этот аспект его мышления не нашел должного отражения в истории, хотя это, быть может, самая героическая часть. В великом проливе, проходящем вдоль восточного побережья Аттики, столкновения между кораблями продолжались три дня, от рассвета до заката. У персов было, должно быть, неограниченное количество военных кораблей, но греки были лучше мотивированы, их гребцами были свободные граждане, мужчины, оставившие семьи в Афинах. Леонид погиб, и персидская сухопутная армия прорвалась через перевал. Только тогда Фемистокл принял свое экстраординарное решение – отступить и эвакуировать Афины. Спартанский наварх Эврибиад хотел направить флот прямо на Пелопоннес, но Фемистокл отказал ему, сказав, что если он это сделает, то без афинских кораблей. Подчинив спартанца своей воле, Фемистокл сохранил флот. Перикл, сын Ксантиппа и Агаристы, участвовал в этом массовом движении людей на остров Саламин, будучи мальчиком в возрасте около пятнадцати лет. Это воспоминание осталось с ним на всю жизнь. Экипажи гребли до изнеможения, перевозя все новые партии испуганных женщин и детей. Эвакуация удалась, но когда появился персидский флот, греческие галеры остались, чтобы закончить начатое, – и застряли в узком проливе у Саламина, лишившись выхода в открытое море, в котором они отчаянно нуждались для маневра. На берегу был виден столб дыма, означавший, что персидская армия начала сжигать Афины. Надежда умерла, но Фемистокл остался жив. Мало о ком можно сказать, что один человек спас страну за один день. В случае с Фемистоклом это чистая правда, что и подтвердит моя следующая книга. Конн Иггульден Лондон, 2019