Фемистокл собрал командиров на флагманском корабле. У него не было собственной каюты под палубой. Он и его люди спали, завернувшись во что попало под звездами. Места для припасов тоже было мало. Все они стали заметно худее, чем были в Афинах. По вечерам они еще получали скудные порции, а в дневное время не было ничего, кроме воды. Гребцы выглядели не лучше, под кожей проступали ребра, а между тем сила была нужна им. Страдают ли персы так же сильно, спрашивал себя Фемистокл. Они ведь пробыли в море гораздо дольше. Возможно, именно необходимость кормить гребцов была причиной того, что они продвигались так медленно, постоянно держа в поле зрения сухопутную армию. Спартанец Эврибиад проигнорировал протянутую руку и поднялся сам. Гибель Леонида как будто подкосила его. Фемистокл чувствовал, как в этом человеке, словно в котле, закипает ярость. Чутье подсказывало быть осторожным. Командир коринфян стоял с закрытыми глазами, в изнеможении прислонившись к носу корабля. Весь предыдущий день он провел в сражении и потерял пальцы и часть правой руки. Это была серьезная рана, и Фемистокл подумал про себя, что коринфянин может не выжить. Ксантипп прибыл вместе с Эпиклом и Кимоном, которые с легкостью выбрались из маленьких лодок. Фемистокл вспомнил, как Ксантипп впервые поднимался на борт – теперь он двигался гораздо лучше и чувствовал себя намного увереннее. Фемистокл подождал, пока его люди принесут чаши с медом и вином, подогретые на жаровне посреди корабля. Утро выдалось холодным, и они с удовольствием потягивали угощение, сдобренное гвоздикой и корицей. Все они уже видели, как персидская армия продвигается на юг через Фермопильский проход. Фемистокл тоже наблюдал за медленным движением персов. Бесчисленная армия производила сильное впечатление. Даже такой простой маневр с прохождением через Фермопилы и сбором на равнине занял несколько дней. Войску, казалось, не будет конца. Он знал, что никакая сила не сможет противостоять им, даже Спарта. Они не были богами, чтобы оставаться неуязвимыми для копий и стрел, не могли бросать вызов воинству, сосчитать которое было так же невозможно, как сосчитать звезды в ночном небе. И все же… Дни проходили, и каким-то образом они каждое утро были там. Леонид сдержал слово, подумал Фемистокл. – Мы все потеряли друзей, – сказал он хриплым голосом, севшим от постоянного крика. – Никто из нас не знал, какие силы персидский царь может выставить на море и на суше. В первый же момент, едва увидев флот, я подумал: что мы можем сделать? Как мы можем победить? Я черпал мужество у вас – у Ксантиппа, у Кимона, у Эврибиада… – Одного за другим он назвал их всех, посланцев Мегары, Халкиды, Аркадии, вплоть до капитана с острова Китнос, который смог дать только один корабль. И этот корабль пережил скользящий удар персидского тарана. Скорый ремонт на месте и отчаянная работа людей внизу удерживали его на плаву. После нескольких дней боев он все еще занимал свое место в строю. – Вы греки, – сказал Фемистокл с улыбкой, – поэтому вы не отчаялись. Вы посмотрели на пролив, посмотрели на персидские корабли и выбрали это место, чтобы встать у них на пути вместе со мной. Он прошелся взглядом по всем и увидел, кроме усталости, только гордость. Они не сломались, пока нет. – Сначала, – продолжил Фемистокл, – я не планировал держать оборону так долго, сражаться и таранить с такой яростью, рисковать всем только для того, чтобы остановить их здесь. Именно пример Леонида изменил нашу цель, известие о том, что армии нужно время, чтобы собраться и выступить. Он умолк и склонил голову, почти как в молитве. Фемистокл не сказал вслух, что Аристид и афинские гоплиты готовы выйти на поле битвы в течение трех дней. Они не могли идти без спартанцев, коринфян и всех остальных, вот в чем была правда. Только не против такой несметной силы. Нет, если они хотели сохранить хотя бы шанс. Никто из живых никогда не видел такое воинство. Он покачал головой, понимая, что его мысли путаются. – Мы держали этот пролив, чтобы дать нашим людям возможность собраться и вооружиться. Леонид остановил их на перевале; мы остановили их в море. Он бросил взгляд на побережье, которое находилось не более чем в трех или четырех выстрелах из лука. Первые ряды кораблей готовились убивать и жечь врага, как и раньше. Капитаны союзников знали, что им нужно делать, хотя это превратилось в простое перемалывание плоти и железа, когда каждый день с обеих сторон на передний план выходили новые корабли – и все больше перевернутых корпусов, и все больше мертвецов смотрело из-под воды с каждым восходом солнца. – Теперь они закончили, – сказал Фемистокл. – Они могут идти на юг – к беззащитным Афинам. – Их встретят, – заверил Эврибиад. – Армия Спарты двинется наперехват персидскому воинству. Если ваши гоплиты поспешат, вы все еще можете объединить ваши силы с нашими и сыграть свою роль. Фемистокл на мгновение закрыл глаза. Спартанец стоял на правом борту, лицом к побережью, и не видел, как афинянин трижды хлопнул себя ладонью по бедру. Что толку от пререканий и упреков, хотя именно высокомерие Спарты чуть не стоило им всей Греции. Перед лицом жертвы царя Леонида Фемистокл сдержался и предпочел не указывать на то, что Спарта была архитектором всех их потерь, что благочестие и упрямство города уже стоили жизни тысячам людей. Вместо этого он заговорил спокойно, стараясь убедить: – Теперь есть шанс, что персы пойдут ускоренным маршем на юг, к Афинам. Спарта лежит гораздо дальше, за пределами Коринфа и Аргоса. Они не успеют спасти мой город. Фемистокл глубоко вздохнул, подавляя панику, которую испытывал, даже просто произнося эти слова. Ему нужно было привлечь остальных на свою сторону, а не принуждать их к подчинению. Он взглянул на Ксантиппа, который, по крайней мере, знал, о чем они договорились. – Имея это в виду, я бы отозвал флот и использовал его для спасения Афин. Эврибиад открыл рот, и Фемистокл заговорил быстрее, зная, что, скорее всего, ударит спартанца, если тот отвергнет этот план, – и тогда все наверняка закончится кровопролитием и убийством. – Мы не можем помешать персам добраться до женщин и детей в городе. С такой армией – нет. – Он указал в сторону берега, где персы все еще шли и шли через перевал. – У нас достаточно кораблей. Если мы отправим половину нашего флота сегодня утром, а остальное вечером, то сможем увести людей до того, как они увидят врага. – Спартанская армия… – начал Эврибиад. – …проводила дни в молитвах, когда ей следовало готовиться к войне! – рявкнул Фемистокл. – Твой царь Леонид хорошо это понимал. Я уважаю его! Но это не спасет Афины. Не сейчас. У нас был один шанс – если бы Спарта вышла из-за вашей стены два или три дня назад. Эврибиад сжал челюсти, лицо его медленно багровело. – Со мной еще никто так не разговаривал… Отвести нарастающий гнев обоих, не дать ярости захлестнуть спорщиков поспешил Ксантипп. – Остров Саламин находится ближе всего к Афинам – через порт Пирей, – заговорил он. – Задействовав корабли и лодки, мы могли бы вывезти всех людей. Если мы дадим себе ночную передышку, то сможем это сделать – до того, как персы достигнут той части побережья. – К тому времени наши экипажи будут измотаны, – заметил кто-то. – Как и преследовавший нас персидский флот, – ответил Ксантипп. – Мы снова столкнемся с ними в море – и теперь мы их знаем. – Афины будут разрушены, – тихо, почти про себя, произнес Кимон. На лице его отразилась скорбь, но Фемистокл предпочел выслушать его. – Город – это не дома и даже не храмы. Все, что имеет значение, – это женщины и дети, которых мы оставили. Если мы сможем их вытащить, то сможем восстановить утерянное – где угодно. – Почему остров Саламин? – спросил один капитан. – У людей, которых вы высадите, не будет собственных кораблей. Они окажутся там в ловушке! Фемистокл наблюдал за Эврибиадом, ожидая, когда тот согласится с планом. Он уже всерьез подумывал о том, чтобы выбросить спартанца за борт в доспехах. – Саламин недалеко от Пирея, – сказал Фемистокл. – И остров достаточно большой, чтобы вместить их всех. За то время, что у нас есть, больше некуда. – Он глубоко вздохнул, его глаза свирепо полыхнули. – Мне не нужно говорить вам, что экипажи не будут просто сидеть и смотреть, как горят Афины. Мы сердце этого флота, и без нас вы не сможете противостоять Персии на море. Все, что сейчас имеет значение, – это обеспечить безопасность наших людей. Мы сделаем это с вами – и назовем вас друзьями, – или мы сделаем это в одиночку, а затем снова столкнемся с персидским флотом. Какой еще есть выбор? Он посмотрел на Эврибиада. – Хочешь сказать, что решение за мной? – спросил спартанец. Ответ был на лицах людей, смотревших на него. Эврибиад устало кивнул, его уже тошнило от мира за пределами Спарты. Дома он всегда знал что и как. Здесь же проклятые афиняне спорили бы по каждому пункту до смерти и думали, что они чего-то достигли. – Я держал здесь флот, пока царь Леонид сражался, – сказал Фемистокл. – Мы дали ему надежду, как и он дал нам надежду. Теперь, когда его нет, я должен подумать обо всех тех, кто надеется на нас в своей жизни. Прими мою руку, Эврибиад. Здесь есть только один правильный выбор. Спартанец медленно выдохнул. Если он выведет оставшиеся спартанские корабли, то лишится помощи остальных. Ему было все равно, возьмут персы Афины или нет. Город был конкурентом и занозой в боку Спарты на протяжении сотен лет. Однако он нуждался в их флоте. Эврибиад протянул Фемистоклу руку, стиснув его ладонь в своей железной хватке. Афинянин, похоже, поддался, тем самым лишив его чувства удовлетворения. – Очень хорошо, – сказал спартанец. – Мы спасем Афины. Глава 50 Агариста увидела всадника, приближающегося в столбе пыли по дороге из города. Она стояла на стене поместья, глядя на восток и юг, и ее тень вытянулась в длину, потому что солнце уже начало садиться. К стене ее позвал раб Маний, почувствовавший что-то неладное. Другие всадники пронеслись мимо, опустив головы, вдыхая пыль и забивая ею легкие. Что-то происходило. Маний умел читать полет птиц в небе. Он чувствовал запах войны в ветре, и когда забеспокоился он, забеспокоилась и она. Узнав Эпикла, Агариста ахнула. Его не должно быть здесь – он должен быть там. Он должен был быть с Ксантиппом, в море. Руки затрепетали и не слушались ее. Ксантипп не мог умереть; она бы это почувствовала. Ей бы это приснилось, и она увидела бы его в последний раз. Боги не столь жестоки, чтобы просто забрать его и не дать ей знать. Часть утра она провела, собирая цветы на лугу. Мысль о том, что она, возможно, вдохнула лепестки и познала покой, когда Ксантипп пал на поле боя, отозвалась острой болью. В тот момент, когда Эпикл спешился, она уже почти желала, чтобы он просто пошел дальше и не заговорил с ней, чтобы все, что он знал, можно было удержать на губах и не произносить. – Агариста, – сказал он, глядя туда, где она стояла, застывшая от страха. Голос у него был усталый, лицо и волосы покрыты грязью, а на виске, у линии волос, виднелась кровавая царапина. Она увидела, что его левая рука покрыта синяками. Эпикл выглядел далеко не лучшим образом, неся следы войны под слоем пыли. – Он мертв? – спросила она сдавленным и высоким голосом, так что это прозвучало как у маленькой девочки. – Ксантипп жив, но мы не можем спасти город. Собери детей, Агариста. Призови своих домочадцев. Есть корабли, которые ждут, чтобы забрать тебя отсюда, – если ты поторопишься. – Откройте ворота! – сказала Агариста. Она сбежала по ступенькам и обняла Эпикла, который прошел мимо Мания и вооруженных рабов. В какой-то момент Эпикл пошатнулся, и она почувствовала, насколько он устал и грязен. – Агариста, у нас нет времени. Персы приближаются. Пожалуйста, позови детей. Пусть рабы соберут еду и инструменты, оружие. Здесь есть повозка? Лошади? – Да, все есть, – сказала она. Рабы уже взялись за дело, хотя хозяйка стояла в оцепенении и замешательстве. Эпикл сообразил, что она этого не понимает. Он взял ее руки в свои и сказал: – Послушай меня. Персидская армия идет сюда, в Афины. У Ксантиппа в порту есть корабли, готовые забрать тебя и детей. Вы должны отправиться сейчас же, так быстро, как только сможете. – Но… – Агариста повела рукой, заключив в этот жест поместье, построенное ее дядей, со всем богатством и влиянием ее семьи. – Оставь это, пожалуйста, – сказал Эпикл. – Оставь все. Весь город собирается на корабли. У меня есть место для тебя и домочадцев – с Ксантиппом. Она встряхнулась, и он выдохнул с облегчением, почувствовав, что в ней снова проступила железная воля, которая, как он знал, всегда была у нее. Кивнув, Агариста на мгновение заглянула ему в глаза и, отвернувшись, отдала первые распоряжения Манию и домашним рабам. – Перикл! Арифрон! Елена! – позвала она во весь голос. Услышав ответные голоса, Эпикл побежал к ним трусцой. Ксантипп поручил ему спасти семью. Это было священное доверие, и он не подведет друга.