Гавейн воскликнул: – Странный же ты человек! Откуда ты взялся, Нарам-Син? В каком мире ты жил? Чтобы не озадачивать его еще больше, я наспех придумал, как утолить его любопытство: состряпал историю родившегося двадцать пять лет назад в Бириле некоего Нарам-Сина, семья которого погибла во время половодья и который желал поселиться на менее опасной солнечной земле, чтобы заниматься своим искусством врачевания. Мог ли я искренне ответить на вопросы о своих корнях, жизни, возрасте? Волшебник, который наверняка отверг бы мою правду, с удовольствием проглотил мою ложь. Когда я закончил рассказ, он сказал: – Солнечная погода, мирная земля, усмиренные воды, требующее лечения богатое население – согласен. Только напомни-ка мне: почему Бавель? Проведя шесть дней среди потрескивающего на ветру леса, мы достигли подножия поросшего гигантскими кедрами склона. Судя по многочисленным просекам, люди нередко взимали дань с этих могучих лесов. Двигаясь вдоль ручейка, мы оказались на плато, куда спускались бесчисленные склоны. Свободное пространство заполняли шатры, среди них бродили люди. Над всем витал запах гари и горячей смолы. – Вот участок Тафсара, – объявил мне Волшебник. – Дальше дорога станет легче. – Почему? – Стране Кротких вод недостает древесины. Впрочем, ее нехватка не помешала нам построить города – мы научились смешивать глину с тростником, склеивать кирпичи минеральной смолой. Однако дворцы, храмы и солидные постройки требуют крепких балок. А поскольку наша почва родит только кустарники, низкорослые деревца и пальмы, мы ищем толстые и крепкие стволы в других местах. Здешние кедры обладают значительными размерами и дают не подверженный гниению материал. При помощи туземцев мы проложили отсюда транспортный путь. От прогалины шла прямая, ровная, утрамбованная дорога, спрямленная выемками и отсыпками грунта. Погонщики нахлестывали быков, те тащили груженные стволами повозки; они двигались степенно и уверенно. Прежде я уже видел колеса и повозки. Колеса я впервые заметил в степях Центральной Азии или в Карпатах: цельнодеревянный диск протыкали, чтобы вставить в середину ось вращения. Однажды мне даже повстречалась огромная телега, но это была всего лишь диковина, которой хватило наткнуться на три камня, чтобы развалиться. Границей колеса оставалась земля. Так вот, в Стране Кротких вод люди изобретали не колесо, а дорогу. Выровненная, уплощенная поверхность делала возможным движение влекомых быками повозок. Можно было перевозить на большие расстояния неперевозимое, перемещать увесистые и объемные товары[24]. Тогда я подумал, что всякое изобретение косвенно обнаруживает предшествующие. Наблюдая за тем, как функционируют повозки, я обнаружил их предка: деревянный кругляк, при помощи которого мы когда-то катили грузы. Некогда мы в моей озерной деревне таким способом перемещали тяжелые камни. По сути, колесо – это кругляк, в который воткнули ось… – Моя госпожа, царица Кубаба, так искусно смешивает эфирные масла! Ее резиденцию называют «Дворцом ароматов», потому что стены каждого помещения сложены из душистой древесины: смолистого кедра, который согревает, сосны, которая освежает, кипариса, который возвращает солнце, березы, которая отпугивает комаров, или терпкого и приторного можжевельника… Коридоры пропитаны древесными соками, внутренние дворы источают ладан. Проходя через это жилище и вдыхая исходящие от балок, панелей и потолков испарения, ты совершаешь два путешествия: одно из покоя в покой, а другое – на крыльях своей памяти. Усевшись, мы наблюдали за орудующими среди хвойного леса дровосеками. Они набрасывались на кедр с топорами и ритмично колотили по нему. Едва дерево начинало крениться, они разделялись: одна группа продолжала рубить, другая толкала ствол от себя. Когда треск возвещал скорое падение, они, чтобы очистить площадку, во весь голос вопили: «Падает!» Дерево валилось, люди испускали победные крики, поздравляли друг друга, трясли своими флягами, делали добрый глоток пива, а затем, после соблюдения этой традиционной паузы, бесцеремонно карабкались на поверженного монстра и распиливали его. На обрубку ветвей у них уходило больше времени, чем на распил ствола. Проворные и организованные подростки брались за остатки, перетаскивали их к дороге, сваливали в кучу и сжигали, а женщины и дети в это время подбирали самую мелочь: щепки, которыми можно подпитать огонь, и шишки, которые пойдут на корм домашним животным. Притупляет ли рутина страх опасности? Судя по тому, что произошло, надо думать, что да. В тот момент, когда лесорубы вновь выкрикнули: «Падает!», по опушке, волоча ветку размером с него самого, пробежал ребенок. Какой-то мужчина взревел: – Маэль! Дерево со скрипом накренилось. Мальчонка повернул голову и весело помахал отцу, который снова завопил: – Маэль! Слишком поздно. Тонны древесины и тысячи иголок рухнули на землю и погребли под собой малыша. Мы бросились в гущу еще содрогавшихся от падения веток. – Маэль! – повторял несчастный отец. – Маэль! Остальные тоже принялись окликать мальчика. – Здесь! Волшебник ткнул пальцем куда-то в гущу ветвей. Лесоруб исчез в них и осторожно вытащил сына. В его объятиях шестилетний мальчонка пришел в себя. Все с облегчением выдохнули. – Он невредим, просто сильно перепугался! – воскликнул Гавейн. – Сейчас я не стану тебя ругать, но уж завтра ты у меня дождешься, – проворчал отец. Я подошел к мальчику. – Тебя ударило по голове? Тот кивнул. – Тебе больно? Ребенок пристально посмотрел на меня, задумался и побледнел. По его щекам потекли слезы. Оглушенный, он только теперь начал осознавать свое страдание. Уязвленный отец бросил на меня пренебрежительный взгляд. – Почему ты об этом спрашиваешь? Сначала все было в порядке. – Он испытал шок. – Он дышит! Глаза у него открыты! – Это ничего не значит. В дальнейшем боль может усилиться. Отец с ужасом уставился на меня, как если бы я желал его сыну чего-то дурного. И злобно обратился к остальным: – Это еще кто? Бравый здоровяк был так взволнован, что не желал признавать серьезности случившегося и обратил свое смятение в гнев против меня. Я чувствовал, что он вот-вот полезет в драку. Но тут вмешался Гавейн: – Нарам-Син – целитель. Самый великий из всех, кого я знаю. Он пользует царицу Кубабу. Самоуверенность Волшебника и популярность царицы Кубабы незамедлительно вызвали у присутствующих почтение. Я не стал опровергать слов Гавейна и осторожно заговорил с лесорубом: – Ты беспокоишься о сыне, ты хочешь, чтобы он оправился. Я тоже. Если позволишь, я позабочусь о нем, пока он не сможет опять резвиться. Потрясенный горем плачущего у него на груди ребенка дровосек что-то растерянно пробормотал. Вмешался старшина лесорубов: – Саул и Маэль воспользуются твоей помощью. Ты ведь не против, Саул? Поколебавшись, отец угрюмо согласился. Мы вошли в шатер из звериных шкур, который он передвигал с вырубки на вырубку по мере валки леса. Жил он вдвоем с сыном, потому что жена умерла в родах. После ее смерти он не донимал мальчонку придирками, как порой поступают другие вдовцы, а перенес на него всю свою способность любить – я понял это, увидев сундук, набитый игрушками: вырезанными из дерева зверюшками, кубарями, шарами и тележками. – Маэль, – шептал он, поглаживая кудрявую головку лежащего на волчьей шкуре сына. Как я и опасался, состояние мальчика ухудшалось. Его много раз вырвало, он жаловался на головную боль. Несмотря на то, что я сделал ему холодный компресс, беднягу сжигал внутренний жар. Упрямый отец отчаянно бодрился: – Он просто крепко перепугался, вот и все… Хорошая еда, хороший сон, хороший отдых. А, Маэль? Завтра он снова разрумянится. Я притворно поддакивал. «Три дня, никогда не жди больше трех дней». Правило Тибора не выходило у меня из головы. «Если промедлишь больше трех дней, вмешиваться бесполезно». Что мне следовало предпринять? «Позволь телу восстановиться, ведь оно для этого приспособлено, но жди не дольше трех дней!» О Тибор, наставник мой, почему нынче вечером тебя нет со мной рядом? Почему ты далеко и я не могу с тобой посоветоваться? Волшебник наблюдал за мной, догадываясь, что я скрываю свои мысли. Всю ночь ребенок то стонал, то дремал. Трудно определить, что пугало меня сильнее: его стоны внушали мне сочувствие, а молчание заставляло опасаться потери сознания. К утру багровое лицо малыша изменилось, стало мертвенно-бледным, окруженные синевой глаза ни на чем не фиксировали взгляд, губы не могли произнести ни слова. Голова мальчонки моталась из стороны в сторону – только это и свидетельствовало о том, что жизнь еще теплится в бедном теле. В шатер заглянул старшина лесорубов и окликнул отца: – Саул, там змеиное гнездо. Сильно встревоженный, Саул выпрямился. Старшина продолжал: – В стволе было гнездо. Уж не знаю, сколько змей в нем извивалось. Так что, если твой сын… Вытаращив глаза, Саул договорил за него: – Разгневанный Дух змеи вселился в него. Вот почему он больше не говорит. Дух змеи завладел им. Опустившись на колени перед ребенком, он встряхнул его: – Маэль! Избавься от незваного гостя, ну же! Маэль! Ты меня слышишь? Обессилевший ребенок даже не моргнул. Я почувствовал, что он соскальзывает на сторону смерти, и схватил отца за руку: – Если позволишь, я попытаюсь изгнать Демона. – Мы все будем изгонять Демона! – с охотой согласился он. – Пусть мужчины и женщины объединятся! Будем петь заклинания и молитвы. – Но… – Ты будешь произносить свои заговоры, а мы – наши. Верно, старшой? Тот поддержал его план. Гавейн добавил: – А я посоветуюсь с внутренностями грызуна, чтобы узнать волю Богов. Отец приложил все силы, чтобы при поддержке старшого мобилизовать лесорубов. Спустя некоторое время они на скорую руку устроили вокруг шатра сеанс коллективного экзорцизма. Весь лагерь что-то бормотал, напевал и бубнил вполголоса. Три дня, думал я, не больше трех дней!