Пока к небесам возносилось протяжное монотонное пение и каждый теребил свои амулеты, Волшебник тихонько поинтересовался: – А что ты хотел предложить? – Вскрыть ему череп. – Вскрыть череп? Это верная смерть! – Если сделать плохо, то да. А если хорошо, это спасет больного. Я поведал ему, чему меня научил Тибор относительно лечения травм головы. Это знание он принес из далеких краев, от племен, обитавших на краю света, у берега моря, со стороны заходящего солнца[25]. Когда, воспользовавшись ушибом, Демон проникал в голову человека и терзал ее, нанося удары изнутри, следовало освободить его, проделав в черепе отверстие: Демон выбирался вон, а больной выздоравливал. – Дыру в голове? Никто не ходит с дырой в голове! – Дыра закрывается естественным путем. Кость формируется в течение шести месяцев. А шрам скрывают отросшие волосы. – Похоже, ты хорошо осведомлен. – Впрочем, операция требует крайней точности. Если отверстие сделать в неправильном месте, начнется кровотечение, а это неминуемая смерть. Если слишком глубоко, мозг почернеет, и это мгновенная смерть. Если все же удается найти правильное место, недостаточная очистка может вызвать заражение. – Ты полагаешь, что сможешь? Бросив взгляд на распластанного в беспамятстве на волчьей шкуре ребенка, я с горячностью ответил: – Уверен! Произнеся это слово, я вздрогнул. Во что я ввязываюсь? Гавейн решительным шагом направился к отцу. Подбирая необходимые инструменты, я силился убедить себя: да, я умею оперировать, я осознаю риски, моя рука не дрогнет! Решившись, я загнал свои сомнения в самую глубь своего сознания – туда же отправил и факты, потому что, по правде говоря, никогда еще не производил подобного вмешательства в тело человека. Я только набивал руку на коровьих трупах, и теперь пальцы уже не слушались меня. Я выровнял дыхание, успокоил бешено бьющееся сердце и сделал безмятежное лицо. Если мне не удастся справиться с собственной нерешительностью, как я добьюсь согласия остальных? Посреди просеки Гавейн над угольями извлек внутренности хорька. И, посоветовавшись с ними, возвестил, что ребенок будет жить, если целителю позволят действовать. Я нисколько не задумывался о двурушничестве Волшебника, который вытянул из кишок то, чего мы желали; это работало в интересах ребенка. Отныне община дровосеков возлагала на меня все надежды. В соответствии с предписаниями Тибора я протер руки листьями шалфея, оставил несколько штук, чтобы сделать настой, и подержал инструменты над огнем. Хотя Маэль уже не реагировал, я попросил Саула приложить к его ноздрям успокоительный настой белены и валерианы, который всегда возил с собой. Затем несколько раз намылил и отжал бечевку из растительных волокон, чтобы как следует промыть ее; и только потом обвязал ее вокруг детской головы – от лба до затылка: этот самодельный жгут помешает обильному кровотечению. Я обрил голову Маэля в височной области и надрезал кожу. После чего сделал овальную насечку и постепенно отделил волосистую часть. Оголилась черепная кость. При помощи кремниевого ножа я принялся резать по вертикали, после чего продолжил по горизонтали заостренным бронзовым шилом, которое прочерчивало бороздки; затем подхватил скребок из абразивного камня, чтобы соскоблить то, что осталось на кости. Детские черепа гораздо нежнее и тоньше, чем у взрослых, поэтому я постоянно опасался чрезмерных движений. Наконец я почувствовал, что прочерченный мною на кости овал подался, и пинцетом извлек его. Отец потерял сознание. К превеликому счастью, голова Маэля оставалась неподвижной, потому что я зажал ее между тряпичными прокладками. Я велел старшому вывести Саула из шатра и, когда тот очнется, допьяна напоить пивом. Осмотрев отверстие, я прошептал: – Демон выходит. Волшебник Гавейн вздрогнул, затаил дыхание, зажал ноздри, зажмурился и плотно сжал губы, чтобы Дух змеи не вселился в него… Я последовал его примеру. Старшой тоже. Освобожденный от сдавления[26] ребенок расслабился. – Все хорошо, Маэль! – шепнул я, хотя ребенок меня не слышал. Я очистил рану настоем шалфея и, присыпав ее солью, соорудил повязку с медом. Казалось, мальчонка, уже не такой багровый, спокойно спит. – Ну вот! – произнес я, разгибаясь. Помогавшие мне Волшебник и старшой озадаченно обратили на меня усталые глаза и промямлили: – Что… что… что… – Я закончил! Я удовлетворенно хлопнул в ладоши, и оба моих ассистента в свою очередь тоже лишились чувств. Через несколько дней ребенок выздоровел. С согласия старшого я остался с лесорубами, чтобы заниматься мальчиком: обрабатывать рану, заваривать ему болеутоляющие травы, заставлять его есть и умерять его страдания. Когда Маэль снова пошел, таща за собой игрушку, крошечную деревянную тележку, я испытал гордость и безгранично насладился счастьем, которое светилось в глазах его отца. В глубине души мой внутренний голос благодарил Тибора за то, что он подсказал мне верное решение. Саул подобрал кусочек черепной кости, сделал из него подвеску и посоветовал сыну постоянно носить этот амулет, который охранит его от Демонов. Поведение отца возбуждало любопытство Волшебника; наблюдая за ним, он хмурил свои искусно приподнятые брови: – Вот ведь странно! Взрослый на службе у малыша. Мужчина так страстно не любит женщину, как этот отец – своего сына. Тебя это не поражает, Нарам-Син? – Меня это не касается. – И все же Саул все путает. Ребенок принадлежит отцу, а не наоборот. – Откуда ты знаешь? – От Богов, разумеется. Успех проведенной мною операции изменил отношение Волшебника ко мне, он вознаградил меня вкрадчивым почтением. – Царица Кубаба нуждается в таком целителе, как ты. – Я направляюсь в Бавель, а не в Киш. – Да, но после Бавеля… – А вот после Бавеля – возможно. Я приду к царице. – И все же почему Бавель? Отныне нас было десятеро: трое мужчин, подросток, ребенок, собака и четыре осла. Хотя Маэль выздоравливал, он еще не окончательно восстановился. У него пропали вкусовые ощущения и обоняние, он чувствовал аромат цветов не больше, чем вонь тухлятины, а во время еды не замечал разницы между грибами, гранатом и жареной бараньей ногой. Все казалось ему одинаково пресным. У меня было сильное подозрение, что это последствия трепанации, о побочных эффектах которой некогда упоминал Тибор. Я был недоволен своей работой, но не мог больше задерживаться в Тафсаре, как и Гавейн, и предложил отцу сопровождать нас. Преданный своему сыну Саул не колебался: он без сожаления покинул общину лесорубов и поступил ко мне в услужение. «Ведь теперь всякий раз, когда я буду валить дерево, мне будет казаться, что я убиваю своего сына…» Так что я выменял бронзовое орудие на осла, который нес Маэля и нашу поклажу. Кортеж возглавляли Волшебник со своим немым слугой и три их осла. Как-то солнечным утром Гавейн попросил меня следовать за ним. – Пойдем-ка, Нарам-Син, я открою тебе один секрет. Жара завладела всем: воздухом, травами, камнями, животными и людьми. Она замедляла наши движения, парализуя нас до полного оцепенения и подчиняя себе даже запахи и звуки. От берега ручья больше не поднимались испарения свежего ила. Под воздействием жары умолкли птицы и насекомые, затих плеск воды. Ветер сник и превратился в дыхание равнины. Мы присели на берегу. Гавейн достал из своей котомки какой-то сверток. Сорвав с него тряпки, он показал мне комок глины, смочил пальцы и принялся месить и разминать ее. – И это твой секрет? – насмешливо воскликнул я. – Что же тут особенного? Ты частенько вертишь в руках землю. – Ну будь дураком, Нарам-Син! Он разделил комок на маленькие кусочки и придал им форму ровных прямоугольников. – Ну что же, – вздохнул он, – перейдем к главному. Волшебник взмахнул тростниковой палочкой и развернулся ко мне: – Составь перечень. – Мне уже известно, что ты наделен необычайной памятью! – Я подарю тебе такую же. Я нахмурился. Гавейн удовлетворенно фыркнул. Он был в восторге от моего замешательства. – Итак, твой перечень? – Пятнадцать лис, восемнадцать волков, пять улиток, семнадцать дроздов, двадцать семь баранов и тысяча пчел. Гавейн склонился ко мне и указал на черточки и уголки, которые он выдавливал на глине своей тростниковой палочкой со скошенным кончиком. – Вот пятнадцать… вот лиса. Вот восемнадцать… вот волки. Вот пять… вот улитка. А что ты потом сказал?