– Вперед, в Киш! Саул и Маэль поднялись, Роко в нетерпении переминался с лапы на лапу: ему не терпелось вновь пуститься по дорогам, дышать чистым воздухом и совершать нескончаемые переходы. Напоминающие гигантские корзины лодки – корпусы из ивняка, герметичность которым придавали обтягивающие их кожи, – указывали нам нужное направление. В низине выходил на поверхность источник битума, этой готовой к употреблению земляной смолы. Вокруг суетилось семейство. Дети подбирали с земли асфальтовые змейки и передавали матери, которая соединяла из них комки. Сплющившись под собственным весом, они затем сохли на земле, после чего отец пересыпал их песком и укладывал в корзины для транспортировки. Из беседы с ним я узнал, что в Кише, куда он собирался доставить земляную смолу, ею отапливают дома или используют как горючее для светильников, а также, благодаря ее клеящим свойствам, используют при укладке кирпичей, а герметизирующим – в строительстве террас, водосборников и тростниковых лодок. Нередко к ней прибегают и другие ремесленники, например, изобретатели косметических средств и производители орудий труда, которые применяют смолу в качестве замазки для прикрепления рукоятки к бронзовому наконечнику, а художники с ее помощью инкрустируют свои фрески перламутром, раковинами и драгоценными камнями[42]. Киш… Инстинктивно я двигался в сторону соперницы Нимрода царицы Кубабы. Будто чуя, что она, его конкурентка, воплощает собой его противоположность. Но не окажется ли она подобной ему? Или даже хуже… * * * Никакой возможности добраться до царицы Кубабы. И никаких следов Волшебника Гавейна. Пять недель назад мы остановились в крошечной гостинице-пансионе по соседству с городскими укреплениями; при ней был двор, обнесенный тремя кирпичными стенами, которые украшали голубые глицинии, и закрытый хибарой, которая отделяла нас от переулка. Это убогое жилище приводило в восторг не любящих пространство Саула и Маэля, и они с удовольствием жались к Роко и ко мне, словно чувствовали себя в привычной им тесноте шатра. К своему великому удовольствию, я вновь обзавелся бородой, волосами на руках и ногах и шевелюрой. Киш не производил никакого впечатления. В нем не было ни блеска, ни монументальности Бавеля. Его скромность выглядела обыденной и утешительной: обыденной была беспорядочная теснота его низких домишек, сбивавшихся в кучу так, что крыши одних цеплялись за террасы других; утешением были цветы, которыми жители города украшали окна, дворики, выступы, стенки и крошечные площади. С помощью растений они обжили город. Верхушки пальм прорастали сквозь крыши, словно проклюнувшиеся в глиняном горшке, а жасмин и розы карабкались по оштукатуренным стенам. Потрескавшиеся фасады покрывались травинками и лиловыми побегами. Повсюду пестрели разноцветные лепестки, архитектуру кокетливо обвивала обильная листва. Растительность строила глазки камню. Если Бавель производил впечатление выстроенного города, то Киш – обитаемого. По плану, определенному для городов этого края, от крепостных стен к храмам и официальным зданиям поднимались тесные улочки. От всего веяло добротностью, даже от царского дворца, не столь просторного, как обиталище Нимрода, без рвов и сторожевых будок, избавленного от непрестанных патрулей и скромно обнесенного колючей живой изгородью. Новшеством, которое сильнее всего поражало меня в этих городах, были торговцы. В моей деревне появлялись только ремесленники: продавец гончарных изделий был гончаром, продавец тканей – ткачом, каждый торговал своей продукцией. А в Бавеле или Кише люди предлагали товар, который не производили! Это меня изумляло. Тут ювелир, который не умеет ни шлифовать, ни фальцевать. Там продавец посуды, никогда не прикасавшийся к гончарному кругу[43]. Торговля предшествовала торговцу, долгое время обходилась без него, а затем создала профессию торговца. Признаюсь, с того дня и на многие века я сохранил двойственное отношение к посредникам, даже считал их паразитами, ведь что-то во мне по-прежнему оставалось привязанным к прошлому и глупо сопротивлялось сложному увеличению товарооборота. Покровительствовал городу Бог Забаба с обликом грифона: с крыльями и головой орла и туловищем льва. Хотя жители поклонялись также Инанне, Думузи, Энки и Нингирси, Бог-воитель Забаба когда-то прочертил священные границы, и важнейшие молитвы обращали именно к нему. Простой и приветливый, Киш не пленял – он давал гостю время самому проникнуться его обаянием. Скромные и незатейливые победы порой влекут за собой крупные завоевания: тогда как Бавелем я был тотчас потрясен, Киш лениво и неторопливо завораживал меня, и уже спустя несколько дней я наслаждался счастьем жизни. Я сразу представился целителем. Это стоило мне незамедлительного наплыва пациентов и коллег: первые явились, чтобы исцелиться, вторые – чтобы запугать меня. Я придумал тактику привлечения этих врачевателей-шарлатанов на свою сторону: принимал их как достойнейших и ученейших мужей, прислушивался к ним, спрашивал их советов, после чего, сменив тему разговора, предлагал им снадобье для лечения болезни, которую диагностировал у них. Они неизменно попадались в ловушку; с надменным видом они уходили от меня, прихватив лекарство, а затем, удостоверившись в его эффективности, возвращались, чтобы тайком проконсультироваться со мной, и прекращали свои угрозы. Гавейн по-прежнему был неуловим. Здесь никто – он сам предупредил меня об этом – не называл его Волшебником, а Гавейны росли, как грибы, что несколько раз вселяло в меня ложные надежды и стоило нескольких разочарований. Так что я ждал, пока он сам не найдет меня. Я размышлял над нашей невероятной встречей в женском флигеле. Гавейн явно знал, что я там. Не его ли взгляды я неоднократно ловил на себе, когда они жгли мне затылок на улочках Бавеля? Он что, шпионил за мной? С какой целью? Во всяком случае, он меня спас – это единственное, в чем я мог быть уверен. Он провел меня в потайной коридор, а потом указал путь к бегству, вырвав меня из лап евнухов, солдат и самого царя Бавеля. Зачем? Как объяснить, почему челядинец Кубабы запросто разгуливает по дворцу Нимрода? Что он безошибочно знает его лабиринты и тайники запретной зоны? Личность и логика Гавейна по-прежнему оставались мне неведомы. И чем более загадочными они мне казались, тем навязчивее преследовали меня. Разумеется, таким способом я заставлял себя меньше думать о Нуре, не мусолить бесконечно свое поражение… В то утро мы устроились во дворе: сидели на корточках перед очагом из трех камней, на котором постояльцы готовили пищу. Натянутая между стеной и деревом соломенная циновка обеспечивала нам тень. Мы с Маэлем продолжали занятие письмом, что совершенствовало и мое овладение шумерским языком. Присоединившийся к нам Саул несколько дней назад попробовал последовать нашему примеру, но его толстые, корявые и загрубелые пальцы лесоруба оказались неспособны ухватить глиняную табличку – она разлеталась на куски, палочка для письма ломалась. Думаю, это затруднение успокоило его: то, что обучению помешала физическая причина, не ставило под сомнение его умственные способности. Так что сейчас, присев позади нас, он расчесывал свою гриву, а Роко вылизывался и выкусывал блох. Занятия с Маэлем умиротворяли меня. Сидя возле сгибающегося под тяжестью своих нежных красных ягод куста малины, я смотрел на внимательного и восприимчивого ребенка, который, склонившись над глиняной табличкой, ловко орудовал палочкой для письма. Какой покладистый мальчик! Его затененные длинными черными ресницами огромные глаза жадно поглощали все, что я ему показывал, он буквально пожирал действительность взглядом и тотчас же переваривал ее в своем мозгу. Стоило мне во время наших занятий подкинуть ему трудное задание, его лицо разрумянивалось, и, едва ему удавалось справиться с задачей, он радостно вскрикивал. Неожиданно во двор проник незнакомец; на нем было безупречно чистое платье, подпоясанное пестрым плетеным кушаком, на мускулистых руках красовались медные браслеты, а волосы были собраны в высокий круглый пучок, из которого свисали отдельные пряди. Поклонившись, он представился посланником царицы Кубабы, которая призывает меня во дворец. – Кого я должен лечить? – Это мне неведомо. Ее величество ждет вас. На всякий случай я прихватил свои котомки с самым необходимым и последовал за посланником, который, пока мы карабкались по улочкам, завел почтительную беседу. Какая разница с бавельскими солдатами, грубо конвоировавшими меня во флигель Гунгунума! Оказавшись в царских владениях, мы миновали пост охраны, прошли по Аллее грифонов[44], затем пересекли Дворец ароматов – этот шедевр архитектуры, который мне описывал Гавейн, – ансамбль, построенный из различных пород пахучих деревьев, где каждая комната представляла особый экзотический мир, зримый и обоняемый. Мы остановились в просторном зале с пузатыми колоннами, капители которых украшали цветочные мотивы. Наползая один на другой, пестрели ковры, украшенные пухлыми, расшитыми золотой нитью валиками. По углам зала с умиротворяющим журчанием били мраморные фонтаны. – Приблизься. От возвышающегося в глубине помещения трона раздался голос, живой, строгий и резкий. Там меня поджидало некое бесформенное существо. Я подошел. Царица Кубаба напоминала черепаху. Ее маленькая, испещренная множеством складок головка торчала из негнущегося тела, которое делали громоздким парадные вышитые одежды; эта головка – единственная подвижная часть инертной массы, куда она могла втянуться, – стремилась вперед, чтобы разглядеть меня. Череп с редкими волосами давил на морщинистую шею, сгибая ее, и казалось, это была тяжесть бесчисленных мыслей, толпящихся за ее живыми глазами. Кубаба отличалась уродством и умом. Подобно перламутру, окружающему жемчужину, ее увядшая кожа служила футляром ее живому сознанию. – А ты хорошенький. Она улыбнулась, открыв крошечные сероватые зубки – как у ящерицы. – Ах, если бы я была моложе хотя бы лет на пять… Фиолетовый язык облизнул пересохшие губы. – Я постаралась бы тебе понравиться… Она задумалась: – На пять лет… или на пятьдесят? Мне уж и не сосчитать. Сколько ты мне дашь? Не желая отвечать, я попытался сменить тему: – Кого ты спрашиваешь? Врача или мужчину? Она догадалась, что так я хочу уклониться от ответа. – Он не только красив, но вдобавок еще и неглуп. Ошеломленный ее фамильярностью, я зарделся. Она с восхищением воскликнула: – Он краснеет! Что за милашка! Остерегись, я способна сказануть что угодно ради удовольствия увидеть, как ты запунцовеешь. Кстати, я вообще болтаю невесть что, все, что придет в башку. Увы, мою башку мало что осеняет. Она откинулась назад и захихикала; в таком положении стали видны узкие, тонкие, напоминающие кошачьи, ноздри ее приплюснутого носа. – Так сколько же лет ты мне дашь? И, прежде чем я придумал второй трюк, продолжила: – Так вот, несносный льстец, мне гораздо больше! Да-да, гораздо больше! Мне всегда гораздо больше. С рождения. В пятнадцать лет меня уже путали с матерью. Кстати, гигантское преимущество: в отличие от девчонок, я никогда не старела. У меня такая фора. Порой, увидев свое отражение, я заверяю себя: «Кубаба, девочка моя, ты великолепна: ты не меняешься!» Она сурово взглянула на меня: – Бесполезно лгать мне, мой мальчик. Я вполне осознаю, что я старая уродина. Оставь свои лживые комплименты при себе. – Я ничего не сказал. – Да что ты? Она кашлянула, повернулась вправо, влево и хлопнула в ладоши: – Пусть утолят нашу жажду, да поскорей! Что пьет наш хорошенький целитель? – Воду. Прикрыв глаза, она покачала головой и вздохнула: – Нет. Этого я не выношу. Может, вина? Я покупаю его по цене лазурита. Соглашайся, тогда я буду чувствовать себя не такой эгоисткой. – Пожалуй, вина. С удовольствием. Она крикнула куда-то: – Вина, дорогуши! Появились четверо слуг, гибких и молчаливых, похожих на танцовщиков. Они налили нам густого гранатового вина, внесли чаши со смоквами и миндалем, а также блюдо с медовыми пирожными. Точно как тот, что сопровождал меня, ее эфебы носили волосы собранными в высокий круглый пучок. Под прозрачными туниками проступали мускулы, на которые исподтишка поглядывала Кубаба. Взмахом руки она отослала их: – Спасибо, дорогуши. Слуги исчезли за ширмами. Царица Кубаба поднесла чарку к губам, мгновение подержала нектар во рту, щелкнула языком и проглотила: – Чудесно! Мне поставляют его левантинские[45] торговцы. Тебе нравится? – Очень насыщенный вкус! – Мой управитель доставит тебе его. – За какие заслуги? – Ты будешь моим лекарем. Она выпила вторую чарку. – Я тебя пугаю, ты думаешь, я слабоумная… Может, ты и прав. Я ничего из себя не корчу, не изображаю мудрую правительницу, а просто вываливаю все, что тревожит мою башку, эту старую тыкву. Я уже давно слыву идиоткой. – Что обманывает только идиотов.