– Куда делся Гавейн, тот, что для тебя странствует по свету? – Кто? – Гавейн. Один из твоих писцов-счетоводов. Там, далеко, на краю света, караванщики называют его Волшебником Гавейном. Она была озадачена: – Как он выглядит? У меня никакой памяти на имена. Я описал ей Гавейна, его внешность, вычурное одеяние, неестественные манеры и макияж. – Не знаю такого. А почему ты спрашиваешь? – Несмотря на свою ненависть к Нимроду, он проводил меня до Бавеля. А потом хотел привести к тебе. – Приятный мальчик? – Очень! – Это лазутчик. Утверждая, что служит мне, твой Вавейн подстрекает людей выбалтывать то, что они думают о правителе Бавеля. А много ли при нем табличек? – Да, он везет их на двух ослах, и с ним немой слуга. – Немой! Да это классика! Этот Тавейн сообщает сведения в царский дворец. А не хвастается ли он, что является гаруспиком? – Гаруспиком? – Убивает ли он животных, чтобы читать по их печени, селезенке и другим внутренностям? – Откуда ты знаешь? – Тоже классика. Он уединяется с людьми и под предлогом того, что ему якобы требуется посоветоваться с Богами, узнает их самые сокровенные тайны. Потроха позволяют узнать всё о ком угодно. Говорю же тебе, он лазутчик. Ее категорическая уверенность привела меня в замешательство. Набросанный ею портрет в точности соответствовал Гавейну. Однако, если он работает на Нимрода, почему он меня спас? Я понимал все меньше и меньше. Слуги поставили перед нами блюда, буквально заваленные горами незнакомых плодов, от желто-зеленых до совершенно черных экзотических фруктов и овощей с гладкой или волосатой кожурой, невиданными приправами, аромат которых привлекал или застилал глаза, и всеми сортами нарезанного ломтями мяса: ягнятины, козлятины, свинины, говядины, домашней птицы, перепелов и голубей. Нежность этого мяса удивила меня. Кубаба пояснила, что ее повара готовят пищу способом томления; им недостаточно сделать мясо съедобным, они делают его сочным; то есть они стряпают с какими-нибудь жидкостями, применяя нагрев более модулируемый и изощренный, чем при традиционных жарке или запекании, что не мешает им затем прихватить куриную ножку огнем, сунуть ее в угли или обжарить в бронзовом котле. Страна Кротких вод усмиряла воды даже в кухне. – Поздравляю тебя, Кубаба, с тем, что ты так далеко продвинула интерес ко всему хорошему. – Мм? Я по-прежнему безнадежно люблю вкусно покушать. Заметил ли ты единственный продукт, который я не предложила тебе на обед? Я не знал, что ответить. Словно девочка, довольная, что загадала трудную загадку, царица замахала руками и воскликнула: – Подсказка: я тебе его не налила. Поскольку она побаловала меня вином, я сделал вывод, что она не употребляет пива. – Ячмень? – Точно! Ячмень! Этот противный ячмень… Она явно испытывала приступ тошноты, поэтому поджала губы: – Что за коварное растение! – Коварное? Однако твоя страна – это страна ячменя. – Моя страна – это страна воды и ячменя, двух вещей, которые я ненавижу больше всего на свете. Кстати, они и идут вместе, усмирение воды каналами повлекло за собой интенсивное разведение ячменя. Какое убожество! – Скорей какое богатство! Она сердито взглянула на меня: – Ты что, не замечаешь ловушек? Ячмень оказался худшей катастрофой, случившейся с нами. Так же, как все, ты видишь в ячмене дикое растение, которое люди приручили. Какая ошибка! Это ячмень-то дикий? Хитрый, обманчивый и опасный, он лицемер, скрывающий свою игру. Он поработил нас. Это не мы одомашнили ячмень – это он одомашнил нас. Тысячи мужчин и женщин сгибаются к земле, чтобы заботиться о ячмене. Тысячи мужчин и женщин рождаются и умирают на одном клочке земли, чтобы заботиться о ячмене. Они жертвуют собой ради ячменя, посвящают себя ячменю, они жрут ячмень, они пьют ячмень, они думают о ячмене. По правде говоря, кто преуспел? Люди или невзрачная трава? Кто завоевал землю? Мы или это растение? Какой вид произрастает и множится? Ячмень победил! Как ни в чем не бывало, прикидываясь, будто он уступает, ячмень поработил человека. О, коварство у него в семени! Нас провели на мякине. Она отмахнулась от невидимой мошкары вокруг себя. – Воду я ненавижу, но она паинька. На самом деле она ведет себя вполне понятно: скорей любезно. Пока не взбесится и не выйдет из себя из-за своего темперамента. А ячмень, эксплуатируя нас, изображает робость, скромность и покорность. Взгляни на меня: я жертва ячменя. Хотя мой зад покоится на троне, трон-то мой покоится на ячменном поле. Богатство моего царства, его мир и гармония зависят от ячменя. Если ячмень захиреет, мне конец. Согласна, не я мотыжу землю, отсеиваю камешки, жарким летом пропалываю поля, борюсь с зайцами или саранчой, собираю навоз, чтобы удобрить борозды, и тяну волов с плугом; не я срезаю спелые стебли – и все же ячмень украл у меня свободу. Я ухаживала за ним, теперь ухаживаю за теми, кто за ним ухаживает; я боюсь, что он заболеет, я от него завишу. Не говори никому, особенно Божествам в храмах, да простит меня Забаба: ячмень стал подлинным Богом этой страны. Она надолго умолкла; наверняка ждала, чтобы ее тирада нашла отклик в моем мозгу. Потом, резко сменив тему, объявила: – Правитель Бавеля прибывает в полнолуние. В его честь я устрою пиршество. По обычаю царей он преподнесет мне украшения, редкие плоды, вина и дичь. Все будет предусмотрено. Он сдвинется с места только ради того, чтобы содрать с меня шкуру. Мой главный распорядитель с несколькими доверенными людьми постараются обнаружить кинжалы, шипы, змей и скорпионов, которых он сунет на дно шкатулок; а вот для отравленных предметов мне понадобишься ты. – Я помогу тебе, Кубаба, всеми своими силами, всеми средствами, но предупреждаю: нельзя, чтобы Нимрод увидел меня. – Почему? – Прежде мы были знакомы. Он считает, что я умер. Если он обнаружит, что я жив, случится худшее. Со мной и со всеми остальными. Нет времени объяснять, почему. – О, как интересно… Она на мгновение задумалась, а затем вернулась к разговору: – Ты спрячешься за ширмой и будешь внимательно наблюдать. Мы часто прибегаем к такому способу. Кстати, сейчас за розовой ширмой за нами следит Хуннува. Она повысила голос: – Хуннува! Хуннува! Иди к нам. Худой высокий человек с изможденным лицом шагнул из-за ширмы и встал возле нее. Густые ресницы скрывали его бледно-зеленые глаза; рябое лицо с правильными чертами не выдавало никакого волнения. Кубаба представила его: – Это Хуннува, мой главный распорядитель. А затем указала на меня: – Познакомься с Парам-Сином, он мой целитель. – Нарам-Син, – поправил я. Хуннува церемонно приветствовал меня; в его натянутом поклоне было больше смирения, нежели любезности. – Мой Хуннува пылок, как горная змея, – заметила царица. – Он сомневается во всем, подозревает все и вся. Он подозревает за двоих, потому что я со своей ветреностью… Разумеется, я догадывался, что она лжет, но вот Хуннува, напротив, подтвердил самокритичные слова Кубабы согласным взглядом. – Дорогуша, – проворковала царица, – хотя ты все подслушал, я вкратце повторю: Карим-Син будет присутствовать на приеме, стоя за ширмой, и в случае отравления окажет нам помощь. Он раболепно поддержал: – Превосходная идея, повелительница. – Спасибо, дорогуша. Проверь работу садовников. И да, выйди через террасу. Он досадливо помедлил, но все же решился уйти в указанном направлении. Она с довольным урчанием следила, как он удаляется. – Так он не подслушает остального. Чтобы снова вернуться за ширму, ему придется сделать немалый крюк. Царица схватила меня за руку. – Остерегайся его. Этого человека можно охарактеризовать одним словом: властолюбие. Он готов на все, чтобы сохранить свое положение, и ревнует ко всякому, кто ко мне приближается. Бедняга… Это человек, влюбленный во власть. Он думает, что обладает ею, хотя всего лишь подбирает крошки, которые я ему бросаю… Цинизм делает наивным. Хуннува так сильно убежден в своей изворотливости, что воображает, будто он хитрее меня. Собственные умыслы мешают ему подозревать о моих. Я частенько встречалась с людьми такого рода… Они меня умиляют: эти низкие создания без веры и закона сохраняют трогательные частички простодушия. – Ты его не боишься? – Достаточно для того, чтобы находить его интересным. – На твоем месте я бы от него избавился. – О нет, мне стало бы скучно. Вдобавок он меня трахает. Уверенный, что ослышался, я не отреагировал. Она подавила игривый смешок и вытянула вперед свою черепашью головку. – Твои уши не подвели тебя. Я так и сказала: он меня трахает. Мне не удалось скрыть своего изумления. Кубаба заколыхалась на троне. – Не удивляйся слишком сильно: ты обижаешь меня. Он трахает меня из честолюбия, ради карьеры, но ведь он меня трахает! И хорошо!