До Киша я добрался в сумерках, самое время, чтобы прийти во дворец и попросить аудиенции. Кубаба приняла меня, как бывало и прежде, восседая на троне. Четверо молодых красавцев, один прелестней другого, обмахивали царицу пальмовыми ветвями. Страдала ли она от жары – или жара была предлогом, и ей нравилось наблюдать, как сокращаются и расслабляются мускулы под карамельной кожей? – Здравствуй, дорогуша. Чем я обязана чести твоего визита? – Добрый вечер, государыня! Я решился тебя обеспокоить, чтобы вернуть Сарру домой. – При чем тут я? – Три дня тому назад она отправилась к тебе. Кубаба соскочила с трона. Эфебы не успели отдернуть ветви, и они хлестнули царицу по щекам. – Сборище болванов! – буркнула она. Вынырнув из листьев, она с тревогой взглянула на меня. – Три дня назад, говоришь? Ужасно… Она сюда не приходила. Царица сложила ладони рупором и проревела: – Хуннува! Хуннува! Скорей сюда! Длинный и тощий, как паук-сенокосец, главный распорядитель просочился в тронный зал. – Хуннува! Они захватили Сарру! Главный распорядитель пожелтел. На его впалых висках заблестели капельки пота. – Одно к одному, Хуннува: этот Адапа умчался стрелой, только облако пыли осталось на горизонте! И вот исчезла Сарра, моя гарантия безопасности! Беги! Главный распорядитель, растерявшись, жалобно прохрипел: – Сейчас? – Вперед! Действуй по нашему плану. Хуннува лихорадочно заковылял из зала. Кубаба вскрикнула: – Во имя Забабы, только бы он успел! Новость, которую я не мог постичь, живо разлетелась по дворцу. Все пришло в движение, один бежали, другие вопили. Я преклонил перед царицей колени. – Умоляю, Кубаба, объясни мне. Она впилась в меня взглядом. – Не понял, дорогуша? Сарра была моим козырем на случай, если бавельскому монстру вздумалось бы захватить Киш; он ведь ищет именно ее. Если бы он стал меня донимать, мы сговорились с Саррой, что я отдам ее тирану в обмен на его отступление. – Может, она заболела… – Сарра заболела? Ну нет! Монстр выследил ее и похитил! Мы с Хуннувой подумывали предупредить ее, что Адапа сбежал. Но мы проканителились, как старые черепахи. – Адапа? – Муж Саммурамат. – Саммурамат? Она взглянула на меня, как на коровью лепешку: – Саммурамат отдала своего мальчишку Сарре. Адапа, ее муж, взбеленился. Не из любви к ребенку, не из ревности, не из отцовской гордости… Он требовал за свое молчание золота и благовоний. Все больше и больше. Он подслушивал за дверями и понял, что за донос получит больше золота и благовоний, чем за молчание. Я уверена, что он разоблачил Сарру в Бавеле. Вдалеке прозвучала труба. – О нет! – всхлипнула Кубаба. Она в ужасе схватилась за голову. В залу ворвались военачальники. – Они приближаются, государыня! Что нам делать? – Хуннува убежал? Удивленные вопросом, они стали перешептываться. Царица раздраженно протрубила: – Хуннува отправлен предупредить моих сыновей и зятьев, чтобы они выслали войска нам на помощь. Он успел уйти? – Успел, повелительница. Мы заметили на горизонте верхового. Хуннуву трудно не узнать. – Отлично. Заприте ворота. Завтра мы сдадимся. – Что? – По численности мы в меньшинстве. Если мы примем бой, бавельцы нас разобьют, погибнет тьма нашего народу. Подчинимся, побережем жизни, сделаем ставку на ответный удар моих сыновей и зятьев. Капитуляция лучше, чем бойня: она приведет нас к победе. Если я упрежу действия врага, приспешники монстра никого не тронут, надеясь захватить побольше пленников для своей треклятой Башни. Военачальники с неохотой согласились, понимая, что государыня делает наилучший выбор. Она повернулась ко мне: – Ты еще тут? – А что мне делать? – Хочешь спасти свою шкуру? Тогда иди побрейся. Иначе монстр тебя узнает. Я устремился к комнатам прислуги и там основательно выбрился. Как верно все предвидела прозорливая Кубаба! Тем же вечером отряды Нимрода окружили Киш. На заре царицу втащили на крепостную стену, и она объявила капитуляцию. Ворота отворились, главари Нимрода встретили военачальников Кубабы – те сложили оружие – и обговорили порядок действий. В полдень Кубабу, военачальников и меня (в качестве ее лекаря) затолкали в повозку как пленных. Ее тянули три огромных вола. Нам связали руки и ноги, и мы стали живым символом поражения Кубабы, являя жителям Киша пример смирения. Вскорости и горожанам предстояло в путах ковылять в Бавель. В сопровождении сотен солдат наша повозка враскачку и вразвалку покидала город. На первом перекрестке она замедлилась, чтобы вписаться в поворот. По другой дороге, с востока, подъезжала похожая повозка, также влекомая тремя волами и под конвоем. В ней сидел Авраам с двенадцатью помощниками; все они были связаны. За ними в облаке пыли под присмотром колонны солдат двигались пастухи и их стада. Мы все потеряли свободу. 2 Вид у Бавеля был нелепый. Его величественные главные ворота стояли с широко открытыми на равнину пустыми глазницами. Порывы ветра ерошили пальмы возле храмов, и округа казалась лохматой, растрепанной и одичалой; ворота же будто оцепенели. Ярко раскрашенные стены домов, желтые, красные и синие, смахивали на макияж сумасшедшей старухи. Этот окостеневший город стоял, раскрыв рот, и не понимал, что с ним стряслось и зачем его пересекает этот канал без единой лодчонки. Вдалеке высилась Башня – казалось, она-то и ввергла его в ступор. Тяжелая повозка остановилась у крепостной стены: ей было не одолеть крутой подъем. Нас высадили. Роко, бежавший за нами от Киша, подскочил ко мне, радостно потерся о мои колени, но солдаты его отшвырнули. Он удивленно взвизгнул. Нахмурившись, я сурово посмотрел на него, давая понять, что резвиться следует в сторонке. Он послушался. Догадался ли он, что вооруженные люди имеют какое-то отношение к веревкам, которыми связаны мои руки и ноги? Он следовал за нашим конвоем на благоразумном расстоянии, прижимаясь к стенам и не сводя с меня глаз: и чтобы не упустить меня, и чтобы обнадежить. Бредя по улицам, я испытывал новое чувство: места, прежде так чаровавшие и даже пьянившие меня, теперь причиняли боль и дискомфорт, имя которому я не мог подобрать. Царица Кубаба двигалась с усилием, на сей раз непритворным; суставы были измучены возрастом, мышцы ослабли от сидячей жизни. Авраам и его двенадцать помощников неторопливо брели, окружив государыню, – думаю, из почтения к ней они нарочно замедляли шаг. Неожиданно весь кортеж втянулся в потайную дверцу. Несколько ступеней подвели нас к зверинцу Нимрода. Справа за оградой паслись зебры, слева за рвом стояли слоны. Мы двигались по проходу между бесчисленных бронзовых клеток, в которых томились львы и тигры, пантеры и обезьяны. В глубине мутного бассейна, отделенного решеткой от заводи с дремавшими крокодилами, притаились два гиппопотама. Нас мутило от сложного густого запаха, смеси навоза и разлагающейся плоти. К моему удивлению, вместе с нами просочился и Роко; он старался не привлекать внимания и боролся с любопытством, которое обычно при виде зверья заставляло его лаять; он трусил на мягких лапах, пригнувшись и не позволяя себе приглядываться и принюхиваться, – казалось, он чувствовал не столько пленников, сколько плен. Его поведение дало мне ключ к моему недугу: Бавель насиловал! Бавель мучил животных: если Нимроду и вздумается изредка глянуть на тигра, неужели зверь должен в угоду тирану терять свободу, семью и родную саванну? Бавель осквернял растения: отсекал травам головы лишь для того, чтобы получить гладкую поляну, рубил ветки орешника ради перспективы, принуждал пальмы расти в тесноте, ограничивал простор липе, уродовал подвешенную к шпалере фиалковую глицинию, истязал розовый куст, заставляя его обвивать столб. Бавель поганил даже неживую материю: сушил и обжигал глину, превращая ее в кирпичи; извлекал из источников смолу, чтобы склеивать и уплотнять; воровал на отмелях песок, чтобы штукатурить фасады; даже роскошные глянцевые эмали он крошил в багровую выжженную пыль. Царила лишь искусственность, торжествовало лишь насилие. Бавель процветал за счет гибели всего, к чему прикасался. По лабиринту тайных переходов мы дошли до дворца. Нас выстроили на плацу, сопровождавших нас солдат сменили стражники, и мы стали ждать. Я узнал извращенный вкус Нимрода: оставить нас в унизительном томлении, разжечь в нас желание его лицезреть, хотя мы его ненавидели. Царица Кубаба, измученная непривычной нагрузкой и жарой, задыхалась. Нам надлежало стоять, но она уселась на камни мостовой. Я сделал ей предупредительный знак, но она шепнула: – Не волнуйся, дорогуша. С моим-то росточком никто не поймет, сижу я или стою. Она притянула меня к себе и прошелестела мне в ухо: – Потерпим. Монстр силен, но одинок. Хуннува бежит с табличками к десятку моих детей, а те напишут своим отпрыскам. Как только все они узнают, что случилось, они выступят против монстра, и соотношение сил изменится в нашу пользу. У тирана будет меньше войска, чем у моих союзников, и ему придется освободить нас и наш народ. Она икнула. – Я всегда правила брюхом, дорогуша! С помощью брюха я и царицей стала – да хранит Забаба моего покойного супруга, – я и сеть своих сторонников сплела брюхом. Десяток отпрысков! Отменное капиталовложение! Я опросталась десятком младенцев, оно того стоило – я говорю о родах, а не о том, что им предшествовало, этого у меня было куда больше… Ах, что за глупые разговоры. Так о чем я? Да, мои детки. Десять. Не все так уж удачны, некоторые взяли от матери лишь внешность, а от отца – только куриные мозги! Старшая дочь – та собрала лучшее: прелестна, как ее папаша, и хитра, как мать; отличный набор. Я так завидовала ей, дорогуша, что превратила свою ревность в гордость. Да! Она должна была родиться моей дочерью, чтобы мне не пришлось ее проклинать… К чему все это? Династия! Чем больше у тебя потомков, тем меньше тебе нужно солдат. Этого-то бавельский монстр не просек. Когда он набрасывается на придурковатых отпрысков блестящего отца, он делает страшную глупость. Даже если отцовский ум не передался сыну, семья остается в силе, сохраняются связи, которые обеспечивают мир и гармонию. Мир, гармония? Монстр думает, что это пустые слова или названия экзотических животных. Забаба свидетель, я совсем разболталась… Зачем? Ах да! Объясни все это вашему красавчику с бородкой, посоветуй этому хмурому типу не слишком любезничать с Нимродом. У Барбарама, кажется, скверный характер. Я украдкой подобрался к Аврааму и описал ему положение дел. На мгновение я заметил в небе крапчатые переливы, разноцветный вихрь в сопровождении шелеста перьев и пронзительных криков, и все исчезло. Эта тайная радуга взметнулась над женским флигелем. Или мне привиделось? От жажды померещилось? На возвышении внезапно возник самодовольный Нимрод. Он разглядывал иудейских вождей с наслаждением, которое многократно возросло, когда его взгляд отыскал Кубабу. Ну а я, величина ничтожная, заслуживал лишь мимолетной искры презрения, тотчас погасшей, – так тиран обозначил забвение откровенностей, коими он некогда меня удостоил. Он спустился, приблизился к царице и склонился над ней: