Головы в несколько угрожающем молчании понеслись в нашу сторону. Мы не стали дожидаться, чтобы посмотреть, что они предпримут. Мы принялись действовать, каждый в соответствии со своими личными особенностями. Мвамба вскочила на стену, забралась на потолок и свесилась с него в облике ящерицы, откуда принялась метать Спазмы в ближайшие головы. Ходж в мгновение ока вырос до своих обычных размеров, встряхнулся – и бесчисленные отравленные стрелы полетели во врагов. Из плеч Аскобола выросли оперённые крылья; он взмыл в воздух и выпустил Взрыв. Кормокодран сделался человеком-вепрем. Он опустил клыки, повёл массивными плечами и ринулся в рукопашную. Что до меня, я шмыгнул за ближайший горшок с пальмой, возвёл Щит, на какой меня хватило, и изо всех сил старался выглядеть как можно незаметнее[73]. Сдвигая поплотнее самые большие листья, я мимоходом призадумался: какую, собственно, опасность могут представлять летающие головы? Вскоре я это узнал. Как только пара голов подлетела поближе, они запрокинулись назад, щупальца раздвинулись, и из скрытых между них трубочек вылетели струи чёрной жидкости, оросившие все вокруг. Львиная доля залпа досталась Кормокодрану. Он взревел от боли: жидкость, попавшая на тело, жгла его сущность; она шипела, пузырилась, разъедала его облик. Тем не менее Кормокодран не собирался отступать. Напротив, он ринулся вперёд, мотнул клыкастой башкой – и голова полетела вглубь коридора. Взрыв Аскобола поразил вторую из голов. Голова разлетелась в воздухе, чёрная жидкость разбрызгалась на стены, заодно ещё одна порция досталась корчащемуся Кормокодрану, и несколько брызг попали даже на верхние листья моей верной пальмы. Мвамба, свисавшая с потолка, метнулась в сторону, изогнулась и увернулась почти от всех брызг, кроме самых мелких. Зато её Спазмы нашли свою цель: тут и там несколько голов кружились и разваливались на куски. Ходжу с его ядовитыми стрелами тоже удалось подстрелить парочку: раненные им головы распухли, пожелтели, опустились на ковёр, а потом растеклись жидким гноем и исчезли. Головы оказались на диво проворными. Они метались туда-сюда, норовя увернуться от стрел, Спазмов и Взрывов и зайти джиннам за спину, чтобы снова атаковать. Однако коридор оказался тесноват для такого манёвра. Кроме того, Кормокодрана обуяло боевое безумие. С оплавленными клыками, с размытым, дымящимся лицом, он ревел и нападал, размахивал кулаками, хватался за щупальца, давил головы копытами, словно не замечая брызжущей на него жидкости. Против такого врага головам было не устоять. Не прошло и минуты, как последняя из них бессильно плюхнулась на пол. Битва была окончена. Мвамба спрыгнула с потолка, Аскобол мягко опустился на пол. Я изящно выскользнул из-за пальмы. Мы оглядели коридор. Да, завтра здешним уборщицам будет чем заняться! Половина стен была залита чёрной жидкостью; жидкость шипела, пенилась и ручейками стекала на пол. Весь коридор был густо уляпан гарью, пятнами и застывающей слизью. Даже горшок, за которым я прятался, и тот весь обгорел спереди. Я аккуратно развернул его, чтобы представить миру с лучшей стороны. – Ну вот! – бодро сказал я. – Как вы думаете, теперь-то Хопкинс ничего не заметит? Кормокодран был очень плох. Голова вепря сделалась почти неузнаваемой, клыки почернели, красивые синие татуировки стёрлись начисто. Он, хромая, подошёл к двери двадцать третьего номера, откуда бес, моргая, наблюдал за побоищем. – Ну-с, дружочек, – начал Кормокодран, – теперь придётся решить, какой именно смерти тебя следует предать. – Минуточку! – воскликнул дверной страж. – В такой жестокости совершенно нет нужды! Нашим разногласиям пришёл конец! – Почему это? – прищурился Кормокодран. – Потому что постоялец этого номера уже вернулся, и вы можете разобраться с ним лично. Всего хорошего! Древесные волокна распрямились, лицо исчезло. Пару секунд мы стояли, размышляя над загадочными словами беса. Потом медленно развернулись и посмотрели назад по коридору. На полпути между нами и лифтом стоял человек. Он явно только что пришёл с улицы, потому что на нём было зимнее пальто поверх тёмно-серого костюма. Голова у него была непокрыта, и волосы слегка растрёпаны ветром. Тускло-русая прядь падала на лицо, не молодое и не старое. Это был тот самый человек, которого я видел в парке: худощавый, с цыплячьей грудью, абсолютно неприметный. В левой руке он держал полиэтиленовый пакет с книгами. И тем не менее было в нём нечто такое, что пробудило во мне смутные, но неприятные воспоминания – так же, как и в прошлый раз. В чём же дело? Я готов был поклясться, что никогда прежде Хопкинса не встречал. Я осмотрел его на всех семи планах. Трудно сказать наверняка, но у меня возникло ощущение, что его аура несколько мощнее, чем у большинства людей. Возможно, это просто показалось из-за освещения. Он, несомненно, был человеком. Мистер Хопкинс посмотрел на нас. Мы – на него. Потом он улыбнулся, развернулся и бросился бежать. Мы кинулись следом. Мвамба с Аскоболом возглавляли погоню, следом топал Ходж, за ним – я, стараясь беречь силы, а замыкал цепочку бедный старина Кормокодран[74]. Мы добежали до угла, свернули в закуток с лифтами… – Куда он делся? – Туда! На лестницу… быстрее! – Наверх или вниз? На одном из нижних пролётов мелькнул рукав. – Вниз! Живее! Смените кто-нибудь облик! Мерцание. Мвамба сделалась птицей с чёрно-зелёными крыльями и нырнула в центр лестничной клетки. Аскобол превратился в стервятника – менее разумный выбор, поскольку ему было трудновато разворачиваться в узких лестничных маршах. Ходж уменьшился и вспрыгнул на перила в обличье кровожадного панголина. Он свернулся в шар, так, чтобы чешуйки защищали его, и рухнул в шахту. Нам с Кормокодраном было труднее: пришлось догонять их пешком. Мы спустились на первый этаж, миновали вращающиеся двери, выскочили в коридор. Я остановился – и меня тут же сшиб с ног Кормокодран, который ломился вперёд не глядя. – Куда они побежали? – Не знаю. Мы их потеряли… Нет! Слышишь? Отыскать моих коллег не так сложно – надо бежать туда, откуда доносятся крики и вопли. На этот раз крики и вопли доносились из столовой. Вскоре из арки, ведущей в столовую, повалила толпа людей – постояльцы и персонал вперемешку – и с воплями понеслась по коридору. Мы подождали, пока схлынет основная масса народу, и бросились туда. Миновав столовую, усеянную поломанной мебелью, столовым серебром и битой посудой, мы влетели в кухню. Аскобол оглянулся. – Скорей! – крикнул он. – Мы его окружили! Циклоп стоял на металлической мойке и указывал вглубь кухни. Слева от него Мвамба перекрывала проход между двумя стойками со сковородками. Её чешуйчатый хвост лениво подметал пол, длинный раздвоенный язык мелькал в воздухе. Справа от Аскобола кровожадно топорщил колючки Ходж, взгромоздившийся на разделочный стол. И все трое пристально смотрели в дальний угол, куда забился беглец. Позади него была глухая стена, без окон и дверей. Деваться ему было некуда. Мы с Кормокодраном заняли свои места в строю. Аскобол взглянул в нашу сторону. – Этот глупец отказывается сдаться по-хорошему, – прошипел он. – Надо его малость припугнуть. Ходж уже опробовал на нём своё безумное хихиканье – недурно получилось, но этот парень и глазом не моргнул. Слышь, Бартимеус, не мог бы ты превратиться во что-нибудь пострашнее? Напряги фантазию! Можно было бы возразить, что человек, не испугавшийся ни циклопа, ни вепреглавого воителя, ни гигантской ящерицы, ни злобного на вид панголина, который хихикает как маньяк, вряд ли устрашится, увидев ещё одно чудище, однако же я послушался. Сабейский дипломат – действительно не самое устрашающее зрелище в мире. Я порылся в своём наборе обличий и выбрал то, что неплохо наводило ужас на жителей прерий. Дипломат исчез. На его месте стояла высокая, мрачная фигура в плаще из перьев и звериных костей; тело у неё было человеческое, но голова, узкая и чёрная, с глазами, горящими жёлтым огнём, принадлежала злобной вороне. Острый клюв открылся и испустил грозное карканье. По всей кухне загремела посуда. – Ну как? – спросил я, наклонившись в сторону Аскобола. – Должно сойти. И пять ужасных джиннов, как один, принялись подступать все ближе к своей жертве. – Положь эту штуку, – сурово посоветовала Мвамба. – Все равно ты в ловушке. Ах да! Эта штука. Я тоже обратил на неё внимание. Это была какая-то кухонная принадлежность, которую мистер Хопкинс схватил со стола, готовясь защищаться. Однако он не пытался трусливо заслониться ею – напротив, он поигрывал ею с лёгкостью, учёным мужам обычно совершенно несвойственной, подбрасывая вещицу в воздух одной рукой и непринуждённо ловя двумя пальцами другой. Будь это открывалка, или картофелечистка, или даже половник или ухват, меня бы это не так обеспокоило. Но это не было ни открывалкой, ни половником. Это был мясницкий тесак, и притом немаленький. И что-то в том, как Хопкинс обращался с этим тесаком, показалось мне до ужаса знакомым… – Ну-с, – сказал мистер Хопкинс, – кажется, все в сборе. Так кто кого загнал в ловушку, вы меня или я вас? Говоря это, он слегка дрыгнул ногами, словно собираясь танцевать какую-то жуткую кельтскую джигу, – однако вместо этого слегка приподнялся над полом и навис над нами, ухмыляясь от уха до уха. Это было неожиданно. Даже Ходж прекратил злобно хихикать. Прочие ошеломлённо переглянулись. Все, кроме меня. Я молча застыл на месте. Неприятный ледяной палец коснулся моей спины и прошёлся сверху вниз вдоль позвоночника. Видите ли, я узнал этот голос. И это не был голос мистера Хопкинса. Куда там – это вообще не был человеческий голос. Это был голос Факварла. 20 — Эй, ребята! – выдохнул я. – Тут надо поосторожней! Мистер Хопкинс, висевший в воздухе, высоко подбросил тесак. Нож, сверкнув, пролетел над лампой, висящей под потолком, и приземлился рукояткой вперёд на его вытянутый палец. Мистер Хопкинс перехватил мой взгляд и подмигнул мне. Аскобол растерялся, но не хотел этого показывать, а потому прогремел: – Ну и что, что он может левитировать и жонглировать острыми предметами! Это умеет половина полуголодных индийских факиров, а от факиров я никогда не бегал! Айда, ребята! Не забывайте, живьём брать! И с жутким неземным криком спрыгнул со своей мойки. Человек с вороньей головой предостерегающе вскинул руку. – Постойте! – сказал я. – Тут что-то нечисто. Его голос… – Трус ты, Бартимеус! – Панголин выпустил залп дротиков, которые вонзились в пол у моих ног. – Боишься за то, что осталось от твоей сущности? Так можешь запрыгнуть на ближайший стул и повизжать. Четырём настоящим джиннам вполне под силу управиться с одним человеком. – В этом-то все и дело! – возразил я. – Не уверен я, что это именно человек. Он… – Конечно же я человек! – Мистер Хопкинс, висящий в воздухе, гордо ударил себя в грудь. – На всех планах с первого по седьмой, человек из плоти и крови. Вы что, сами не видите? Это была правда. Он был человек, с какой стороны ни взгляни. Но говорил-то Факварл! Гигантская ящерица возбуждённо вильнула хвостом. Хвост ударился о печку, и печка рухнула набок. – Постойте-ка, – сказала Мвамба. – Мы на каком языке говорим?[75] – Э-э… На арамейском, а чё? – А то, что он на нём тоже говорит! – Ну и чё? Он ведь учёный, не? В минуты стресса семитские обороты Аскобола не отличаются изысканностью. – Ну да, но странно всё-таки… Мистер Хопкинс выразительно взглянул на часы. – Послушайте, не хочется вам мешать, – обратился он к нам, – но я – человек занятой. У меня сегодня вечером важное дело, которое касается нас всех. Так что если вы уберётесь с дороги, я вас, так и быть, пощажу. Даже Бартимеуса.