Из задумчивости Натаниэля вывел голос шофёра. – Мы почти на месте, сэр. – Хорошо. Долго ли мы ехали? – Двенадцать минут, сэр. Пришлось крюка дать. Центр города все ещё перекрыт, в парках идут демонстрации. И полицейских на улицах много. – Если повезёт, начало представления мы пропустим. Китти Джонс заговорила – впервые за всё время пути. Натаниэль, как и прежде, был поражён её самообладанием. – И что же это за пьеса, на которой я вынуждена буду присутствовать? – Премьера Мейкписа, – вздохнул Натаниэль. – Это тот самый, что «Лебедей Аравии» сочинил? – Боюсь, что тот самый. Премьер-министр – страстный его поклонник, а потому каждый волшебник в правительстве, от членов Совета до третьего секретаря, вынужден присутствовать на премьере под страхом впасть в немилость. Так что это дело первостепенной важности. Китти нахмурилась. – Как! Сейчас, когда идёт война и народ на улицах бунтует? – Даже сейчас. У меня тоже сегодня важное дело, но я вынужден отложить его до тех пор, пока не опустят занавес. От души надеюсь, что там будут антракты! Натаниэль нащупал за пазухой гадательное зеркало – он намеревался в антрактах проверять, как дела у его джиннов. Выехали на Шафтсбери-авеню, узкую кривую улочку, застроенную ресторанами, барами и театрами – многие из них были новенькими железобетонными зданиями, возведёнными в рамках правительственной программы по борьбе с трущобами. Названия заведений сияли розовыми, жёлтыми, лиловыми, алыми светящимися неоновыми трубками – нововведение, недавно заимствованное в Японии. На тротуарах кишели толпы мелких волшебников и привилегированных простолюдинов, за которыми бдительно наблюдали наряды ночной полиции. Натаниэль всматривался в поисках признаков общественного беспорядка, но толпа выглядела вполне спокойной. Лимузин замедлил ход и въехал на огороженное канатами пространство под золочёным навесом. За ограждением стояла полиция и волшебники из госбезопасности в чёрных пальто. Между ними торчали несколько фотографов с камерами на штативах. Фасад театра весь был залит светом, от мостовой к дверям вела великолепная красная ковровая дорожка. На ковре, отчаянно размахивая руками, топтался невысокий кругленький джентльмен. Когда машина остановилась, Квентин Мейкпис подпрыгнул, бросился к машине и распахнул ближайшую дверцу. – Мэндрейк! Наконец-то вы здесь! Нельзя терять ни секунды! – Извините, Квентин. Беспорядки на улицах… С тех пор как Натаниэль стал свидетелем сомнительного эксперимента драматурга с простолюдином, он относился к нему крайне неприязненно. Этот человек мерзок, от него надо избавиться. Ладно, всему своё время. – Знаю, знаю. Идёмте же, идёмте скорее! Мне через три минуты надо быть на сцене! Вход в зал уже закрыт, но я приберёг для вас местечко в моей личной ложе. Да-да, и для вашей подружки тоже. Она куда милее, чем вы или я, – мы будем купаться в лучах её прелести! Ну-ка, быстрей-быстрей! Две минуты, время пошло! И так, подталкивая, понукая и размахивая руками, мистер Мейкпис вытащил Натаниэля с Китти из машины и провёл по ковровой дорожке к дверям театра. Яркий свет в фойе заставил их зажмуриться. Им пришлось отпихивать назойливых капельдинеров, наперебой предлагающих подушечки и подносы с искрящимся вином. Стены были обклеены афишами премьерного спектакля. На большей части афиш красовался сам Квентин Мейкпис в разных видах – улыбающийся, подмигивающий или погруженный в глубокую задумчивость. Мейкпис остановился у подножия узкой лестницы. – Вам туда! Моя личная ложа наверху. Я сейчас к вам присоединюсь. Пожелайте мне удачи! И смылся, точно мелкий вихрь напомаженных волос, ослепительных зубов и сверкающих глаз. Натаниэль с Китти поднялись по лестнице. Наверху оказалась задёрнутая портьера. Миновав её, они очутились в небольшом помещении, изобилующем атласными драпировками. У невысоких перил стояли три изящных кресла, за перилами, внизу, лежала сцена, полускрытая плотным занавесом, оркестровая яма и море партера, заполненное крошечными шевелящимися головами. Свет был притушен. Толпа шумела, как ветер в лесу, из глубин оркестровой ямы неслись нестройные звуки инструментов. Они сели: Китти – на самое дальнее кресло, Натаниэль – рядом с ней. Он наклонился к девушке и шепнул ей на ухо: – Это большая честь для вас, госпожа Джонс! Вы тут, несомненно, единственная простолюдинка. Вон, видите в той ложе напротив человека, который ждёт начала с неподобающим нетерпением подростка? Так это наш премьер-министр. Рядом с ним сидит мистер Мортенсен, наш драгоценный министр обороны. Тот джентльмен с брюшком – Коллинз, министр внутренних дел. В ложе под ними, весь такой насупленный, сидит Шолто Пинн, знаменитый торговец. Слева леди, зевающая, как кошка, – госпожа Уайтвелл из госбезопасности. Госпожа Фаррар, глава полиции, сидит ложей дальше… Тут он осёкся – Джейн Фаррар, словно почувствовав, что на неё смотрят, взглянула на него через пропасть тёмного зала. Натаниэль насмешливо поклонился ей, слегка помахал рукой. Его бесшабашное возбуждение нарастало с каждой минутой. Если всё пойдёт хорошо, Аскобол и прочие скоро уже возьмут Хопкинса под стражу. А тогда посмотрим, что ненаглядная госпожа Фаррар скажет на это завтра! Натаниэль снова наклонился к Китти Джонс. – Даже жалко, что ваше Сопротивление больше не действует, – прошептал он, слегка рисуясь. – Одна хорошо нацеленная бомба могла бы сейчас одним махом ликвидировать все правительство! Это была правда. Партер был заполнен членами правительства второго разбора, их жёнами, помощниками, заместителями и советниками. Натаниэль видел, как чиновники отчаянно вертят головами, выясняя, кому достались места попочетнее, им или их соперникам. Поблёскивали линзы биноклей, шелестели конфетные фантики, толпа исходила возбуждением. На втором и третьем планах видно было множество мелких бесов, подпрыгивающих и приплясывающих на плечах своих хозяев. Бесы деловито выпячивали грудь, раздували бицепсы до немыслимых размеров и переругивались с соседями. Какофония в оркестре затихла. Ещё раз взвизгнула скрипка – и настала тишина. Свет в зале погас окончательно. Луч прожектора осветил занавес в центре сцены. Тишина. Рокот барабанов. Исступлённый вопль трубы из группы духовых. Занавес дрогнул и разошёлся в стороны. На сцену вышел Мейкпис в великолепном сюртуке жатого зелёного бархата. В ответ на аплодисменты зрительного зала он раскрыл объятия, как мать своим детишкам. Два поклона балконам, один партеру. Потом Мейкпис вскинул руки. – Леди и джентльмены, вы чрезмерно добры, чрезмерно. Прошу вас! Аплодисменты и выкрики стихли. – Благодарю вас. Прежде чем представление начнётся, я должен сделать особое объявление. Я безмерно рад – скажу больше, горд! – возможностью представить свою последнюю безделицу столь изысканной аудитории. Я вижу, что сегодня здесь собрались все лучшие люди империи, включая нашего признанного законодателя хороших вкусов, мистера Руперта Деверокса. Тут Мейкпис выдержал паузу, пережидая восторженные аплодисменты. – Именно так. И именно тёплые чувства, которые все мы питаем к дорогому Руперту, вдохновили меня на создание пьески «От Уоппинга до Вестминстера», занимательного повествования о выдающихся событиях его жизни. На самом деле, как вы узнаете из примечаний к программке, вымышленной является только сцена в общей спальне женского монастыря. Все остальные потрясающие, удивительные, невероятные события основаны на фактах. Надеюсь, что наше представление станет для вас не только развлекательным, но и познавательным! Он коротко поклонился и широко улыбнулся. – Как всегда на моих представлениях, я попросил бы вас не фотографировать со вспышкой. Это может отвлечь актёров. Помимо этого, часть спецэффектов, которые будут использованы сегодня на сцене, связана с применением магии и создаётся группой дружелюбно настроенных демонов. Иллюзии будут выглядеть убедительнее, если вы на время представления снимете линзы. Согласитесь, ничто не может так испортить восхитительную сцену свадьбы, как вид двух толстозадых бесов, пускающих фейерверки на заднем плане! Смех. – Спасибо. Кроме того, я попросил бы на время представления отпустить всех личных демонов, чтобы они не испортили спектакль какой-нибудь неуместной выходкой. Приятного всем вечера! Надеюсь, он станет для вас незабываемым! Шаг назад, шум занавеса. Прожектор погас. По всему зрительному залу раздалось шуршание и щелчки – это зрители вынимали из сумочек и карманов пиджаков футляры для линз, открывали их, клали туда линзы и убирали футляры на место. Волшебники отдавали короткие команды, их бесы мерцали, таяли и исчезали. Сняв линзы, Натаниэль взглянул на Китти Джонс – она сидела и бесстрастно смотрела на сцену. Нет, непохоже, что она задумала что-нибудь неуместное. И тем не менее Натаниэль знал, что сильно рискует. Фританга он отпустил, а все прочие его демоны заняты Хопкинсом. У него под рукой не было ни единого слуги. А что, если она вздумает взяться за старое? Из тьмы внизу донёсся рокот барабанов и пение скрипок. Вдали взревели рога: военные фанфары, которые быстро перешли в разудалую музычку в стиле мюзик-холла. Занавес разошёлся в стороны, и зрители увидели великолепное изображение лондонской улицы сорокалетней давности. Высокие дома, лотки, нарисованное голубое небо вверху, колонна Нельсона на заднем плане, пухлые голуби на верёвочках, порхающие над сценой. С обеих сторон показалась вереница разносчиков, вкативших на сцену свои тележки. Встретившись посередине, они принялись громко обмениваться развязными простонародными шуточками и хлопать себя по ляжкам в такт музыке. Сердце у Натаниэля упало: он понял, что первая ария будет прямо сейчас. Он откинулся на спинку кресла, безнадёжно думая о гадательном зеркале у себя в кармане. Может, удастся выскользнуть на минутку и проверить, что происходит… – Ну как, Джон, неплохое начало, а? – осведомился мистер Мейкпис, который появился рядом с ним внезапно, точно выскочил из потайного люка. Он опустился в кресло, вытирая со лба выступивший пот. – Народу-то, народу! Не правда ли, великолепное зрелище? – Он хихикнул. – Мистер Деверокс уже полностью поглощён спектаклем. Вы только посмотрите, как он хохочет и бьёт в ладоши! Натаниэль, прищурившись, вгляделся во тьму. – У вас зрение лучше моего. Мне его совсем не видно. – Так это потому, что вы вынули линзы, как и положено хорошему послушному мальчику. Вставьте их обратно и посмотрите. – Но… – Вставьте, вставьте, голубчик. Здесь, в моей ложе, действуют другие правила. Указания для всех на вас не распространяются. – А как же иллюзии? – О, не беспокойтесь: вы и так увидите достаточно забавного. Можете мне поверить! И он от души хохотнул. Вот же своенравный дурак! Натаниэль, отчасти раздражённо, отчасти растерянно, вставил линзы в глаза. Теперь, когда он мог видеть второй и третий планы, в зрительном зале заметно посветлело, и Натаниэль различил волшебников, сидевших в ложах противоположной стороны. Да, действительно: Деверокс весь подался вперёд и высунулся из ложи. Его взгляд был прикован к сцене, голова кивала в такт музыке. На лицах прочих министров отражались разные степени отвращения и раздражения, но в целом все мирились с неизбежным. На сцене развязные разносчики укатили свои тележки, освободив место для выхода юного будущего премьер-министра. Из-за кулис выполз бледный тощий юнец, которого Натаниэль видел в Ричмонде. На нём был школьный пиджак, рубашка с галстуком и штаны. Брюки были коротки, и торчащие из них волосатые лодыжки, пожалуй, чересчур бросались в глаза. Щеки юнца были густо нарумянены, чтобы придать ему цветущий мальчишеский вид, однако же двигался он на удивление вяло. Юнец остановился рядом с картонным почтовым ящиком и принялся дрожащим голосом толкать речь. Мейкпис за плечом у Натаниэля недовольно фыркнул. – С Бобби столько проблем! – шепнул он. – На репетициях он то и дело заходился неудержимым кашлем и угасал буквально на глазах. Такое впечатление, что у него чахотка. Мне сейчас пришлось влить в него приличную порцию бренди, чтобы поднять его на ноги. Натаниэль кивнул. – Вы думаете, у него хватит сил дотянуть до конца представления? – Думаю, хватит. Представление-то не столь уж длинное. Скажите, а госпоже Джонс представление нравится? Натаниэль в таинственной полутьме стрельнул глазами в сторону девушки. Он различал её тонкий профиль, милый блеск её волос, лицо, искривлённое гримасой бесконечной скуки. Выражение её лица невольно заставило его улыбнуться. Он… Улыбка застыла и исчезла. После короткой паузы Натаниэль наклонился к Мейкпису. – Скажите, Квентин, – спросил он, – а откуда вам известно, что эта леди – госпожа Джонс? Маленькие глазки Мейкписа блеснули во тьме. Шёпот: – Мне многое известно, мой мальчик! Но тише! Тише! Сейчас будет ключевая сцена нашего представления. Натаниэль вздрогнул и нахмурился. – Как? Уже? Это изумительно… удивительно короткая пьеса. – Что поделаешь, пришлось перенести эту сцену в начало – вы же видите, Бобби плохо себя чувствует. Центральный монолог он бы просто загубил на корню – у него дыхания не хватит. А теперь молчите. Линзы надели? Хорошо. Тогда смотрите.