Пузырь превратился в пар и исчез. Это предложение было настолько неожиданным, что в течение нескольких минут я мог только бесцельно блуждать по шатру, поправляя подушки и рассматривая собственное отражение в полированной бронзовой утвари. И тут до меня окончательно дошёл смысл его слов. Я вышел из шатра, бросил прощальный взгляд на лагерь и с торжествующим криком взмыл в воздух. Прошло семь дней. Я возвратился в Александрию. Мой хозяин стоял в своём кабинете, в одной белой тунике, без сандалий. Лицо у него осунулось, вокруг глаз от усталости появились серые круги, но меня он встретил со всегдашним энтузиазмом. – Как раз вовремя! – воскликнул он. – И как тебе мир? – Мир широк и прекрасен, хотя, пожалуй, в нём многовато воды. На востоке горы вздымаются до самых звёзд, на юге земли не видно под кронами лесов. Устройство Земли чрезвычайно многообразно – мне будет над чем поразмыслить. – Надо будет и мне когда-нибудь все это повидать… Ну а люди? Что ты скажешь о них? – Люди появляются разрозненными пятнами, как прыщи на заду. Похоже, большинство из них обходится без магии. – Твои наблюдения весьма глубокомысленны, – усмехнулся Птолемей. – А теперь моя очередь! Он провёл меня к двери в уединённое внутреннее помещение. На полу там был нанесён большой, во всю комнату, круг, исписанный иероглифами и рунами. Рядом с кругом на полу лежали травы, амулеты, вороха папирусов и груды восковых табличек, исписанные почерком моего хозяина. Он устало улыбнулся мне. – Ну как? Я деловито осматривал преграды и словесные цепочки пентакля. – Ничего особенного. Довольно стандартная схема. – Знаю, Рехит. Я пробовал всяческие сложные усовершенствования, усиления и наговоры, но всё это казалось каким-то неправильным. И тут мне пришло в голову: ведь все наши обычные способы предохранения предназначены для того, чтобы ограничивать свободу передвижения – ну, знаешь, чтобы джинны не могли вырваться наружу и нам ничто не угрожало. А мне-то нужно как раз противоположное: я хочу иметь возможность свободно передвигаться. И чтобы, если я сделаю вот так, – он нарочно стёр ногой часть начертанной кошенилью линии круга, – это позволило бы моему духу вырваться наружу. Через эту маленькую дырочку. А тело моё останется здесь. Я нахмурился. – А зачем тебе тогда вообще пентакль? – Ага! Хороший вопрос. По словам нашего друга Аффы, шаманы далёких земель, беседующие с джиннами на границах наших царств, по собственной воле оставляют свои тела. Для этого им требуется только произнести определённые слова, кругов они не используют. Но шаманы и не пытаются преодолеть границу между нашими мирами – те самые стены стихий, о которых ты мне так много рассказывал. А я хочу именно этого. Я думаю, что, точно так же, как сила круга притягивает тебя прямо ко мне, когда я тебя призываю, эта же самая сила может направить меня в противоположном направлении, сквозь стены, если только слова будут иными. Это механизм фокусировки. Понимаешь? Я почесал подбородок. – Э-э… Извини, так что там говорил Аффа? Хозяин возвёл глаза к небу. – Это не важно. Важно вот что. Я думаю, что без труда смогу направить обычный вызов в обратном направлении, но, если врата действительно откроются, мне на той стороне нужно что-то, что благополучно провело бы меня сквозь них. Что-то, что задало бы направление. – Это проблема, – сказал я. – Ведь в Ином Месте нет направлений. Ни гор, ни лесов. Я это тебе говорил бессчётное количество раз. – Знаю. Для этого-то ты мне и нужен. Мальчик присел на корточки, роясь в куче обычных магических причиндалов, которые водились у любого египетского волшебника: скарабеев, мумифицированных грызунов, пирамидок новейшего образца и прочего барахла. Он вытащил маленький анк[84] и ткнул им в мою сторону. – Как ты думаешь, это железо? Почувствовав порыв обжигающего сущность холода, я обиженно отшатнулся. – Ага. Не размахивай этой штукой. – Хорошо. Значит, оставлю его на своём теле для защиты. Просто на случай, если вдруг явятся какие-нибудь посторонние бесы, пока меня не будет. Так вот, возвращаясь к тебе, Рехит, я благодарю тебя за всё, что ты для меня сделал; я у тебя в долгу. Ещё немного – и я тебя отпущу. Все твои обязательства передо мной будут считаться исполненными. Я поклонился, как принято. – Благодарю, хозяин. Он махнул рукой. – Забудь ты это слово! Так вот, когда будешь в Ином Месте – слушай, пока не услышишь своё имя – в смысле, настоящее имя[85]. Прочитав заклятие, я трижды назову твоё имя. Ответь мне, если захочешь: думаю, этого будет достаточно, чтобы задать мне нужное направление. И я пройду к тебе сквозь врата. Я в свойственной мне манере изобразил на лице сомнение. – Ты уверен? – Уверен. – Мальчик улыбнулся мне. – Рехит, если я тебе надоел за всё это время, выход очень прост. Не отвечай на мой зов, и все. – А это от меня зависит? – Ну конечно. Иное Место – это ведь твоя вотчина. Если ты сочтёшь уместным призвать туда меня, это будет для меня большая честь. Лицо у него раскраснелось от возбуждения, зрачки расширились, как у кошки, – в мыслях он уже вкушал чудеса иного мира. Он подошёл к чаше, стоявшей у окна. Я наблюдал за его движениями. В чаше была вода. Он омыл лицо и шею. – Эти твои теории, конечно, очень занятны, – осторожно заметил я, – но известно ли тебе, что произойдёт с твоим телом, если ты перейдёшь в наш мир? Ведь твоя плоть – не то что наша сущность. Он утёрся полотенцем, выглянул в окно, на крыши, где незримым покровом висела полдневная городская суета. – Иногда мне кажется, – произнёс он, – что моя плоть и земле тоже не принадлежит. Я всю свою жизнь провёл взаперти, в библиотеках, почти не соприкасаясь с миром. Когда я вернусь, Рехит, я отправлюсь странствовать, как ты… – Он обернулся и потянулся, раскинув тонкие смуглые руки. – Конечно, ты прав: я не знаю, что произойдёт. Быть может, это мне дорого обойдётся. Но, думаю, оно того стоит: увидеть то, чего не видел никто из людей! Он подошёл к окну, закрыл ставни. Мы оба остались в тусклом, бледном полумраке. Потом он запер дверь в комнату. – Когда мы снова встретимся, возможно, ты окажешься целиком в моей власти, – сказал я. – Вполне вероятно. – И тем не менее ты доверяешь мне? Птолемей рассмеялся. – А что, по-твоему, до сих пор я тебе не доверял? Когда я в последний раз сковывал тебя пентаклем? Взгляни на себя – ты свободен, как и я сам. Ты вполне можешь в мгновение ока придушить меня и убраться восвояси. – А-а… Ну да. Об этом я как-то не задумывался. Мальчик хлопнул в ладоши. – Что ж, пора! Пенренутета и Аффу я уже отпустил. Никаких долгов за мной не осталось. Так что теперь твоя очередь. Если будешь так любезен войти в пентакль, я тебя освобожу. – А как же твоя безопасность? Я оглядел тёмную комнату. Полосы света из щелей в ставнях лежали на стенах и полу, точно следы когтей. – Ведь когда нас не будет, ты останешься беззащитным, если твои враги до тебя доберутся. – Последним заданием Пенренутета было принять мой облик и уехать на юг по старой дороге. Так, чтобы его заметили. Шпионы отправятся вслед за его караваном. Так что, как видишь, я все предусмотрел, дорогой мой Рехит. Он махнул мне рукой. Я вступил в круг. – Знаешь, – начал я, – тебе совершенно не обязательно рисковать собой ради этого эксперимента. Я смотрел на его узкие плечи, тощую шею, костлявые ноги, торчащие из-под туники. – Это не эксперимент, – сказал Птолемей. – Это жест. Это искупление. – Искупление? Чего? Трёх тысяч лет рабства? Зачем взваливать на себя груз стольких преступлений? Никто из волшебников, кроме тебя, никогда даже не думал об этом. Он улыбнулся. – В том-то и дело. Я – первый. И если моё путешествие пройдёт успешно и я смогу вернуться и описать его, за мной последуют и многие другие. В отношениях джиннов и людей наступит новая эпоха. Я уже успел кое-что записать, Рехит, – моя книга займёт почётное место в любой библиотеке Земли. Я этого не увижу, меня уже не будет, – но, быть может, увидишь ты. Невольно заразившись его энтузиазмом, я кивнул. – Будем надеяться, что ты прав. Он не ответил – только щёлкнул пальцами и произнёс освобождающее заклятие. И последнее, что я видел перед тем, как исчезнуть, – это его лицо, уверенное и безмятежное, его глаза, устремлённые на меня. Китти 22 Китти очнулась от слепящего света и острой боли в боку. Секунды шли. Она лежала неподвижно, медленно осознавая, что в висках стучит кровь и в раскрытом рту пересохло. Запястья болели. Жутко воняло горелыми тряпками, одну руку что-то сильно стискивало.