– Да уж, судьба все дороги к твоему порогу завернуть норовит, – рассмеялся Середин. – Девки, что от татей я отбил, отчего домой не возвращаются? Прижились, ровно кошки бродячие. – Стыдно им домой возвертаться опосля случившегося. Опозоренными стали, в руках поганых побывав. Кто поверит, что ничего с ними там случиться не успело? У меня же на хозяйстве рук нет совсем. Пусть остаются помощницы, не объедят. – Ты хозяйка, тебе виднее, – пожал плечами Олег. – Ладно, пошли очаг разжигать. Посмотрим, как все по месту встало. Будет дымить или нет? Огонь в старом очаге вспыхнул быстро и весело, даже не попытавшись выплюнуть в горницу хоть немного копоти. Немного выждав, Середин кинул в пламя пучок сырой травы – но поднявшийся над ним сизый дымок тут же был утянут в трубу. – Вот так здорово! – обрадовалась селянка. – У тебя золотые руки, знахарь. За что ни возьмешься, все ладно выходит. Давай ради такого успеха я меда хмельного принесу? Чего ему зря стоять? – Другой бы спорить стал, а я – пожалуйста, – рассмеялся Олег. – Неси! К хмелю хозяйка принесла пирожки и холодец, потом еще и ветчину, и потому передышка после работы плавно переросла в сытный обед, после которого всем хотелось только спать. Однако, отдохнув, ведун все же начал потихоньку собираться. Перегружать свои походные мешки он не собирался. Для путника все, без чего можно обойтись – лишний груз. Две чересседельные сумки на заводных лошадей, да тюк с ковром и овчиной для ночлега – вот и вся поклажа. В первую очередь, само собой, оружие и броня, набор зелий и лечебных трав – которые, впрочем, в большинстве годились и для заговоров. Сменная одежда, теплая одежда. Что еще нужно человеку в дальней дороге? Если в чем нужда и возникнет, так есть такая славная палочка-выручалочка, как кошель с серебром. В деньгах бывший повелитель степняков нужды не испытывал. Прочих лошадей, телеги, взятое у грабителей добро ведун решил оставить Беляне. Что-то пригодится для хозяйства, что-то можно продать, коли нужда застигнет, а коли повезет селянке – все вместе за хорошее приданое сойдет. Уложив большую часть вещей, ведун услышал стук в дверь, и почти сразу в горницу вошли четверо мужиков. Никого из них по имени Олег не знал, но лица мелькали перед глазами много раз во время обходов Чалова – здешние были обитатели, деревенские. В заснеженных полушубках, валенках, в мохнатых ушанках, они некоторое время неуверенно крякали и кашляли, потом один догадался снять шапку – его примеру тотчас последовали все остальные, уже в который раз удивив Середина похожестью всех чаловских между собой: конопатые, лупоглазые, с темными волосами и рыжими бородами. Только у одного из гостей волосы разбавляла благородная седина. Он и заговорил: – Мы, эта, знахарь, обсудили тут промеж собой. Сход как раз кончился. Все честь по чести, общество так порешило. В общем, благодарствуем мы тебе за дело, тобой свершенное. За исцеление общее, и как ведьму с мертвой мельницы погнал. На сем тебе кланяемся... – И все мужики действительно поклонились. – На добром слове спасибо, – кивнул ведун, – но это ремесло мое обычное. С тем по свету хожу, с него и кормлюсь. – Вот о том сход и уговаривался! – почему-то обрадовался седой. – Негоже тебе в бродягах бездомных слоняться. Порешил сход за дело твое доброе дозволение дать на проживание. Знахарь ты, видим, добрый, нам такой надобен. Посему оставайся ты здесь, заместо Горислава старого. С Беляной, вижу, вы сладили. Так мы тому противиться не станем. Оставайся. Хозяйство при ней ладное, дом крепкий. Живи-поживай, добра наживай. – Спасибо, конечно, – покачал головой Середин, – но мне здесь делать больше нечего. Работу я, как обещал, справил. Надобно и в иных местах людям подсобить. – Нехорошо сказываешь, знахарь, – повысил голос седой. – Общество к тебе всей душой повернулось, а ты нос воротишь! – Судьба моя такая – от веси к веси бродить, – миролюбиво ответил Олег. – На роду так написано. Против радуницы своей не попрешь. – Сход так порешил, – несколько сбавил тон мужик, – на кошт тебя взять можно. Коли ты от лихоманки и ненастья помогать станешь, так и тяготу с хозяйством с тебя снять можем. Опять же, сказывают, корил ты общество, что богов своих мы забыли. Так тебе святилище наше и доверим. К тебе небеса благосклонны, ты за то печалишься. Ты об истуканах и позаботься. – Эк оно обтекаемо прозвучало: «сказывают», – усмехнулся Середин. – Вроде ни с кем, кроме Беляны, я о том не говорил. – А постыдного в том ничего нет, – возразил седой. – То мельничиха проклятущая слабость и беспамятство на нас навела, что в священную рощу ходить перестали. Ноне же возродить готовы. Тебя же волхвом признаем. – Не нужно, – опять мотнул головой Олег. – Я не волхв, не хранитель. Я охотник. Мое дело беду и нежить изводить, а не молитвы возносить и подношениями побираться. – Общество так решило, знахарь, тебя за проживание с двумя девицами помимо жены не осуждать и в том не препятствовать! – сказал мужик с таким видом, словно выложил главный козырь. – Коли так угодно богам, то пусть оно так и остается. – Да на фиг они мне сдались, эти девицы?! – возмутился Олег. – У Беляны прижились, пусть она с ними и разбирается. Мой дом – дорога, мне до этого дела нет. – Не дело сказываешь, знахарь, – покачал головой темноглазый крестьянин, стоявший за седым. – Общество тебя признало, грехи твои простило, так и неча слова крамольные сказывать. Супротив воли общества идти никому не дозволено. Сказано тебе: с Беляной остаешься, волхвом здешним будешь! Вот и прими волю людскую, поперек прочих не иди. – А сбежать попытаешься – того не допустим, – добавил другой. – Доглядывать за тобой станем, и за домом тоже. Коли супротив воли общества пойдешь, так и мы тебя по-иному за деяния спросим. Как Беляну и девок чужих снасильничал, как чародейством занимался, с ведьмой дружбу вел. Князь наш чародеев не жалует, вмиг справедливость для тебя сыщет. И за колдовство, и за поведение срамное. – Хорошенький разговор, – нахмурился ведун. – Значит, вы меня намерены здесь, как пса сторожевого, на цепи держать, а я вас исцелять еще при этом должен и богов за вас молить? А приглядчики ваши меня удержат, коли я в седло поднимусь да в путь тронусь? Я ведь не только нежить истреблять умею. – Нечто ты еще и грех смертоубийства на себя взять собираешься? – удивился седой. – Такие слова и говорить человеку честному невмочно. Такое будет наше слово: супротив воли общества идти не дозволено никому – ни волхву, ни смерду простому. И общество нарушения воли своей не допустит. А добром ли, не по-доброму – то уж решай. Слово общее мы до тебя донесли. Пойдем... Мужики попятились – спиной к обозленному ведуну не рискнул повернуться ни один, – скрылись за дверью. Середин скрипнул зубами, накинул налатник и вышел следом. С крыльца было видно, что за воротами, шагах в двадцати, на пеньке под заиндевевшей березой, сидит паренек в длинном тулупе и старательно бьет баклуши – режет из уже готовых липовых заготовок нечто каплевидное, что в дальнейшем может стать как ложкой или лопаткой, так и пестиком или игрушкой. В сторону дома он не смотрел, но было понятно, что место для своей работы мальчишка выбрал не просто так. А еще Олег понимал, что если этот наивный простак кинется и вцепится в поводья его лошади, то убивать или калечить юнца он не станет. Не сможет, рука не поднимется. Ведь жизни его ничего не угрожает, это деревенские сказали достаточно ясно. И даже как-то карать-пытать ведуна никто не собирается. Убивать просто ради желания поехать в другое место... Это явный перебор. Тут седой селянин попал в точку: взять на душу такой грех Середин был не в силах. Резать людей, которые просто хотят оставить его при себе жить – пусть и чересчур настойчиво, – это... – Вот попал, электрическая сила! – зло сплюнул Олег и вернулся в избу. Беляна благоразумно задержалась с возвращением домой. Ждала, пока постоялец успокоится. Но это все равно ничего не меняло. Едва она вошла внутрь, как Середин поднялся навстречу: – И что все это значит? – Общество сочло, что ты здесь нужен, Олеженька, – с приторной ласковостью ответила она. – А супротив решения общего не пойдешь, так уж исстари заведено. Как приговорили, так и останется. – Теперь скажи, откуда это самое «общество» узнало столько лишнего? – подойдя вплотную, поднял он за подбородок лицо женщины и заглянул ей в глаза. – Ложь – это грех, – с легкостью парировала Беляна. – Не стану же я сход весь обманывать? Ты спас нашу весь от ведьмы и ее проклятия. Люди не хотят, чтобы ты уходил. Они отдают тебе меня, и я приняла это с послушанием. И ты должен поступить так же. Ты мужик умелый, мудрый и работящий, сход постановил благодарностью тебе ответить и на кошт общинный принять, дабы ни в чем ты нужды и тяготы не испытывал. И я всей душою стараться для тебя в том же стану. Дабы ничто жизнь твою здесь не омрачало. В ласке ты у меня будешь и сытости. В том я зарок при всех дала. – Сердечные вы все такие... Просто мочи нет! – сквозь зубы процедил ведун. – И любите, и заботитесь, и на жертвы для меня идете. Вот только мнением моим не интересуетесь. – Люб ты всем, знахарь. Нечто на любовь злом ответить желаешь? – Вот проклятье... – Олег отпустил селянку, отступил к печи. Снова сплюнул. Он знал, как истреблять нежить и бороться с болезнями. Знал, как сражаться в бою и поединке. Знал, как противостоять мороку и заклинанию. Но как одолеть настырную удушающую доброту – не представлял даже примерно. – Не грусти, Олеженька, – со вздохом подобралась ближе селянка. – У нас тебе будет хорошо. – Не сомневаюсь. Отодвинув Беляну, ведун вышел на двор. Глубоко вдохнув морозный воздух, мельком глянул с крыльца за ворота. Соглядатай резал очередную заготовку. Три уже готовые бульбы с длинными тонкими ручками лежали возле пенька. Середин свернул к хлеву, заглянул к лошадям, вяло пережевывающим сено. Из стоящего в углу мешка сыпанул своим походным по паре полных ковшей ячменя. Пусть подкрепятся, силы наберутся. Когда вышел обратно – наткнулся на Беляну. Селянка накинула ему на плечи налатник: – Что же ты в холод в одной косоворотке выскакиваешь, знахарь? Этак и самому недолго лихоманку накликать. – Меня не возьмет, – пообещал Олег. – Да, кстати. Сена надобно прикупить, одним стогом ноне не обойдемся. Одних лошадей, вон, разом десяток голов прибавилось. А еще овцы, три козы, корова. Всем жрать хочется. Зима же еще длинная впереди. – Продай лошадь – купи сена, – пожал плечами Середин. – На одно подворье такой табун точно ни к чему. Он обогнул Беляну и вернулся в дом. Касаться этой женщины и даже разговаривать с нею ему совершенно не хотелось. Послонявшись в тяжелых думах из угла в угол, он забрался на полати, привалился к стене и закрыл глаза, пытаясь уснуть. Проснулся он от духоты: девицы, разлегшиеся рядом, подкатились к нему вплотную, накрыв одеялом и дыша почти в лицо. К тому же в доме было жарко натоплено и, судя по потрескиванию поленьев, огонь еще продолжал полыхать. Середин решил перебраться туда, где прохладнее – вниз, на тюфяк. И обнаружил раскрасневшуюся хозяйку, уже заливающую воду в чугунки. – Не спится, знахарь? – весело поинтересовалась она. – А я вот брюкву запариваю, да кашу сейчас томиться поставлю. Хорошо все же, когда дыма от печи нету. В любое время огонь разводить можно. Хоть с вечера, хоть с утра, а хоть и днем, как все. Тебе свеклы с яйцом дать? А то ведь спать не емши полез. Притомился, видать, на крыше. – Давай, – согласился ведун. Голодать ради выказывания обиды ему показалось глупым. – И квасу плесни, дабы взбодриться. – Нет квасу, не настоялся еще. Киселя я брусничного зато сделала. Налить? – Налить, – кивнул Олег. – Когда ты только успеваешь? – Не успеваю, сердечный, никак не успеваю, – пожаловалась Беляна. – Но стараюсь. – Помощниц подними, – посоветовал Середин. – Еще набегаются, – милостиво отмахнулась хозяйка. Олег подкрепился, поблагодарил за угощение, тепло оделся и вышел со двора. Вместо паренька вокруг березы теперь бродил пожилой мужик. Завидев ведуна, он встрепенулся, стряхнул рукавицы, сунул за пазуху, напрягся... Но как поступить дальше, явно не знал. – Не суетись, – посоветовал ему Середин. – Видишь, пеший я, не в дальний путь собрался. К святилищу схожу. Сами вы так ведь и не почесались богам поклониться. – Ты это... Ты за меня тоже помолись, сделай милость... – попросил мужик. – Помолюсь, – бросил ему Олег и свернул к реке. Занесенный снегом по щиколотку лед даже не похрустывал под ногами, даром что зима началась толком всего неделю назад. Ведун и каблуком пару раз на середине пристукнул – но прозрачный гладкий панцирь держался прочно. – Самое время зимники тропить... – вздохнул Середин, стряхивая иней с веток прибрежных кустов. Знакомым путем он вышел к святилищу, попытался открыть ворота – те каким-то образом ухитрились смерзнуться. Олег, почесав в затылке, прошел дальше и влез внутрь через лаз возле идола Похвиста. Вокруг бога непогоды было, естественно, чисто прибрано, алтарь укрыт небольшой камышовой циновкой, поверх которой лежала пара пирожков. Ведун, раз уж проходил мимо, отвесил идолу низкий почтительный поклон, но сам, разумеется, отправился к Маре. Раскидал вокруг снег, отряхнул заменяющий алтарь плоский гранитный валун, опустил на него пару вареных яиц. – Ну надо же! – послышался за спиной веселый голос. – Что я вижу? Ведун, знахарь, защитник слабых людишек поклоняется богине смерти! Какое удивительное открытие. – Чего тут удивительного? – пожал плечами Олег. – Я столько людей отвел от ее чаши, что давно сбился со счета. Не хочу, чтобы она гневалась. К тому же Мара – прекраснейшая из всех богинь. Ее лик подобен лунному свету, ее руки словно выточены из слоновой кости, ее губы манят, как утренний рассвет. – Вот только поддаваться этому желанию не стоит, – обошел идола и встал за ним уже знакомый по застолью в проклятой корчме взлохмаченный паренек. – Поцелуй Мары способен забрать жизнь даже у бога. Смертных же превращает в невесомую пыль. – Не холодно в одной рубахе? – поинтересовался ведун. – Мне? – рассмеялся парень и встряхнулся весь, словно мокрая собака. Его свободная полотняная рубаха при этом превратилась в щегольской зипун, а тонкие замшевые сапожки – в вышитые красным катурлином валенки. – Так лучше? – Лучше, – согласился Олег. – А то при одном взгляде на тебя озноб пробирал. – Озноб? – почему-то снова развеселился он. – Озноб тебя проберет, когда ответ на загадку получишь. – Меня съедят? – Такой мелочью отделаешься, только если сильно повезет, – радостно сообщил Похвист. – Все так плохо?