— Нормально обстоят, Коба, — ответил Молотов, — большой любви, кроме как у коммунистического китайского руководства, мы там нигде не снискали, но и особой враждебности, за исключением Украины, Грузии, Молдавии и стран Балтии, которые выдумали себе советскую оккупацию, тоже не имеется. Уж слишком мрачную и неприятную память оставил после себя Гитлер, и любой, кто хотя бы косвенно встанет на его защиту, рискует навсегда испортить себе политическую карьеру. Германия — та, например, делает вид, что ей сейчас не до нас, и вообще ничего особенного не происходит. Тем более что гитлеровская армия успела очень нехорошо отметиться и на той стороне, и этим фактом уже ткнули в лицо тамошнему немецкому руководству, робко поинтересовавшемуся судьбой своих соплеменников, якобы случайно вторгшихся в двадцать первый век. — Пока вы, Вячеслав, — ехидно сказал Вождь, — прохлаждались на первомайских демонстрациях и любовались на шествия монархистов, лесбиянок и недокоммунистов, тут у нас российский экспедиционный корпус нанес германцу контрудар под Кричевым, смял боевые порядки и разгромил вторую танковую группу гитлеровцев. Удар был настолько внезапным и таким стремительным, что в Кричеве российскими танкистами были захвачены врасплох ее штаб и тыловые учреждения вместе с огромными материальными запасами. Вместе со всем своим штабом в плен попал сам Гудериан, и одна ушлая российская журналистка даже успела взять у него интервью. Вот полюбуйтесь, прислали для ознакомления. С этими словами Сталин передал Молотову два листа писчей бумаги, сколотых скрепкой и испещренных красными пометками поверх текста, отпечатанного с помощью лазерного принтера. Молотов прочел переданные бумаги, удовлетворенно хмыкнул, и со словами: «Все, отбегался, подлец, больше гадить не будет» передал текст интервью маршалу Шапошникову. В ответ на вопросительный взгляд последнего Сталин пояснил: — Есть мнение, что необходимо немного подкорректировать этот материал и в самое ближайшее время поставить его в «Красную Звезду». Уж больно хорошо товарищ Максимова в конце повозила спесивого германца мордой по столу. Да и чисто в психологическом плане нашим людям будет полезно узнать из первых рук, что победили бы мы германца в любом случае, и помощь потомков — это не вопрос жизни и смерти нашего государства рабочих и крестьян, а вопрос большего или меньшего количества людских потерь и материальных разрушений. Кроме Гудериана и его штаба, в Кричеве был захвачен и сопровождавший их повсюду походный бордель. Так вот, теперь есть мнение, что этих дамочек, которые ни в коем случае не являются комбатантами, следует передать Германии двадцать первого века — так сказать, в знак доброй воли. И российские товарищи тоже не против такого хода. Посмотрим, как на этот шаг отреагирует Берлин две тысячи восемнадцатого года. Молотов кивнул — мол, он понял, и все сделает, Сталин же перевел взгляд на маршала Шапошникова. — Борис Михайлович, — сказал он, — доложите, как обстоят дела по части военного сотрудничества с нашими российскими союзниками. — Во-первых — доложил начальник Генерального Штаба РККА, — новых сухопутных частей и соединений в составе экспедиционной группы войск не будет. Три дивизии, две бригады и несколько спецчастей усиления, и на этом все. В дальнейшем усиливаться будет только ракетная и авиационная компонента. Во-вторых — пропускная способность того, что потомки называют межвременным порталом, увеличилась, и дополнительные мощности будут использованы для того, чтобы поставить нашей армии вооружение и боеприпасы с их мобилизационных складов. В первую очередь это будут единые пулеметы Калашникова под винтовочный патрон образца восьмого года и ручные противотанковые гранатометы для нашей пехоты, которые сильно осложнят жизнь немецким танкистам, а также средства связи с системой кодирования для танковых и авиационных войск. В-третьих — идут переговоры о формировании своего рода интербригад. Бойцы и командиры с боевым опытом и не только российским гражданством согласны воевать на нашей стороне под полностью нашим командованием. Просто лимиты на пополнение экспедиционной группы войск достаточно жесткие, и желающих воевать на нашей стороне гораздо больше, чем вакантных мест. — Ну это же просто замечательно, — воскликнул вождь, — то, что люди на демонстрациях таскают портреты товарища Сталина — это одно, а вот то, что они рвутся в бой с немецкими фашистами и это явление достаточно массовое — это совсем другое дело. С портретом ходить может каждый, а вот воевать пойдет только настоящий человек. Закончив эту фразу, Сталин вопросительно посмотрел на Михаила Ивановича Калинина, но тот легким пожатием плеч дал понять, что его встречи с руководством Госдумы, Совета федерации и правящей партии «ЕР» носили исключительно рабочий характер, и отдельно докладывать пока что нечего. После этого Верховный дал понять присутствующим, что аудиенция завершена и всем пора покинуть его кабинет. Когда товарищи, собрав свои бумаги, вышли, Сталин принялся не спеша набивать свою любимую трубку, при этом продолжая размышлять, как бы ведя диалог с самим собой. Ведь хоть Махатма Ганди еще не умер, откровенно поговорить товарищу Сталину зачастую также было не с кем. Некоторые вопросы он не мог обсудить даже с Берией, которому доверял почти безгранично. «А если серьезно, — думал он, — то мы с вами, товарищ Сталин, прекрасно знали о том, что некоторые наши не такие уж и далекие потомки, большая часть из которых уже ходит по нашей земле своими ногами, а других мамы еще возят в колясках, просрали большевистскую идею, оставив от нее пустую выхолощенную догмами оболочку. Мы в том мире сумели выиграть войну и защитить страну от первого самого страшного натиска мирового империализма, а они, имея уже наработанный нами фундамент, вдребезги проиграли мирное соревнование двух систем. В результате краха большевистской, коммунистической идеи случился крах СССР, который, как говорит коллега Путин, стал величайшей геополитической катастрофой двадцатого Вы спросите, что из этого следует, товарищ Сталин? А следует то, что нам надо гораздо серьезней отнестись к кадровому вопросу. Сейчас мы занимаемся подбором кадров, но, как показала будущая история, все это полумеры. Кадры для руководства партией и государством надо специально выращивать, и при этом не бояться того, что на десять тысяч тонн руды, взятой в первоначальную обработку, выйдет только один грамм драгоценного радия. Сейчас мы обдумываем целую систему, которая позволяла бы брать людей из народа и при наличии соответствующих качеств обучала бы их и продвигала на вышестоящие посты. А если таких качеств нет или они оказались исчерпаны, автоматически сбрасывала бы неподходящих людей на нижележащие уровни, не доводя дело до судебных процессов и расстрелов. Иначе никак, товарищ Сталин! Потому что, когда мы чистим партию, как говорят в будущем, с помощью репрессий, то вместе с грязной водой выплескиваем и множество полезных людей, на которых написали доносы разные карьеристы. И эти кампании внушают нормальным людям страх и отвращают их от партии. А когда мы вообще не чистим партию от враждебных элементов или просто бездельников, то она очень быстро начинает загнивать, и сгнивает в итоге до основания, как это и произошло в восьмидесятых годах в прошлом наших потомков. Сейчас последнюю чистку производит война. Она же показывает нам, кто из наших товарищей чего стоит, и она же, с другой стороны, забирает у нас самых лучших и достойных людей. Так вот, сейчас наша задача, как настоящих большевиков, сделать так, чтобы эти лучшие и достойные смогли себя показать и в то же время чтобы они остались живы, а трусы, паникеры, бездельники, дураки и карьеристы были бы беспощадно отсеяны и больше не засоряли собой нашу партию. И решить эту задачу не менее важно, чем выиграть войну. Иначе чего мы стоим как большевики, если не сможем избежать уже известных нам ошибок и ловушек…» 1 сентября 1941 года, 10:15. Ближние окрестности Кричева Командующий 56-м моторизованным корпусом генерал пехоты Эрих фон Манштейн Вот уже второй день, в окрестностях этого небольшого городка (16 тысяч жителей) шли ожесточенные бои, сковывающие все больше и больше резервов вермахта. На Мстиславльском направлении действовал 56-й моторизованный корпус (8-я панцердивизия, 3-я моторизованная дивизия и моторизованная дивизия СС «Тотенкопф»), который был срочно переброшен из-под Старой Руссы, где осталась недобитая им 34-я армия большевиков, которая в итоге сумела вырваться из окружения, сохранив костяк своего боевого состава. Передовые части 56-го мотокорпуса (разведывательные и мотоциклетные батальоны), продвигающиеся к Кричеву со стороны Мстиславля, по своему обыкновению, с ходу атаковали позиции большевиков, но большого счастья им это не принесло. В частности, многострадальный[22] 3-й мотоциклетный батальон СС моторизованной дивизии СС «Тотенкопф» вечером 30-го августа под селением Лобковичи с ходу влетел в грамотно организованную стрелково-артиллерийскую засаду, где и был истреблен до последнего человека. Как там доподлинно было дело, никто не знает, но шквальная стрельба из пулеметов и автоматических мелкокалиберных пушек (что обычно характерно для «марсиан») разносилась очень далеко. Следовавший в авангарде основных сил дивизии 1-й мотопехотный полк дивизии СС «Тотенкопф», попытался прийти на выручку попавшей в неприятности разведке, но при попытке приблизиться к деревне Селец сперва напоролся на плотный заградительный огонь артиллерии, а потом на перекрестный обстрел из стрелкового оружия, станковых пулеметов и автоматических пушек. Ожесточенный бой с применением всех видов оружия шел до темноты, после чего пехотные части большевиков при поддержке моторизованных подразделений «марсиан» перешли в ночную контратаку, закончившуюся разгромом 1-го мотопехотного полка дивизии СС «Тотенкопф» и его беспорядочному отступлению по направлению обратно к Мстиславлю. При этом большие потери понес также артиллерийский полк дивизии СС «Тотенкопф», ввязавшийся в контрбатарейную борьбу с артиллерией «марсиан», имевшей более совершенные средства артиллерийской разведки и управления огнем и большую дальность стрельбы. Примечание авторов: на самом деле в контрбатарейной борьбе участвовала сводная гаубичная артиллерийская бригада, имевшая в своем составе 18-ть российских САУ2 СЗ и 18-ть советских пушки-гаубицы МЛ-20 буксируемых трехосными полноприводными тягачами «Урал». Еще одна такая сводная артиллерийская бригада действовала на Славгородском (Пропойском) направлении против 41-го моторизованного корпуса генерала Рейнхарта. Сильно потрепанные в предыдущих боях с частями экспедиционной группы войск 46-й и 47-й моторизованные корпуса, дислоцированные в районе Рославля, тоже перешли в наступление в направлении Кричева, но поскольку лесисто-болотистая местность на том направлении не благоприятствовала действиям подвижных соединений, потери на этом направлении были велики, а темп продвижения незначителен и без привлечения сил экспедиционной группы войск. Немного больше повезло разведке 3-й моторизованной дивизии — в районе села Ходосы она наткнулась на спешно оборудуемый рубеж полевой обороны большевиков (при поддержке несколько моторизованных подразделений «марсиан») и после короткого боя тут же отскочила обратно. Как доложил командир моторизованного разведывательного батальона вермахта, его часть была не в состоянии бодаться лоб в лоб с мотострелковой ротой и танковым взводом «марсиан», которые поддерживали окапывающийся стрелковый полк РККА. В этом месте немцы отделались легким испугом, а также четырьмя сожженными грузовиками и тремя бронетранспортерами. А может, эта легкость потерь в разведывательном батальоне вермахта объяснялась тем, что все самое лучшее было выделено для как можно более полного уничтожения именно эсэсовской части. В итоге, как уже говорилось, и у Селец, и Ходосы уже двое суток шли вязкие, как патока, бои на прорыв обороны большевиков, которая пока держалась, а все вклинения и тактические успехи немецких войск тут же парировались действиями механизированных подразделений «марсиан», находящихся во втором эшелоне. Впрочем, иметь дело с окопавшейся большевистской пехотой тоже оказалось не так легко. Почти сразу выяснилось, что большевистская оборона оказалась насыщена большим количеством пулеметов, по своим тактическим характеристикам ничуть не уступающим знаменитому немецкому пулемету МГ-34. Шквальный пулеметный огонь не особо способствует успеху пехотных атак, когда цепи в фельдграу либо прижимаются очередями к земле, либо скашиваются под корень, как пшеница косой. Попытка поддержать действия пехоты самоходной артиллерией и панцерами тоже обернулась конфузом, потому что в руках у большевиков в большом количестве оказалось совершенно новое оружие — скорее всего, переданное им «марсианами». Реактивные противотанковые гранатометы на расстоянии сто-двести метров с легкостью расправлялись даже с крепколобыми «штугами», что было не под силу «сорокопяткам», с которыми немецкие танкисты имели дело ранее. Попытка ввести в бой со стороны Мстиславля 8-ю панцердивизию не привела ни к чему, кроме дополнительных потерь в людях и технике. То, что у немецких зольдатенов легко получалось всего две недели назад, теперь оказалось невозможным. Несмотря на весь тевтонский натиск, фронт большевиков держался, а в самые критические моменты в дело вмешивались «марсиане» и нейтрализовали многообещающий прорыв. К тому же большевистская пехота дралась яростно-самоотверженно, то и дело поднимаясь в короткие злые штыковые контратаки и категорически отказываясь сдаваться в плен[23]. Кроме всего прочего, сущим наказанием для частей вермахта и СС стали налеты авиации «марсиан», которые от действий большими группами перешли к нанесению ударов парами и четверками. От этих стремительных машин, подкрыльевые пилоны которых, как правило, были сплошь увешаны различными вооружениями, немецкой пехоте и панцерам не было никакого спасения. Да что там говорить — немецкие зенитки могли лишь слегка оцарапать их броню, а истребители просто не догоняли их на прямой, в то время как эти машины оказались настоящими королями поля боя, уничтожая на марше целые подразделения вермахта, а также колонны с топливом и боеприпасами. В то же время поддержка сухопутных частей со стороны люфтваффе упала почти до нуля. Генерал Манштейн с горечью отмечал, что немецкие летчики просто отказываются даже близко подлетать к тем местам, где могут оказаться подразделения «марсиан», потому что у тех в больших количествах имеются ракетные противосамолетные снаряды, которые вроде бы даже сами наводятся на немецкие самолеты. По крайней мере, иначе объяснить точность, с которой они попадают в цель, просто невозможно. А в последнее время такие снаряды стали появляться и руках большевистской пехоты — правда, не везде, а только там, где она действует рука об руку с «марсианами». Но даже это означает, что немецкие войска на самых важных участках фронта полностью лишились авиационной поддержки. С точки зрения военного офицера-профессионала, которым, несомненно, был Манштейн, ситуация выглядела даже более чем безнадежно, но, в отличие от Гудериана, у него ни на секунду не возникало даже мысли о сдаче в плен к большевикам или даже «марсианам». Все дело было в том, что по приказу Манштейна подчиненные ему войска активно участвовали в репрессиях против мирного советского населения, выискивая и уничтожая евреев, коммунистов, комсомольцев и политработников, из-за чего генерал вполне обосновано опасался, что сразу после попадания в плен (без разницы — к большевикам или к «марсианам»), его неминуемо ждет расстрел. 1 сентября 1941 года. 14:55. Аэродром люфтваффе в окрестностях Могилева. группенфюрер СС Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих Перед полетом, который должен был стать для него последним, Гейдрих вместе с механиком тщательнейшим образом проверил готовность к вылету своего истребителя. Таков незыблемый порядок в военной авиации любой страны, без различия того, какие опознавательные знаки нанесены на плоскости и хвостовое оперение летательных аппаратов, и его нарушение немедленно становится предметом служебного расследования. Гейдрих, естественно, не хотел привлекать к себе лишнего внимания и делал все по инструкции. Кроме всего прочего, ему не удалось отделаться от навязанного ему ведомого. Теперь у молодого (чуть за двадцать) белобрысого парня по имени Михель могло быть только две судьбы. Или он гарантированно погибнет еще до того, как Гейдрих приведет в исполнение свой замысел, или, вернувшись из боевого вылета, сообщит, что группенфюрер СС Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих героически погиб в жестоком бою с большевиками. При этом, разумеется, на самом деле Гейдрих и не собирался умирать, и поэтому крайне тщательно обдумывал эту почти неразрешимую задачу. По всему у него выходило, что мальчишке лучше бы умереть сразу, а то, пьггаясь имитировать свою смерть, можно гробануться самым настоящим образом, чего Гейдрих делать не собирался. В последнее время немецкие пилоты старались даже близко не подлетать к линии фронта, которая выгнутой внутрь дугой протянулась от Гомеля до Брянска, потому что эта черта и лежащее за ней пространство превратились для люфтваффе в территорию смерти. Любой появившийся над ней германский самолет будет немедленно сбит — неважно, окажется это высотный разведчик-бомбардировщик «Юнкерс-86» или легкий связной «Шторьх». И при этом зенитчикам «марсиан» не требуется огромного количества орудий, заляпывающих небо шапками разрывов. Пилоты люфтваффе уже знали, что в таком случае на земле появляется рукотворная туча дыма и пыли, отмечающее то место, где прячется «марсианская» пусковая установка зенитных ракетных снарядов. Потом из этой тучи в небо возносится стремительный снаряд, сияющий яростным факелом реактивного выхлопа и, разматывая за собой белую, чуть курчавую полосу дыма, устремляется в голубые небеса навстречу очередному немецкому самолету. Конец таких историй неизбежно одинаков — вспышка разрыва мощной боеголовки гораздо мощнее, чем у любого зенитного снаряда, и беспорядочно падающие вниз обломки того, что еще недавно было разведчиком, бомбардировщиком или истребителем. Спастись от таких снарядов не удавалось еще никому. А иногда, когда речь идет о небольших снарядах, предназначенных для борьбы с низко летящими самолетами, на земле вообще может не быть никакой установки для пуска ракет. Их прямо из стрелковой цепи или с брони панцеров запускают солдаты, имеющие в руках характерную толстую трубу. В последнее время такие стрелки с трубами в большом количестве стали появляться не только у «марсиан», но и у сражающихся рядом с ними большевиков, что означало, что в любом случае полет в запретную зону будет с билетом только в один конец. Конечно, такая насыщенность боевых порядков противника средствами ПВО облегчает задачу устранения ведомого, но в то же время увеличивает ненужный риск, что зенитные стрелки «марсиан» или большевиков устранят не ведомого, а самого Гейдриха, или же их обоих. Выход в таком случае у Гейдриха был только один — сбить Михеля самому, а потом огородами, то есть болотисто-лесистыми массивами, на высоте бреющего полета попытаться проникнуть вглубь запретной зоны и там выброситься с парашютом или попробовать совершить вынужденную посадку на подходящем месте. При этом ему еще надо будет умудриться сделать так, чтобы не просто остаться в живых, но еще и попасть в руки русских из будущего, а не банальных большевиков. От последних Гейдрих вообще не ждал ничего хорошего, а русские из будущего казались ему людьми разносторонними и идеологически не зашоренными, раз уж они в конце концов отказались от коммунизма. В любом случае ему надо постараться подлететь как можно ближе к главной базе пришельцев из будущего, расположенной прямо возле пункта перехода, и лишь потом переходить к выполнению остальных пунктов своего гениального плана. Подумав об этом, Гейдрих пожелал, чтобы находящемуся сейчас в аду генералу Моделю черти подкинули свежих дровишек под котел и пошерудили в углях кочергой. Угораздило же именно этого тупицу и фанатика найти проход в иной мир и наломать там ужасных дров. Сам Гейдрих считал, что он не меньше таких, как Модель, предан национал-социалистической идее, но при этом ведь ради пользы дела в любой идее нужно уметь делать исключения, а то можно случайно разбудить такое лихо, которое сожрет и саму идею, и ее последователей. Но после того, как отвалилась голова, уже поздно рвать волосы на заднице. Потом он подумал, что всего, что может с ним произойти, заранее не предусмотреть, а поэтому, как говорил Наполеон, надо сперва ввязаться в бой, а там будет видно. Он, Гейдрих, умный и везучий, и поэтому непременно выкрутится из любого, даже самого опасного, положения. час спустя, примерно в сорока километрах западнее межмирового портала. группенфюрер СС Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих Все оказалось даже проще, чем Гейдрих первоначально планировал. Позади остался рухнувший в бездонное болото объятый пламенем месссершмигт Михеля, доверчиво подставившего хвост своему именитому ведущему. От очереди из пушки и двух синхронных пулеметов в упор не спасает никакая броня. Гейдриха «утешало» то, что мальчишка, скорее всего, был убит сразу и нисколько не мучился, а скорее всего, не успел даже испугаться. Избавившись от спутника, группенфюрер СС вышел на связь и взволнованным голосом сообщил, что атакован группой большевистских истребителей, после чего прострелил рацию из своего парабеллума и, снизившись до высоты бреющего полета, взял курс на юго-восток. Изучив перед полетом карту, Гейдрих установил, что ему предстоит пересечь три крупных реки, и что русло последней из них, с названием Ипуть, приведет его почти туда, куда надо, надо только вовремя взять курс ровно на запад от одной очень приметной излучины. Да-да, в те времена, до изобретения спутниковой навигации именно так и летали, по наземным ориентирам: шоссейным и железным дорогам, руслам рек, берегам морей и озер, линиям электропередач, и так далее и тому подобное. Во время массовых бомбежек городов ориентиром для следующих волн бомбардировщиков в дневное время становились дымы, а в ночное — зарева пожаров. Именно поэтому особо сложными считались полеты над открытым морем, на поверхности которого вообще нет видимых ориентиров, и в ночное время, когда противник применяет светомаскировку. Впрочем, малонаселенная, почти без дороги и деревень, болотисто-лесистая местность очень бедна на ориентиры, и в этом отличается от открытого моря только наличием речных русел, которыми для ориентировки и собирался воспользоваться Гейдрих. Но, впрочем, его полет по столь скудным ориентирам привел к довольно неожиданному, хотя и достаточно благополучному финишу. Когда его «Фридрих» еще не долетел до русла третьей реки, опираясь на которое, он собирался начать поиск базы пришельцев, навстречу ему попалась винтокрылая каракатица. Из инструктажа, который ему пришлось прослушать после возвращения на фронт, Гейдрих знал, что эта тварь очень опасна — при первом же удобном случае она пускает в самолеты люфтваффе самоприцеливающиеся ракетные снаряды, а также ведет огонь из мощной и очень точной пушки. Первая очередь, сверкая яркими огоньками трассеров, прошла выше мессершмигта Гейдриха, вторая — ниже. Пилот «марсиан» играл с ним, как кот с беспомощной мышью. Конечно, дав полный газ мотору, Гейдрих имел все шансы оторваться от решившего поиграть охотника, но тогда вслед ему полетела бы самоприцеливающаяся ракета, от которой «Фридриху» было уже не уйти. Тогда группенфюрер СС в знак сдачи выпустил шасси, а потом, не будучи уверен, что «марсианин» поймет его жест правильно, сорвал с шеи белый шелковый[24] пилотский шарф и, приоткрыв «форточку» фонаря кабины, выпустил наружу его трепещущий конец, как некоторый эрзац белого флага капитуляции. Пилот «марсиан» этот намек понял и еще одной очередью трассеров указал Гейдриху направление, в котором тому следует лететь. Вот так, время от времени подправляя курс своей жертвы короткими пушечными очередями, «марсианин» и привел Гейдриха на свой аэродром. В последний момент перед посадкой заместитель Гиммлера еще успел удивиться открывшейся ему картине с рядами самолетов весьма угрожающего вида, непонятным сооружением с вращающейся плоской панелью и старым русским трехцветным флагом на высоком флагштоке. Но выпущенные колеса «Фридриха» уже чиркнули по металлическим плитам сборного покрытия, Гейдрих выключил мотор, и постепенно замедляющийся мессершмигт покатился по полосе прямо к группе бегущих ему навстречу солдат в незнакомой военной форме. В этот момент Гейдрих подумал, что первая часть его плана успешно выполнена, теперь осталась сущая мелочь — показать пришельцам из будущего, что живой и добровольно сотрудничающий он будет им полезней, чем мертвый или переданный в руки большевиков. 1 сентября 1941 года. 17:25. Брянская область, райцентр Сураж. Учительница немецкого языка и дворянка Варвара Ивановна Истрицкая. — Варвара Ивановна, — сказал мне начальник разведки экспедиционных сил полковник Семенцов, — сегодня, пожалуйста, задержитесь на службе. К нам везут очень важного клиента, который нуждается в экстренном допросе. Если вы голодны, то у вас еще есть четверть часа, чтобы перехватить чего-нибудь в буфете и вернуться на рабочее место. Одним словом — одна нога здесь, другая тоже здесь. Как говорила моя подруга из будущего Марина Андреевна: «Именно такой образ жизни и приводит к преждевременному гастриту и язвам. Кушай быстро, кушай всухомятку, кушай не в одно и то же время — и больничная койка вперемешку с мучительными болями тебе обеспечены…». Но что поделать, если я сама напросилась на такую службу с ненормированным рабочим временем… но зато тут хорошо платят, и уже на свой первый аванс я смогла накупить в «Военторге» потомков столько всякой всячины, что мама чуть не упала от вида всего этого в обморок. А как же иначе — ведь тащить пакеты, кульки и свертки мне помогали сразу трое парней. Одним словом, быстро, просто стремительно, перекусив, я торопливо допила свой стакан какао, и, цокая каблучками, взбежала по лестнице на второй этаж, где в комнате для допросов меня уже ждал полковник Семенцов и молодой юноша-сержант по имени Сергей, который вел протоколы допросов, несмотря на то, что все фиксировалось на аудио-видео записи. И я пришла как раз вовремя. Через окно было видно, как к зданию штаба подъехала бронированная легковая машина потомков, которую они называют «Тигр», и оттуда двое крепких бойцов вывели худого высокого человека в немного помятой черной форме. — Жирный нам, однако, попался сегодня лосось, — в предвкушении потер руки полковник Семенцов, как будто и в самом деле собирался съесть этого пленного. — Да какой же он жирный, Павел Сергеевич, — наполовину в шутку, наполовину всерьез возразила я полковнику Семенцову, — вы посмотрите на него — кожа да кости, и нос торчит, как плавник. И не понимаю — чему вы так радуетесь? Он же эсесовец — а значит, упрямый и злой как собака. Помните того унтерштурмфюрера? Сколько вы с ним мучились, а заговорил он только после укола… — Варенька! — воскликнул неожиданно развеселившийся полковник Семенцов, — жирный этот эсесовец не свои телом, а тем, что мы можем из него выжать. Поверьте, тем, что мы с него возьмем, можно будет намазать не один бутерброд. И вообще, этот тип не такой храбрый и упрямый, как вам это кажется. Он, можно сказать, сам сдался нам в плен, но весь цимес даже не в этом, а в том, как этого персонажа зовут. Это, собственной персоной, начальник главного управления имперской безопасности группенфюрер СС, то есть генерал-лейтенант, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, чтоб ему было пусто. То ли третий, то ли четвертый человек в Рейхе — и у нас в гостях. При этом надо понимать, что он сам, добровольно, перелетел на своем мессершмигте через линию фронта и, совершив посадку на нашем аэродроме, добровольно сдался к нам в плен. — Ничего не понимаю, — сказала я, — как же это получается, что такой важный человек — то ли третий, как вы сказали, то ли четвертый человек у фашистов — вдруг сам перелетает через фронт и сдается в плен? — Варенька, — уже серьезно спросил Семенцов, — вам такая фамилия «Гесс» В ответ я только замотала головой, потому что не знала никакого Гесса. — Ох, — вздохнул полковник, — это такая важная персона в окружении Гитлера, которая накануне нападения Германии на СССР на самолете перелетела в Англию с целью сдаться британским властям и предложить им варианты действий — от временного перемирия до совместного нападения на СССР. Черчилль посадил этого Гесса в тюрьму, где он сейчас и сидит. Если Гейдрих, подобно Гессу, привез нам предложения, от которых нельзя отказаться, то это значит, что там, в Берлине, уже поняли, насколько близко к их задницам подкрался суровый Полярный Лис, и, отчаянно не желая признавать реальность, заслали к нам этого Гейдриха с предложением договориться. Я не поняла и половины из того, что мне говорил полковник Семенцов, особенно про полярного лиса, но главное все же уловила, и потому спросила: — И что, Павел Сергеевич, вы действительно будете договариваться с этими фашистами? — А вот черта с два, — ответил полковник, — никаких переговоров. Нацизм — это такой зверь, который хорош только мертвым. Впрочем, наше начальство может поморочить Гитлеру голову видимостью таких переговоров, но и видимость штука рискованная, потому что даже видимости такого поворота народ не поймет — ни здесь, ни там, у нас. А сейчас т-с-с, формальности в канцелярии закончены и клиента уже ведут к нам бриться. Мне, сказать честно, с одной стороны, было интересно посмотреть, каков он из себя — третий или четвертый человек в Рейхе, а с другой стороны, от ожидания прихода этого Гейдриха мне было боязно и немного противно. Не выветрились еще страх и отвращение, навеянные немецкой оккупацией. И вот открылась дверь — и вошел высокий, худой как цапля, лощеный персонаж с прилизанными светлыми волосами, на лице которого, подобно горному пику на равнине, выделялся огромный, немного помятый румпель горбинкой. Очевидно, в недалеком прошлом его и так не вызывающее симпатий личико кто-то попытался отрихтовать с помощью кулаков[25]. — Садитесь, — полковник Семенцов указал визитеру прикрученный к полу вращающийся стул, — давайте начнем с самого простого — назовите мне свои фамилию, имя, звание и цель прибытия на территорию, контролируемую нашими войсками. Только не надо мне заливать о том, что вы тут оказались совершенно случайно или что вас силой заставили перейти линию фронта. Голос эсэсовца был похож на хриплое воронье карканье. — Я Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, прибыл к вам со специальной миссией по личному поручению фюрера германской нации, — заговорил он, но тут же поправился, — но по здравому размышлению и будучи человеком более трезвомыслящим и более информированным, чем фюрер, я решил не выполнять никаких его поручений, а вместо того предложить свои услуги ловкого и опытного в политике человека вам, русским из будущего. Выслушав мой перевод, полковник Семенцов некоторое время обалдело молчал, а потом под почти беззвучное хихиканье сержанта Сергея выдал: — Окуеть, Варя, ты только послушай — этот тип с окровавленными по локоть руками прибыл предложить нам свои услуги! Я сейчас запрыгаю от счастья, а потом заплачу от восторга. Только переводить этого не надо. Лучше переведи вопрос о том, чем, по его, Гейдрихову мнению, такой ловкий и опытный в политике человек, как он, может быть полезен нам, пришельцам из будущего, в этом мире привыкшим решать все вопросы ударом лома? Ведь мы воюем, а не плетем политические интриги, и грубая вооруженная сила на нашей стороне, это он тоже должен понимать. Военный крах третьего рейха — это вопрос времени, и этого времени нам потребуется не так много, максимум год-полтора. Единственная информация, которая нас интересует в настоящий момент, относится к расстановке войск и к ближайшим планам германского командования. И все. Планы медведя на будущее нас не волнуют. Коврик на полу — вот его будущее. Я перевела эти слова, и Гейдрих, до того прямой как палка, ссутулился и как-то обвис, будто из него злостно выпустили воздух. Он-то и в самом деле подумал, что русские из будущего обрадуются его предложению сотрудничать, а над ним тут начали откровенно глумиться, как над юродивым, возомнившим о себе бог весть что. — Ну, тогда, — произнес Гейдрих, уже теряя почву под ногами, — я могу дать вам характеристики на всех сколь-нибудь значимых партийных функционеров и германских государственных чиновников. — А зачем? — пожал плечами Семенцов, — Если нам понадобится хоть что-нибудь узнать, то мы заглянем в архивы, только и всего. Конечно, можно кое-что уточнить, но эта задача далеко не первостепенной важности, поэтому именно сейчас это совсем не интересно. — Но почему же? — вскричал Гейдрих, — почему вам это не интересно? Архивы никогда не бывают полны настолько, чтобы это удовлетворяло людей нашей с вами профессии. Война рано или поздно кончится, и вы захотите узнать, кому из политиков и чиновников можно доверять, а кому нет.