Там, над рекой, Рейнмара и отыскала Шварценелль. – Кто ты? – спросил юный рыцарь. – Я лекарка Нелль. В чумное лето я тебя лечила. И вылечила. – И зачем пришла? Лечить? – Ты сперва вспомни меня. Рейнмар посмотрел на нее внимательно – и вспомнил. Сквозь одно лицо, сухое и темное, проступило другое – округлое и светлое. Но всего на миг. – Значит, пришла пожалеть ребеночка. – Опять не угадал. Слушай, объясню. – Иди-ка ты лучше отсюда, Нелль… – попросил Рейнмар. – Очень тебя прошу. Ты ведь не сможешь вырастить мне новую руку. – Может быть, я смогу тебе дать что-нибудь взамен. Ты послушай, послушай… может, что-то в тебе отзовется… – Ну и что тогда? – Увидишь. Они помолчали. – Ну, ладно уж, говори, – позволил юнкер Рейнмар. – О том, что цверги и вольфкопы пойдут в наши края, я знала уже давно, – сказала Шварценелль. – Есть книги предсказаний, главное – правильно понять, что там нарисовано, и совместить с временем. У меня это несколько раз получилось. Откуда книга взялась – не спрашивай, не знаю. И кому я задавала свои вопросы – тоже не спрашивай, все равно не скажу. Шварценелль замолчала, вспоминая свои давние походы в Гофлендские леса. Книгу ей показали не сразу – сперва она просто стояла на краю большой поляны и издали смотрела на старцев в белых холщовых рубахах, хранителей тайн. Ее не гнали, но и не принимали. Потом беловолосая женщина, которая была не совсем женщиной, а похожим существом, позволила ей сесть у своего шалаша и приняла скромные дары – овечий сыр и садовые яблоки; она даже удивилась тому, что эти плоды могут быть бело-румяными и сладкими. Тогда только Шварценелль получила дозволение говорить и рассказала, что дикие яблони на опушке, дающие крошечные и кислые плоды, – дальние предки домашних, с которыми по меньшей мере триста лет возились опытные садовники. А книга, одна из дюжины, была невелика и сшита из особо выделанных полос бересты. Обученная чтению Шварценелль удивилась – там не было слов, даже букв, а лишь выдавленные и подкрашенные соком ягод рисунки. На рисунках были странные горбатые существа, одни – наполовину вылезшие из земли, другие – стоящие возле нор. Они были вооружены и всем видом внушали ужас. Особенно Шварценелль удивили торчащие, как у лесных кабанов, клыки. У других горбунов зубы росли в разные стороны, и Шварценелль не сразу поняла, что их рты окружены острыми язычками огня. – Цверги, – сказал старец, показавший книгу. – И альвриги. Сами так себя называют. Это очень старое слово. – Они опасны для нас? – спросила Шварценелль. – Смотри. И она увидела бой. Люди сражались с горбатыми карликами и со злобными вольфкопами, что очень удивило Шварценелль, тогда – целительницу, унаследовавшую дар от прабабки. Она встречала вольфкопов в лесу, однажды вышла к их стойбищу, и они ее не тронули. – Они станут нашими врагами? – Их сделают вашими врагами. И тогда Шварценелль сумела внутренним взором оживить и привязать к времени следующую картинку: там вольфкопы шли через реку вброд, неся на спинах груз, но какой – не разобрать. Они куда-то уходили – видимо, прочь из мест, где живут люди. И они более не были страшны. – Они не хотят быть нашими врагами… – Шварценелль задумалась. – И не будут… А цверги?.. – Довольно, – ответил старец, и его полупрозрачное лицо затуманилось, как будто изнутри проступил серый дым. Воспоминание было мгновенным, но в него вместилось множество стремительно промелькнувших картинок. Юный рыцарь даже не понял, что Шварценелль нырнула в прошлое и вынырнула обратно. – Так вот, цверги – они от земли. Земля их в глубоких пещерах под Артеей, под Бервальдом, под Клаштейном кормит и поит, растит и пестует, как младенцев. И их доспехи вырастают, как будто репа на грядках, прямо на них. Так мне сказали люди, которые их видели, а что на самом деле – я не знаю. Я их видела только мертвыми, а вниз не спускалась. Железный меч может, когда всю силу вложишь в удар, разрубить такой доспех, но если цверг жив останется – доспех снова срастется, да еще как быстро! Так говорили те, кто воевал с ними. Сама я, впрочем, видела разрубленный доспех. Цверга можно только убить – раны ему не страшны, скоро затянутся. Это похоже на правду. И потому они боятся тех, кто убивает, очень боятся. Чужими руками добывают победу. Но за цвергами стоят те, кто еще опаснее. Они знают заклинания власти на том языке, который много тысяч лет был позабыт. – Мы бились с вольфкопами, – хмуро сказал Рейнмар. – Эти – настоящие бойцы… – Да, юнкер Рейнмар, вольфкопы. Я уже давно ждала новостей о цвергах. Предчувствие большой беды, понимаешь? Когда они разорили Эберсгард, я поняла – беда близится. А я сама – из Русдорфа, там мой дом, там мои люди. Они меня, может, не очень любят, а я их люблю. И я опять пошла туда… туда, где мне показывали книгу… Встретили меня не слишком любезно. Они – те, чья книга, – уже очень стары и недоверчивы… А я – кто? Я простая деревенская знахарка. Я даже сама не знала, кого и чего ищу, когда впервые пришла к ним. – Кто – они? – спросил Рейнмар. – Маги? Магов он встречал в отцовском замке, они иногда казались страшноватыми, иногда смешными. Особенно развеселил прибывший в Шимдорн откуда-то с юга маленький человечек в парчовом халате до пят и тюрбане величиной чуть ли не с пивной бочонок. Молодежь, что жила при семействе барона, потешалась над его пегой бородой и забавной повадкой выступать, задрав нос. Человечек ехал на север, чтобы там служить придворным магом у селленбергского бургомистра, остановился же в Шимдорне для короткого отдыха. Служил ему черный человек, вызвавший большое любопытство у придворных дам баронессы. Так бы и остался в памяти этот человечек потешным уродцем, если бы в последний день своего пребывания в замке не разогнал парчовыми рукавами грозовую тучу, которая могла побить градом крестьянские поля. Шварценелль нарочно пришла в Шимдорн, чтобы посмотреть на мастера магии, и очень была недовольна шутками молодых придворных. Маг с юга не был целителем, как она надеялась, но он умел договариваться с дождем и снегом, нагонял и разгонял облака, что для графа, у которого в Селленберге хватало костоправов и знахарей, было куда важнее; графские земледельцы выращивали на продажу рожь и ячмень в огромных количествах, и он нанял именно того знатока, от которого для урожая предвиделась большая польза. Молодому человеку и не полагается разбираться в тайнах, сказала она себе, пусть для него все обладатели странных способностей будут равны, беда невелика, лишь бы хоть немного уважал. – Они владеют магией, но ее природа мне, конечно, непонятна, юнкер Рейнмар. Они – те, кто жил здесь очень, очень давно, еще до того, как из пещер вышли хозяева цвергов и сами цверги, до того, как они получили власть над вольфкопами. И что-то они о цвергах знают такое, чего не желают рассказывать. А магия… Как я поняла, раньше они обходились без нее, потом она понадобилась. Или же она была иной. Они, я думаю, вырастили ее в себе, как выращивают капусту на грядках. И она каким-то образом связана с растениями. Понимаешь, они очень, очень стары, от старости их тела истончились. И они, как растения, кормятся солнечными лучами. Во всяком случае, обычной пищи почти не употребляют. Их женщины, что смотрят за старцами, – те могут съесть и кусочек козьего сыра. – Они – не люди? – Нет, не люди. Хотя нашей речью владеют. Мне было сказано: раз пришла, то что у тебя на продажу? Я ответила – мой скромный дар. Было сказано: и впрямь скромный, целительница ты не из знатных, но ты готова с ним расстаться – так что выбирай иное. Я выбрала… Было сказано: жди знака, знак явится сам. Вот я и ждала. А когда увидела тебя с перетянутой рукой, то поняла – вот он, знак! Пора! – Что – пора? – Я двенадцать лет этого дня ждала. Я знала, понимаешь, знала, что будет беда. И у меня хранилось средство от беды – то, что убивает цверга наповал, то, что разрубает шкуру вольфкопа. – Что же ты раньше не пустила его в ход? – возмутился юный рыцарь. – Не могла. Дать-то мне это дали, а как употребить – не объяснили. Просто дали, назвали имя, показали картинку внутреннему взору – меч, с клинком, который словно вырастает из чаши с кровью, но клинок – зеленый, – и сделали так, что я перестала их видеть. Потом были зеленые искры, пятна, смысла их я не поняла. Я по-всякому пробовала, я хотела с этими зернами договориться… Только теперь я уразумела… – Поздно, голубушка. Я уже не боец. Иди к кому-то другому. Убирайся, пока я не кликнул стражу. – А я говорю – не поздно! В самый раз. Сейчас все поймешь! Я этот Зеленый Меч дорогой ценой купила, я Русдорф без лекарки оставила. Но – вот, смотри… На шее у Шварценелль висел замшевый мешочек, а из этого мешочка она достала три черные фасолины и выложила на ладонь. – Ну и что это? – Он, Зеленый Меч. Да не смотри на меня так, я еще не выжила из ума! Его нужно посадить, чтобы дал росток. Я как только не сажала и чем только не поливала. Думала уже – обманули меня, невесть чем заплатили. Сказали – вот оружие, чтобы твой Русдорф защищать, а оружия-то и нет, а Русдорф разорили, и биться некому… А когда я тебя на Амштенском лугу нашла – мешочек этот вроде сам зашевелился. Тут-то я и догадалась… – И почему я только тебя слушаю? Почему не велю прогнать? – уныло спросил Рейнмар. – Ты ведь сумасшедшая, тебя нужно отдать страже под надзор. – Ты за руку свою отомстить хочешь? И за Эцли, и за Драммеда, и за Матти? – Я сейчас в реку тебя скину! – воскликнул, вскочив, Рейнмар. – Не было такого, чтобы надо мной кто издевался – и жив остался! Шварценелль исчезла. Он посмотрел вправо, влево – нет. Тогда он сел на скамью и опять затосковал. – Угомонился? – сказала стоявшая за его спиной Шварценелль. – А теперь слушай. У вас, у рыцарей, говорят, что меч – продолжение руки. Так это можно сделать – если посадить зерно в твою рану. Оттуда и вырастет Зеленый Меч. Вот такая это, оказывается, магия. Чаша с кровью, из которой появляется меч, понимаешь? И станешь ты бойцом – на зависть всем северным графствам и западным баронствам. – Ты врешь, лекарка. Тебя подослали… – Зачем мне врать? Я вот ношу эти три зерна, ношу – а я ведь не вечная. Помру – и они погибнут. И наши села останутся без защиты. Пойми ты, эта битва – еще не битва, это цверги только мимоходом русдорфцев побили. А если они повадятся ходить на запад? Тогда и Шимдорну достанется. – Замок хорошо укреплен. – А если посреди замковой площади цверги из земли полезут? Рейнмар вдруг представил себе это – и ему стало страшно. – Так это что же – война? Войну юноша представлял себе иначе – по миниатюрам в рукописных книгах из дедовой либереи. Дед собирал воспоминания о походах на юг и заказывал художникам картинки. Отродясь не видавшие оружия страшнее, чем перочинный ножик, художники изображали войну чистенькую и опрятную, кровь из-под копыт белых коней не долетала до начищенных доспехов всадников. Когда он повел своих людей в атаку на вольфкопов, то и не представлял, насколько все будет грязно, страшно и больно. – Наконец-то ты понял. А я уже двенадцать лет это знаю. Ну, так что же, рыцарь? Рейнмар ничего не ответил, только стал ходить по узкой тропинке, с которой два шага в сторону – и улетишь в реку. – Я должен посоветоваться… – С кем? Как будто старый барон знает повадки цвергов и вольфкопов! Они же до Шимдорна ни разу не доходили, только до Экеу и Мерсдорфа. Вот живет у вас кривой Хаги-сторож – он с цвергами дрался. Но ты его не спрашивай – он в том бою двух сыновей потерял. Очень не любит, когда спрашивают… Ну так как же? Шварценелль не знала или не помнила, что барон успел повоевать, прежде чем женился на баронессе. И она, столько лет прожив без мужа, выгнанного за шалости, позабыла мужские повадки. А что приятнее старым бойцам, чем сесть дружеским кружком да обсудить все новости военного дела, собранную в Селленберге огромную баллисту или способности приведенных из Гофленда наемников. Разумеется, барон знал, как воюют с вольфкопами и цвергами; побывав в Русдорфе, он расспросил раненых. Рейнмар действительно хотел посоветоваться с отцом. И хотел – и боялся, что барон отговорит его от странной затеи. Было тут над чем поразмыслить…