– Так тушенка китайская? Такая, в красно-синих банках? – Да, Китай. Почему они нам это присылают, понятия не имею. Мао Цзэдун нас не любил. Старуха замолчала на какое-то мгновение, и Кира получила возможность оглядеться. Квартира Бегловой, как казалось, не претерпела никаких изменений. Три комнаты и прихожая. – У вас не было соседей? – удивилась Кира. – Вы всегда занимали три комнаты? – Соседей не было, были родственники. Брат с семьей. Они уехали. Живут теперь черт знает где. На выселках. – А вы с ними не поехали? – Нет. На черта я им нужна? В двухкомнатной квартире. – Но… Вы же считаетесь отдельной семьей. – Кира вспомнила все, что говорили родители перед получением ордера. – Да, и мне дали однушку. Только я отказалась. А насильно переселить не смогут. Нет такого закона. Только если это нужно городу. А что этому городу сейчас нужно, если снег не убирают, фонари не горят, а мусор неделями не вывозят. Кстати, скоро будет все платно. – В каком смысле? – В прямом. Будем платить за мусор, например! Шло время, и старый дом удивил снова. Как-то утром Кира проснулась от звуков буксовавшей машины. Надрывался со свистом двигатель, свистели шины на обледенелом снегу. Кира шла на работу во вторую смену, а потому с недовольством открыла глаза. Шум не стихал. «Странно, наша улица в этом месте пустынна, во дворе дома нет ни одной машины. Откуда тогда это доносится?» – подумала она, но вылезать из теплой постели не хотелось. Все же любопытство и опасение, что пожаловали нежелательные гости, взяли верх. Кира подошла к окну и увидела, что желтого цвета «Жигули» пытаются припарковаться во дворе у строительного забора. «Готова поспорить, что эта машина той самой соседки, которая жила в правом крыле. А как она проехала во двор? Ворота арки на замке. И вообще, откуда она здесь? Кстати, имя у нее еще было такое сложное…» – Кира поежилась, потом накинула на себя теплый платок и стала наблюдать за действиями машины. Машина все-таки примостилась у забора, оставив проезд к арке двора. Через пару минут из машины вышла статная, хорошо одетая женщина. В руках у нее были сумки. Проверив дверцы машины, она пошла через двор и исчезла в арке. «Понятно, видимо есть ключ от ворот, а попадает к себе через дверь с Бронной улицы. Еще одна соседка, что ли. Не многовато ли…» – с досадой подумала Заболоцкая. Ее такое необычное, почти геройское уединение становилось чем-то заурядным. «Что характерно, в доме одни тетки. Я, Беглова и эта самая Римма… точно, Римма Станиславовна. А фамилия – Мезенцева!» – Кира поежилась, посмотрела на часы и вернулась в постель. Через неделю она решила навестить родителей. Накупив лакомств, она приехала под вечер. После ставших уже традиционными уговоров переехать жить к ним, родители поинтересовались: – Ну, как наш дом там? Что говорят вокруг? Не сносят ли? – Нет, не сносят, – ответила Кира, а потом вдруг вспомнила про желтые «Жигули», – по-моему, кроме старухи Бегловой и меня, живет еще и Мезенцева. Помните такая была? Красивая и видная? Мама посмотрела на отца, отец хмыкнул: – Помним, кто ее не помнит. – Так, прошу тебя, – остановила его мать, а дочери сказала: – Не любили ее в доме. Да и она держалась так высокомерно, молчаливо, даже замкнуто. Не сходилась с соседями. Но была красивой очень. – Она и сейчас ничего. Впрочем, я не знаю, живет она или нет. Просто видела машину. Может, за вещами приезжала оставшимися. – Скорее всего. Такая жить в заброшенном доме не будет, – фыркнула мать. Кира больше родителей с этим не трогала, но твердо решила сходить к вновь обнаруженной соседке. «Не могу же я с полусумасшедшей Бегловой только общаться!» – сказала она себе. Вечером следующего дня Кира попыталась проникнуть в подъезд со стороны Бронной улицы. Попытка успехом не увенчалась – подъезд был закрыт. Через мутное стекло дверей, которое уцелело только потому, что напротив находился пост милиции, охранявший чье-то посольство, была видна парадная лестница с красивыми чугунными перилами. «Как закрыли в 1918 году парадные, так и живем до сих пор», – подумала про себя Кира. Она еще раз подергала дверь, потом потопталась на крыльце и в этот момент раздался голос сверху. – Войди в арку, там дверь дворницкой, толкни ее, она на честном слове. Кира подняла голову – с третьего этажа на нее смотрела взлохмаченная голова Бегловой. – Да у нас есть дворницкая?! – изумилась Кира, которой казалось, что она уже все знает про свой дом. – А как же! В любом нормальном доме была дворницкая. А из нее лестница шла на этажи. – Голова Бегловой исчезла. Заболоцкая вошла в арку, нашла неприметную, окрашенную в тон стен дверь, подергала ее. Дверь поддалась. «А вот это плохо! Очень плохо!» – подумала Кира и тут же решила купить в своем магазине замок. В помещении дворницкой Кира никогда не была. Сейчас это была большая комната, где стояли старые лопаты, скребки для снега, бочки со старой краской и транспаранты. Последние представляли собой свернутые трубочки на древках. Беглова оказалась права – внутренняя дверь вела на черную лестницу, через которую можно было попасть на каждый этаж. «Интересно, Мезенцева весь это переполох проникновения в дом заметила? И Беглова не самым тихим голосом мне указания давала». – Кира обходила этаж за этажом. И только на последнем этаже запахло вдруг сдобой и вообще жилым помещением. Из-за одной двери доносился звук телевизора. Кира постояла, собираясь с мыслями, а потом решительно позвонила. Разом наступила тишина. Казалось, что будь воля хозяйки, то и аромат выпечки растворился без следа в воздухе. Кира подождала немного, а потом громко сказала: – Это ваша соседка Кира Заболоцкая. Я с родителями здесь жила. Теперь живу одна. Сказав это, Кира тут же испугалась. «А может, там живет вообще кто-то другой, не Мезенцева, а мужики какие-нибудь, кто-то скрывается. Ну и дура я!» – подумала она, но дверь наконец открыли. – Я, надо сказать, перепугалась, – призналась открывшая дверь женщина. Она была красива, статна, тщательно одета. И… без возраста. Кира какое-то время ее разглядывала, пока женщина не подняла удивленно бровь. – Извините, вы же Мезенцева? – пробормотала Заболоцкая, отводя глаза. – Наша соседка? Я очень растерялась, когда услышала звук телевизора и почувствовала запах выпечки. – Я – Мезенцева. Римма Станиславовна, ваша соседка. И бывшая, и, судя по всему, настоящая. А чтобы почувствовать запах и услышать звук телевизора вам пришлось подняться на последний этаж? – заметила женщина. – Еще раньше я заметила вашу машину, желтую. Видела, как вы парковались. Удивилась очень. Ведь в этом доме остались двое – я и Беглова. – Да что вы?! Я думала, что одна здесь осталась. Кира почему-то не поверила ей: «Этого не может быть. Кого-то из нас она должна была видеть. Но, впрочем, все равно. Может, человек вообще не хотел ни с кем общаться». – Проходите, пожалуйста, – женщина распахнула дверь, – а то мы стоим на этой пустой площадке. – Спасибо, – Кира вошла, – мне нравится, что здесь пусто. А про вас я спросила родителей. – И что же они вам сказали? – как-то нервно спросила Мезенцева. – Они вас помнят. – Кира не хотела, да и не смогла бы передать странность интонации, с которой родители вспоминали соседку. – Давайте я вас чаем угощу. И пирогом. Это такое счастье, что земные блага нам доступны. – Вы про свет, газ и воду? – Я про это, – рассмеялась Мезенцева, наливая Кире чай и отрезая кусок яблочного пирога. – Вот, пожалуйста, только утром испекла. – Вы не работаете? – спросила Заболоцкая. – Работаю. Но иногда. Не каждый день. С этим теперь трудно. Что-то закрывается, что-то открывается, но не всегда тебе там находится место. – А ваша семья? Они уехали? – А у меня нет семьи. Но много друзей. Это не так плохо. Одно заменяет другое. Как это ни удивительно. Кира задумалась. – У меня есть родители, но нет друзей. Только подруга. – Вполне достаточно, – заметила Мезенцева, – зачем себе создавать лишние хлопоты. – Вы думаете? – Думаю. Только не спрашивайте, почему я так думаю и какие у меня аргументы в пользу этого утверждения. – Хорошо, не буду спрашивать. Впрочем, я тоже придерживаюсь такого мнения. Более того, у меня не получается дружить. Все время норовлю гадость сказать. Мезенцева посмотрела на нее внимательно: – Да, вы дочь Заболоцких. Я вас знаю, вы просто стали очень взрослой. Я вас помню очень дерзкой девочкой. Работаете, учитесь? – Окончила школу, работаю. А что до дерзости, по-моему, такая же и осталась. – Ясно. А почему не учитесь? В школе проблемы были? – улыбнулась Римма Станиславовна. – Можно сказать и так. Золотую медаль выдали. А что с ней делать? – ответила Кира. – Золотую медаль?! Но вы не пошли учиться?! Да вы сошли с ума! – Мезенцева даже присела на край дивана. – Что я с ней буду делать? Куда пойду? Деньги надо зарабатывать. Родители без работы скоро останутся. – Да, времена, увы, диктуют. – Мезенцева покачала головой, а потом спросила: – А где работаете? – В хозяйственном нашем. – Это который за углом? – В нем, хорошо платят, переведут в старшие продавцы, там оклад больше. – Ну да, ну да… Слушай, Кира, можно я на «ты» буду? Ты пей чай и ешь пирог. И еще я себе тут котлеты жарила, давай тебе разогрею. – Спасибо, конечно, – Кира улыбнулась своей самой противной улыбкой, – я сразу узнаю этот тон. Ну, вы меня жалеете, вам бы хотелось обо мне позаботиться: нерадивая, с заскоками, отбилась от родителей. А еще думаете: «Куда мать с отцом смотрят, дочь оставили одну в заброшенном доме?! Собаку или кота так не бросят!» Верно? – Что – верно? – Правильно я угадала ваши мысли? – Ну да, – призналась Римма Станиславовна, но не смутилась, – правильно, но от твоей проницательности ничего не меняется. Мне жаль, что ты выбрала такой путь. – Вкусный пирог, – сказала Кира, – и чай очень хороший. Не «Краснодарский». Жаль будет, если я не доем и не допью.