– Офигеть! – только и сказала Кира. – Вот тебе и офигеть! – Беглова важно посмотрела на Заболоцкую. – Теперь понимаешь? – Ничего не понимаю, но ей сейчас лет… Я даже не могу сказать, сколько ей лет. – Ей около пятидесяти пяти. Не больше, – авторитетно сказала старуха, – я живу в этом доме давно. Все видела, при мне дом заселялся, при мне из этого дома уезжали, уходили, при мне из этого дома уносили. Она жила здесь с матерью. Мать рано умерла. Занимали они одну комнату. Но когда она осталась одна, ее соседям быстро дали ордер. Так быстро, что мы оглянуться не успели. А ей дали ордер на всю квартиру. Думаешь, просто так? – Но почему сейчас она не уезжает никуда? Если такие… такие… знакомства? – Ну, ее старые связи не в чести. Сама знаешь, что пишут про КГБ и коммунистов. Думаю, она в курсе всего, а если тут живет, и у нас тобой есть шанс спокойно жить. – Надо полагать, – задумчиво сказала Кира. Нельзя сказать, что ее потрясла новость. Фильм «Интердевочка» она смотрела, публикации о ночных бабочках читала, а еще раньше видела у «Националя» дам холеных. Но это были девицы… А это – Мезенцева. Само благородство манер, поведения, речей. Воспитание чувствовалось в каждой детали. Словно она окончила Смольный институт благородных девиц. – Елена Александровна, а вы все же уверены? Мало ли, что говорят соседи? Знаете, если честно, мне плевать, кем она была. С ней приятно общаться, она хорошая соседка. А все остальное – это ее личное дело. – Как ты можешь так рассуждать! – возмутилась Беглова. – Это же просто возмутительно! – Но, – Кира сделала паузу, – вас же тоже считали агентом НКВД. Говорили, что вы работали на них, как и Мезенцева. (Заболоцкая хотела добавить, что все же работа Мезенцевой была несколько доходнее, но сдержалась.) – А вот мне плевать, что говорили. Я работала там, где нужна была партии. – Мезенцева имеет право тоже так рассуждать. К тому же в ее деятельности присутствует некоторая жертвенность. Сами понимаете, это не просто написать докладную… – Кира хотела уязвить Беглову не потому, что Кире нравилась Мезенцева, а потому, что она не понимала, как можно стучать на соседей, как говорят, делала Беглова. «Впрочем, зачем такое говорили и верно ли это – тоже вопрос! – подумала Кира, глядя на покрасневшее лицо старухи. – И вообще, надо разговор прекращать, а то ее удар хватит. Соглашусь со всем и пойду к себе», – подумала Кира. – Ладно, если честно, я вам благодарна за предупреждение, – Кира дотронулась до руки старухи, – вы хорошо сделали, что рассказали. Я же здесь одна. Ну, не считая вас, кто бы меня еще предупредил?! – Так-то лучше, – смягчилась Беглова, – а про меня не слушай. Мне надо было детей растить. А времена были… Понимаешь, до смерти «отца народов» вообще выбора не было. Или так нам казалось. Думаешь, не вспоминаю? Не кляну себя? Эх! – Беглова отвернулась. «Вот оно. Вот оно – это дурное зерно нашего времени. Вот зачем ей это все напоминать? Зачем писать об этом и трубить по десять раз на дню по всем каналам? Зачем? И так людям больно. Напомнили раз и хватит. Нет, это возвращение памяти, это воспитание комплекса вины. Мне мама так припоминает съеденные конфеты тайком. А то я сама забыла?! – думала Кира, неспешно идя к себе. Оказавшись у дверей, она вдруг встрепенулась: а что изменилось в моем отношении к Мезенцевой? Ничего! Поэтому я зайду к ней». – Кира открыла свою дверь, взяла пакетик с конфетами и пошла навещать Римму Станиславовну. Мезенцева открыла сразу. Она была одета в изящный домашний костюм, на ногах были уютные меховые тапочки. В руках она держала янтарный мундштук с сигаретой. – Вы такая красивая! – вырвалась у Заболоцкой. – Спасибо, деточка, – улыбнулась Мезенцева, – проходи, чай будем пить. – А я уже… У Бегловой… – Кира запнулась и отвела глаза. Мезенцева внимательно посмотрела на нее. – Уже рассказала эта когда-то хищная, но теперь жалкая тетка, – вздохнула Римма Станиславовна, – зачем? Вот зачем, тебе, молодой девочке, это знать? Умнее ты станешь? Осторожнее? Отношения соседские станут крепче? Ох, чем же думают эти доброхоты. – Может, хотела лучше? – Не смеши меня, девочка. Кому от этого лучше. Мне сейчас приятнее? Тебе? – Вы правы. Меня это не касается. – И ее это не касается. Но все же… Знаешь, так и детей воспитывали. Без деликатности. – Извините, но вы так быстро меня раскусили. – Ну, это не так сложно. Особенно если всю жизнь живешь настороже, – Мезенцева затянулась сигаретой, – все же проходи, чай будем пить. По справедливости. У Бегловой, потом у меня, потом мы обе придем к тебе. То-то развлечение будет! – Ладно, не переживайте так, прошу вас. Для меня ничего не меняется. Вы отличная соседка. – Кира вдруг поняла, почему родители так странно отреагировали на вопрос о Мезенцевой. – Ну и хорошо. Это правильно, – Римма Станиславовна расставляла чашки и ставила на стол конфеты, – неправильно другое. – Что именно? – Ты же будешь об этом думать теперь? Думать не обо мне, а о том, как это случилось, что это такое, будешь гадать, сколько мне платили и что я с этого имела вообще. Есть такое выражение «нездоровое любопытство». Именно из-за него так отвратительны сплетни. – Да что вы! – Кира смутилась. – Я даже… не думала про это… – Просто еще не успела, – усмехнулась Мезенцева. Кира пожала плечами и взяла чашку с чаем. Она не хотела пить, но сделала глоток, чтобы спасти ситуацию и не обидеть Мезенцеву. – Все истории имеют банальное начало… – Если не хотите, не рассказывайте мне. Я сама-то не очень болтлива. – Я заметила. – Мезенцева улыбнулась. – Простите, я не имела в виду, что вы болтушка. – Я все правильно поняла. – А как случилось? Как это случилось? – Кира покраснела. – Банально. Я джинсы привезла из поездки. А поездка была, заметь, по линии ЦК ВЛКСМ. А потом решила их продать – деньги были нужны. Договорилась с подругой. Та парня привела с курса. Мы встретились в Парке культуры, а там дружинники и милиция. Одним словом, через неделю меня отчислили из института, завели дело о спекуляции. Это реальный срок. Но однажды ко мне пришел человек, который предложил на них работать. – Так прямо и сказал? – изумилась Кира. – А что? Даже если бы возмутилась, ему бы поверили, а мне нет. – И что дальше? – Кира уже забыла об обещании не интересоваться этой историей. – Дальше? – Мезенцева прикурила еще одну сигарету. – А дальше я устроилась работать в библиотеку. Представляешь, днем выдавала книжки Тургенева и Чехова, а вечером… – А что вечером? – А вечером шла в ресторан. – А как же деньги? – По-разному. Иногда мне выдавали сумму небольшую – это означало, что я должна быть одна и привлечь внимание нужного человека. Человека мне описывали. А иногда меня знакомили с клиентом. Я приезжала, а там уже компания. Как бы все мои знакомые. Среди них тот самый, с которым я должна подружиться. – Просто фильм о шпионах. – Не так романтично, смею тебя уверить. Знаешь, я попала в элиту. – Как думаете, почему? – Сложно сказать. – Вы очень красивая. – Внешность, да. Знала английский и немецкий. Это мама со мной занималась. Она в издательстве работала. Одеваться умела. Держалась спокойно. – Очень испугались, когда за джинсы поймали? – Очень. Не хотела в тюрьму. Дело мое, кстати, закрыли потом. А так держали на крючке долго. Чтобы не ушла. – А секреты узнавали, да? – Кира превратилась в девочку. Которая слушает сказку. – Господь с тобой! Кто ж со мной о секретах говорить будет?! Я замечала, сколько пьет, что пьет. О чем рассказывает, имена, о членах семьи. С кем в Москве встречается, где часто бывает. Знаешь, я тогда не очень понимала, что это может дать нашим службам. Потом поняла, им нужны были досье на тех, кто приезжал, на тех, кто работал у нас. Всегда есть слабые места. Ими-то и пользуются. У меня слабым местом была спекуляция джинсами. – Скажите, Римма Станиславовна, а вот если бы вы не согласились? Если бы отказались тогда? – Села бы в тюрьму. Вряд ли бы я была такой, как сейчас, если бы это случилось. Кира замолчала. Она понимала, о чем говорила Мезенцева, но сама не могла решить, как следовало поступить. – Знаете, это так страшно – то, за что вас могли посадить, сейчас может делать каждый. И разве это так преступно – продать штаны? Мезенцева рассмеялась: – А я все эти годы думала о том, что я запросто могла бы отработать эту сумму. Просто пойти на завод отработать ее. И даже больше могла бы заработать. Я не понимала, почему надо за это сажать в тюрьму. Провинность в данном случае несопоставима с наказанием. – И быть в одном месте с убийцами и ворами… – Кира пожала плечами. – Знаешь, я никогда не смогу ответить на твой вопрос. Я не знаю, как бы я поступила, повторись такое. – Варварский выбор. Мерзкий. Наказание должно делать человека лучше. Исправлять его. А тут… А тут… – Мужик противный тот был. И, знаешь, что самое удивительное. Он был очень молодым. Таким, знаешь, резвым. Энтузиастом. Он прямо упивался ролью. Властью. Понимаешь, в конце он предложил встретиться наедине. Но тут я сделала такое лицо, что он испугался и отстал. – Ужасная история, – Кире было очень жаль Мезенцеву, – я не хочу ничего больше знать. Вы очень хороший человек. А подлец тот, кто такое придумывает.