– Олег Борисович, извините, ради бога, я завтра с утра задержусь? Можно? Григорьев недовольно молчал. – Олег Борисович, мне очень надо! Я потом объясню вам все. – Ладно, только, смотри, не на целый день! – Что вы! Только до обеда, – сказала Кира и прикусила язык, поскольку Григорьев тут же возмутился: – Ты же сказала, что с утра! И что просто опоздаешь?! А сейчас получается, что тебя полдня не будет! Это как понять? – Мне очень надо! Я ведь никогда не отпрашивалась у вас. – Кира даже растерялась от такой реакции шефа. – И что?! А почему должно быть иначе?! Я же тебе деньги плачу! – Я правильно понимаю, что за свой счет я могу взять завтра свободный день? Григорьев замолчал. – Алло? Алло? Вы меня слышите?! – Слышу, – наконец ответил директор, – и удивляюсь. – Хорошо, я вас поняла, – железным голосом произнесла Кира, – я завтра выйду и напишу заявление на недельный отпуск. И попробуйте меня не отпустить! – Что ты сделаешь? – спросил Григорьев. – Я понимаю, что жаловаться сейчас нельзя – бессмысленно. Поэтому я просто уйду. Не заплатите денег? И черт с вами. Я найду себе работу! Заболоцкая повесила трубку. Рано утром Заболоцкая была у себя в кабинете и писала заявление. Она была зла. Кира не понимала такого отношения к людям. «Я всегда делала больше, чем надо. Я всегда задерживалась и всегда с готовностью решала любые проблемы. Почему нельзя мне пойти навстречу?» – думала она про себя. Заявление она положила в конверт большого формата и подсунула под дверь директора. Уже в автобусе, по дороге в институт, Кира подумала о том, что делает все правильно, что родители и Мезенцева были правы и что Волховитов очень любит Римму Станиславовну, если так быстро откликнулся на подобную просьбу. В институте ее встретила тишина – шли лекции, по коридорам бродили немногочисленные парочки. Доносились разговоры о зачетах, экзаменах и прогулах. Кира незаметно рассматривала публику и она ей нравилась. Одежда, повадки, словечки – все было наполнено каким-то превосходством. «Что это? Чем они гордятся? Ничего еще не сделали, ничего не добились, они еще и денег-то не заработали по-настоящему! Откуда этот гонор?!» – спрашивала себя Кира. Звонок раздался внезапно. Так же внезапно коридоры заполнились людьми. Кира растерялась – найти в этой суматохе нужную дверь представлялось немыслимым. Она растерянно оглянулась, а потом бросилась к ближайшей группе студенток: – Простите, как мне найти Карякина? Вот у меня номер комнаты записан, но я не знаю, где она находится? – А, Карякин? – с оттенком уважения откликнулись девушки. – Это вам на третий этаж. Там у нас деканат и учебная часть и вообще все начальство. – А Карякин этот – тоже начальство? – Вы – новенькая? – спросила одна из девушек. – Карякин – декан финансового факультета. – А, понятно. Да, я перевожусь, – зачем-то соврала Кира. – Ясно, тогда к нему. Студентки продолжили разговор, а Кира, пробиваясь сквозь толпы, пробралась на третий этаж. Там было спокойнее. Найдя нужную дверь, она постучала. Ответа не последовало, тогда Заболоцкая толкнула дверь и увидела целующуюся парочку. – Ой, простите! – вырвалось у Киры. Но, к ее удивлению, парочка не испугалась и почти не смутилась. Девушка невозмутимо заняла место за столом, мужчина направился к выходу, где стояла Заболоцкая. В это время за ее спиной раздался голос: – Проходите, не стесняйтесь. Когда в организации работают молодожены, всякое можно увидеть. Кира оглянулась и увидела улыбающееся лицо. – А вы, случайно, не Карякин? Владимир Игнатович? – Я – Карякин Владимир Игнатович. А вы Кира Заболоцкая? Мне уже звонил Степан Андреевич и опять напоминал. – Спасибо ему, спасибо вам… – Кира растерялась. – Проходите ко мне. – Карякин распахнул дверь кабинета. В кабинете стоял длинный стол для заседаний, по обе стороны возвышались богато декорированные резьбой спинки стульев. Венцом это мебельной группы был полуовальный стол с зеленым сукном. Кира помнила такие столы в своем раннем детстве – когда с матерью они ходили в ломбард. Там у приемщика был точно такой стол. – Вы не стойте, присаживайтесь, давайте документы. Кира с трудом отодвинула ближайший к Карякину стул и присела. – Вот все мои бумаги. Дипломы, свидетельство об окончании школы с золотой медалью. Карякин бегло просмотрел бумаги: – Так, все в канцелярию, в учебную часть. Они знают, что с этим делать. А я не знаю. Главное, что вы медалистка. – А я думала, что главное – это знакомство со Степаном Андреевичем, – попыталась пошутить Кира. Карякин на нее посмотрел: – Девушка, Волховитов – прекрасный человек с влиянием и со связями. Но вот суесловить на эту тему не рекомендуется. – Извините, – Кира покраснела до слез, – я не хотела. Очень смущаюсь и боюсь не оправдать ожиданий. – Ну, все зависит от вас. Значит, документы отнести, а потом вам в учебной части распишут график дисциплин, которые надо сдать. – Спасибо вам огромное. – Не за что. Главное, не завалите экзамены. – Не завалю! – Кира знала, что слово свое сдержит. – Очень надеюсь. Времена сейчас, так сказать, «просторные» стали, возможности для маневра появились, конечно. Но все равно, надо соблюдать договоренности. Заболоцкая внимательно посмотрела на Карякина: – Я никого не подведу. Ни Степана Андреевича, ни вас. Это не в моих интересах. Из института Кира вышла окрыленная. Она еще не сдала экзамены, у нее не было в руках студенческого билета, но ощущение перемен было таким сильным, что она не удержалась и позвонила родителям. – Мам, – прокричала она, запершись в будку телефона-автомата, – мама, я подала документы в финансовый институт! Так что вы с папой не переживайте. Я буду и работать и учиться. Мать охнула, чуть не заплакала: – Кирочка, да не надо тебе работать. Ты по-человечески студенткой побудь. Как Лиля твоя. Я ее встретила – красивая, спокойная, держится так хорошо, доброжелательная. А ты у нас, как пружина… вот-вот сорвешься… Мать что-то еще хотела договорить, но не смогла, заплакала, сквозь слезы она говорила: – Я же знаю, что тебе всегда тяжело было, что не могли мы тебе дать то, что многие твои одноклассники имели. И одевалась ты немодно, и квартира у нас была так себе… Я все это видела. Каникулы ты в деревне проводила. На море, на юг ни разу… – Мам, – Кира почувствовала, что сама зарыдает, – мама, все правильно вы делали. Именно поэтому ваша дочь имеет золотую медаль. Именно поэтому я уже сейчас могу поехать отдохнуть и Египет, и в Турцию, и в Арабские Эмираты. И вас могу отправить. Я хорошо зарабатываю. Только… Только пока откладываю деньги. И знаешь почему? – Почему? – всхлипнула мать. – Я хочу себе квартиру купить. Большую. И в центре. Понимаешь, если кто-то купит наш дом и будет продавать квартиры – я куплю ее. И мы будем жить вместе. Кира понимала, что мама от всего услышанного совсем не успокоится, а еще больше расплачется, расстроится. И Заболоцкой от этого было и тревожно, и грустно, и родителей она вдруг пожалела, не так, как жалела раньше – «по-деловому», практично. Она пожалела их душевно. Они вдруг предстали старенькими, измученными не только проблемами прошлого, заботами о своих родителях, тяжелой работой, но и растерянными от всего, что вдруг стало происходить вокруг них. «И я еще уехала, перестала почти общаться!» – подумала она. – Мама, перестань сейчас же! Я к вам приеду… Нет! Я вас в гости приглашаю! К себе, мы отметим сразу два события – мое назначение администратором и мое поступление в институт! – Но тебя же еще не приняли? – робко сказала мать. – Примут. Даже не сомневайся! Кира положила трубку и поспешила на работу. 1994 год