Ко мне подбежал парнишка моих лет, в форме и с винтовкой. – Домой бегал, – честно сказал я. Зачем врать? – Давай скорее переодевайся, нам выдвигаться скоро. – Вы же должны были уже уйти? – удивился я. – Представляешь, развернули. Даже построения не было, перенесли на утро. Никто не заметил, что тебя нет, но поспеши переодеться, старлей злой, как собака. Нам танки обещали, а не дают. – Понял, бегу, – кивнул я. – Подожди, я провожу, если увидят, скажу до ветра бегал. А, так он на часах стоял, а я и не понял. В общем, мое возвращение в казарму все же состоялось, причем незаметно. Найдя свободную койку, подумал, что это моя и есть… – Молодцов, ты чего, это ж Никитина койка? Провалился! – Запутался… – промямлил я. – Твоя на той стороне. Головой упал, что ли? – Все нормально, – шепнул я и пошел искать. Как оказалось, она одна тут и была пуста, только сторону казармы перепутал. Время было к утру, укладываться я не стал, а, быстро скинув гражданку, переоделся в форму. Только хотел порыться в вещмешке, как влетел дневальный и заорал: – Рота, подъем! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Сборы были быстрыми, никакой зарядки или умывания, все одевались и строились между рядами нар, на которых спали. Дневальный стоял у входа, а по проходу ходил хмурого вида старший лейтенант. Шинель расстёгнута, шапки нет, в руках автомат. – Так, бойцы. Нам предстоит выступить в направлении Невы, район Дубровки, будем переправляться на лодках на ту сторону Невы, там наши держат плацдарм. Немцы разбили лед, поэтому и идем на лодках. Я еще с вами поговорю, но помните: голову пригибайте, если упали за борт, не орать, не паниковать, стараться зацепиться за лодку. Если что, товарищи помогут. Да, бойцы, всегда смотрите за тем, кто рядом с вами, это спасет ваши же жизни. Всем все ясно? Выйти из казармы и строиться, через пятнадцать минут выдвигаемся. Сухпай получите чуть позже. …Шествие растянулось на весь день, я даже обалдел. От ходьбы. Вроде и идти-то не так уж и далеко, а поди дойди. До окраины города мы шли пешком, в Дубровку нас подвезли машинами, а то бы еще сутки топали. Постоянные обстрелы, кто-то сказал, что вверху, в небе, разведчик висит, вот и долбят немцы, по всему что шевелится. Один раз обстреляли удачнее всего. Для немцев, разумеется. Снаряды упали в хвост колонны, погибло много народа. Как сказал командир, взвод точно потеряли. Плохо дело, кто ж там воевать будет, если еще по пути всех солдат растеряем? А ведь, наверное, везде так, на всех фронтах. Памятен эшелон, в котором я в первый свой заход ехал на фронт новобранцем, там целый полк был, а сколько осталось? Я-то погиб, не знаю, может, там и вовсе никто не выжил. Вот и воевали деды малыми силами, наши полки и армии только на бумаге есть, а на деле… Нашей авиации почти нет, всю фрицы уничтожили в начале войны. Теперь если и появляются в небе самолеты со звездами, так их мало, и немцы их прогоняют сразу, налетая огромными ордами. К месту переправы подошли к вечеру в темноте, лодок не было, конечно. Разместились в окопах, что до нас занимали другие части, и стали ждать. Чего? Да кто его знает, то ли лодок, то ли пока лед встанет. Если бы не обстрелы, то он довольно быстро появился бы, мороз-то серьезный. Есть почти нечего, обещали подвезти, ждем, но пока глухо. Наши уже не стреляют какой день, понятно, что ждут лед, но немчура периодически кидает снаряды в воду, не давая реке полностью замерзать. С той стороны уже не слышно стрельбы и призывов на помощь. Добили, что ли, всех? До этого мы, как темнело, все всматривались в противоположный берег, надеясь разглядеть, как там наши воюют. В последние часы стало совсем тихо. – Сегодня ночью пойдем, – услышал разговор среди бойцов. – Откуда знаешь? – Слышал, старший лейтенант старшине приказывал проверить наличие патронов и гранат. Говорил, что лодки должны подогнать. – И то дело, надоело уже тут сидеть. Там парни умирают, нас тут целый полк уже собрали, а толку нет. Только фрицу на радость, бомби не хочу. Это правда. Немцы – не дураки, не давая нам переправиться, они регулярно долбили по нашему берегу, не позволяя подтягивать войска. Я все больше и больше думал о том, как нам преподносили все в будущем. Рассказывают где-то о боях возле Невской Дубровки, говорят о потерях, а ты думаешь: «Явно немцев меньше там было, почему не могли их сковырнуть? Вон сколько человек угробили!» На деле же как? Отряды и различные соединения подводят без прикрытия с воздуха, нет его, а немцы долбят и долбят. Все эти тысячи и тысячи погибших именно оттого, что никак не перебросить сразу много сил. А с малыми отрядами немцы справляются. – Товарищ командир, разрешите обратиться? – подошел я к старлею. – В чем дело? – тот окинул меня взглядом – без интереса с ног до головы. – Да вот каждую ночь наблюдаю, как сначала слева на том берегу появляются ракеты, а затем или налет, или обстрел. Это когда подходит какое-нибудь соединение у нас… – И что? – Там, наверное, разведка у немцев сидит, нельзя ее как-нибудь сковырнуть? – пришло вот в голову, решил сказать. – Да без тебя, парень, знаем, да только толку нет. И обстреливали, и летчики летали, даже десант туда отправляли, все без толку. – Жаль, – понурив голову, я козырнул и развернулся. – Во время нашей переправы будет поддержка артогнем, должны пройти, братцы, должны, – произнес мне вдогонку командир. …Лодки сплавляли по реке, а там, где был лед, тащили по нему. Неудивительно, что прибыли только в три часа ночи. До рассвета всего ничего, а нам приказали грузиться. Немцы словно что-то задумали и затихарились. Лишь «люстры» висят над Невой, но ни бомбежки, ни обстрела нет, тишина… – Плоты с орудиями вяжите к лодкам! Расчеты, кроме двух человек, в лодки! – слышались приказы, на нашем берегу стоял аврал. Именно это и напрягало меня, так как разбить нас сейчас можно не напрягаясь. Да и как в тишине погрузить и переправить такую ораву солдат? Ответ прост: никак. Остается надеяться на наш русский авось, может, и пронесет. …Вот, лежи теперь мордой в ледяную кашу, в которую превратилась мерзлая земля, лежи и не пищи. Случилось именно то, чего и боялся, только чуток не так, как я думал. Немцы, черт их раздери, пошли на хитрость, граничащую с наглостью. Трусливыми их точно не назовешь, ни солдат, ни их командование. Нам дали переправиться и ударили. Ударили с такой силой, что мы едва ли смогли сделать по десятку шагов на берегу. Немцы шли на нас с танками, отовсюду хлестал пулеметный огонь, казалось, враги просто везде. Наши бойцы прыгали в воду, когда мины падали рядом, валились на землю и лед с простреленными головами. Меня спасло то, что лодку перевернуло близким разрывом. Мы уже ткнулись в мерзлый берег, когда мина рванула, поэтому даже был почти сухой и невредимый. Суета – страшная. Ничего не понять, кто у нас где, и я не один такой, никто не может сориентироваться, начать что-то делать. С нашего берега ударила артиллерия, слабенько, жиденько, но через наши головы перелетали снаряды и разрывались где-то в тылу у врага. Легче ли стало? Да кто его знает, танки-то вон, метрах в двухстах от берега. – Бойцы, кто не ранен, двигаемся, пока еще темно, к окопам, там будет легче обороняться. Мимо пробежал кто-то из командиров, не разглядел, кто именно. Все сейчас сырые, форма в темноте непонятная, но то, что командир, точно, они одни в полушубках были. Пытаюсь лежа разглядеть, куда бежать, замечаю впереди наш сгоревший танк. Ничего себе махина! Как его сюда и притащили-то? Встаю и, низко пригибаясь, бегу к нему, через него уж точно не пролетит ничего. Страшно от осознания того, что я один такой. Нет, вижу краем глаза, что кто-то куда-то бежит, но вот сколько нас таких? Вдруг прибегу сейчас в окоп, а там или нет больше никого, или фрицы сидят. Вот смеху-то у них будет. Выглянув из-за танка, рассмотрел рваную линию окопов, хорошо, что немцы подсвечивают поле боя. Лежавших тут и там солдат не сосчитать, но идти надо. Блин, что-то уж слишком сильно стегают сюда, попробую ползком. Не преодолев и половины пути, услышал, что меня окликают: – Боец, ты что как беременная каракатица! А ну встать, рывком вперед, темно, не увидят тебя! Вновь тот же «полушубок» пробежал с пистолетом в руке. Но так как он уже пробежал, продолжаю путь ползком, так оно вернее. Заодно, пока полз, разглядел и других таких же. Есть люди, слава богу. Кто бегом, кто так же, как и я, но люди упорно шли к укрытиям. Наконец и я свалился прямо в окоп, проглядев его, пока глазел по сторонам. – Ты кто? – тут же накинулись на меня. Группа солдат, наши, конечно, сидели на карачках и чего-то ждали. – Дед Пихто! Такой же, как и вы, – брякнул я. – Контуженый, что ли? – почему-то удивленно спросили в ответ. – Отмороженный! – фыркнул я. – Давай сюда, командир тут приказал быть, как соберут народ, что уцелел на берегу, пойдем в атаку. Да не вопрос, легко! Чего нам стоит, всего-то встать и пойти, а то, что убьют сразу, ну так война… Сарказм – это хорошо, но не в такую минуту. Скорее всего, я просто пытаюсь сейчас унять тот животный страх, что кипел во мне. Сравнить могу со Сталинградом, там на вокзале было примерно так же, но можно было хоть чуток укрыться. Зато здесь явно больше противника, точнее, пулеметных точек противника, простор тут есть, для пулемета самое то. – Бойцы. Нельзя ждать, когда нас просто перебьют. Мы должны расширить плацдарм, чтобы те, кто идут за нами, могли переправиться. Вы не одни, здесь еще есть подразделения нашей Красной Армии, все вместе ударим и победим. Вперед, товарищи, за Родину! …Первый раз такое довелось увидеть, раньше как-то без этого обходилось. Как же я удивился тому, как на такой призыв отзывается народ. Люди закаменели лицом, сжали свое оружие в руках, как в тисках, и молча, без всяких киношных призывов выскочили из окопов. Немцы встречали нас просто ураганным огнем, я бежал вместе со всеми и постоянно крутил головой. То тут, то там падали, сраженные пулями противника, бойцы. Никаких спецэффектов вроде киношных полетов на несколько метров. Бежит человек – и вдруг, словно натыкаясь на стену, падает. Тихо, без криков и стонов. Стоны пришли позже. Когда вокруг лежали все, в том числе и я, и прекратился обстрел. Словно выключив звук, стихла стрельба, разрывы мин и гранат, тишина. Но как только перестали свистеть пули, по нарастающей, появлялся новый звук. Боже мой, как такое передать?! Это был не стон человека, а гул, нарастающий, как звук взлетающего самолета, гул умирающих, раненых людей. В меня попали две пули, одна куда-то в живот, вторая – в плечо. Что поразило, в той ситуации я даже не сразу осознал это, просто упав, не мог шевелить рукой, а внутри все начинало гореть. Я уже опытный, понимаю, что случилось, и не кричу, лишь сжимаю зубы так, что они начинают хрустеть. А вокруг стонали, кричали и выли люди, такие же мальчишки, как и я, которые не хотят умирать, и им сейчас очень больно. – Есть живые, ребята, отзовитесь? – слышу приглушенный голос. Кто это? Сколько прошло времени? Открываю глаза – и вижу ночь. Да ладно, вроде уже светало вовсю, когда мы атаковали? В этот момент меня кто-то потряс за раненое плечо, и я вскрикнул от боли и неожиданности. – Живой? Живой, братка? Потерпи, сейчас вытащу! Зачем? Куда он собирается меня тащить? Вокруг начинается возня, вожу глазами, наблюдая, как тут и там суетятся солдаты, осматривая тех, кто лежит. Под меня что-то суют, не понимаю, что это, но любое касание вызывает дикую боль. – Не надо, больно, оставьте меня, я умираю, – прошептал я, сделав огромное усилие. – Ты что, браток, тебя в госпиталь сейчас, там подлечат, там лекарства, сестрички, все будет хорошо, – шепчут мне прямо в ухо. Начинается какое-то движение, с трудом понимаю, что меня тянут. Что-то давит под мышками, но не больно, просто непривычно как-то. Оказывается, меня обвязали чем-то и тянут волоком по земле. Внутри все горит огнем, боль в руке я не чувствую, ее словно вообще нет, все перебивает жжение внутри, в животе. Не могу терпеть и, расслабившись, проваливаюсь в забытье. Все? Или нет? Где я на этот раз? Ведь, кажется, это было мое последнее приключение, больше ничего такого не было. После Ленинграда я созрел, наконец, и все началось с начала. А что теперь?