— Может быть. Мясоедов уселся за руль. Он прекрасно знал, что интуиция редко подводила полковника. Кольцевая вяло ползла против часовой стрелки, то немного ускоряясь и вселяя надежду, то вновь сбрасывала скорость почти до нуля. Мясоедов несколько раз перестроился из ряда в ряд, затем поняв, что толку от этих метаний не будет, занял крайнюю левую полосу. Медленно ездить он не любил, однако немного утешало то, что внутренняя часть кольцевой автодороги вообще стояла намертво. Реваев некоторое время созерцал заднюю дверь плетущегося перед ними «ренджровера», затем обернулся к Крыловой: — Ну, Виктория, что вы молчите? Поведайте, что рассказал вам Интернет о наших фигурантах. — А вы так уверены, Юрий Дмитриевич, что мы с ним на эту тему общались? — улыбнулась Крылова. — Не смеши мой руль, Вика. Что мы, тебя не знаем? — влез в разговор Жора. — Да ты по-любому как домой пришла, так сразу к ноутбуку рванула. Еще не факт, что ужинала. Верно я говорю? — А вы бы, товарищ водитель, смотрели за дорогой и не отвлекались. А то чего доброго у вас руль отвалится, — недовольно фыркнула Виктория, — у вас неверное представление о моей личной жизни. — Как могут быть представления о том, чего не существует? Жора поправил зеркало заднего вида, так чтобы в отражении видеть Викторию. — Георгий, будьте осторожнее, — улыбнулся Реваев, — вы оскорбляете чувства верующих. — Главное — не оскорбить нашего аналитика, — Мясоедов бросил взгляд на зеркало, обращенное к Крыловой, — а то воткнет мне в спину шпильку какую-нибудь, и все, нет майора Мясоедова. — Мне кажется, майора Мясоедова одной шпилькой не проймешь, но если сейчас же не умолкнет, то я попытаюсь провести эксперимент. Может, что и получится, — окончательно рассердилась Вика. — Все, все, — Жора вернул зеркало в исходное положение, — умолкаю. Хотя меня тоже мог бы кто-нибудь похвалить. Я вчера машину помыл и даже чистку салона сделал. Знаете, сколько все это стоит? Но, конечно, кому такие мелочи интересны? — Если вы закончили, то я позволю себе повторить вопрос. — Реваев добродушно улыбнулся Крыловой. — Что есть по нашим фигурантам? — Кое-что есть, — Виктория пересела за спину к Мясоедову, так чтобы полковнику было ее видно, — о бывшем директоре Задольской фабрики информации мало, кроме той, что уже была прислана вам в справке. Директором он проработал четыре с небольшим года, до пожара претензий к нему не было. Через пару недель у них с женой будет девять лет со дня свадьбы. — Думается, отмечать дату он не будет, — прокомментировал Жора, — хотя кто знает, может, еще кого грохнет. — Детей у них нет, — сухо продолжила Крылова, — жена сейчас помещена в областную психиатрическую больницу. По диагнозу информации нет, надо будет уточнить на месте. Журбин с момента увольнения из обувного холдинга нигде не работает. Живет в частном доме в загородном поселке под Задольском. Пока это все. Теперь информация по Белоусову. Он фигура достаточно публичная, всегда стремился к популярности. «Обувь-Шик» они создали вместе со своим компаньоном Баженовым еще в первой половине девяностых. Надо будет, конечно, запрашивать выписки, но, судя по той информации, что я нашла, изначально они были равноправными партнерами, но затем Белоусов сумел отодвинуть Баженова от управления и последние годы все решал именно он. Так что у Баженова могут быть основания недолюбливать своего партнера. — От любви до ненависти один шаг, — пробормотал Мясоедов. Виктория сделала вид, что его не услышала. — А откуда они пришли в бизнес? — поинтересовался Реваев. — Они оба бывшие сотрудники. Работали в одном отделении милиции во Владимире. Баженов был оперативником, а Белоусов — инспектором по делам несовершеннолетних. — Я всегда думал, в ПДН мужики не работают, — удивился Мясоедов. — Ушли со службы они почти одновременно в девяносто третьем. И почти сразу открыли небольшой обувной цех и первый собственный магазин. — Капитальчик, значит, был уже, — продолжал разговаривать сам с собой Жора. — Сейчас их торговая сеть выросла уже до трехсот магазинов, а производство сосредоточено на трех собственных фабриках, две из которых во Владимирской области, а одна в соседней Рязанской. Сам Белоусов из Владимира давно перебрался в столицу, но значительную часть времени проводит за границей — в Европе или Гонконге. Кстати, семья его — жена и сын Николай — осталась во Владимире. Фактически они не живут вместе уже пять лет, по документам развелись только два года назад. Никаких подробностей на эту тему я не нашла. Областная пресса пишет о нем только хорошее. А столичной он не сильно интересен. — Либо хорошо, значит, либо никак, — подытожил Жора, — а жена тоже могла свой интерес иметь, кстати. — Вполне возможно, — согласился Рева-ев, — о ней есть какая-то информация? — Нет, о ней вообще ничего не известно, кроме того, что она моложе мужа на шестнадцать лет, после окончания института нигде не работала, занимается воспитанием сына. — Еще бы ей работать, с таким-то мужем, — вздохнул Мясоедов. — Мне кажется, или в голосе нашего водителя слышится зависть? — поинтересовалась Крылова. — Ну что вы, я замуж не собираюсь, — вздохнул Жора, — а как у вас Виктория, какие планы? — Аналогично, — процедила Крылова, — не вижу достойных претендентов. — Ну вот и славненько! Пробка рассосалась, и Жора прибавил скорости. Немного подумав, он прибавил и громкость музыки. Реваев не стал возражать, посильнее откинул спинку кресла и закрыл глаза. Однако спать он не собирался. Полковник думал, однако, думал он не о деле, которое им предстоит расследовать. Он думал о людях, с которыми он сейчас ехал в одной машине. И от этих мыслей на губах его играла улыбка. Реваев не любил первые дни командировок. Каждый раз, пожимая руку руководителя местного следственного управления, он видел в глазах хозяина кабинета одни и те же эмоции. Обида, недоверие, иногда к ним примешивался еще и испуг. Причем испуг этот не всегда означал, что местным сыщикам есть что скрывать или они понимают, что зашли в тупик. Нет, это был традиционный русский испуг перед всяким должностным лицом, приехавшим издалека, из самого центра, наделенного неизвестно какими полномочиями. Хотя полномочия Реваева были вполне известны и касались в основном проведения вполне определенных следственных действий, но тем не менее от людей, приезжающих из столицы, всегда ждали какого-то подвоха. Как ни крути, приезд сотрудников центрального управления — жест, выражающий определенное недоверие, и было вполне естественным, что недоверие это взаимно. Если на месте Реваеву попадался человек умный, то на второй или третий день это недоверие если и не проходило полностью, то становилось совсем незаметным. Если же честолюбие местного руководителя превышало его умственные способности, то полковник попросту максимально обрезал все возможное общение. Судя по всему, руководитель областного управления полковник Разумов был человеком толковым. Напоив Реваева чаем, расспросив, насколько это возможно, о новостях главка и рассказав пару уместных баек, он перешел к сути дела. — Юрий Дмитриевич, не буду делать вид, что вы меня осчастливили своим приездом, — Разумов аккуратно провел пальцами по своим чуть седоватым усам, — но человек я, смею надеяться, разумный, готов вам в работе максимально содействовать. Кабинет вам для работы будет сейчас предоставлен. По жилью, конечно на ваше усмотрение, у нас есть отличный вариант: две служебные квартиры в одном подъезде совсем рядом с управлением. Двушка и трехкомнатная. Но, если хотите гостиницу, воля ваша. Что касается самого дела, у нас его ведет Пахомов Миша, парень еще достаточно молодой, но толковый, а уж энергии так вообще через край. — Через край, пожалуй, не надо, — усмехнулся Реваев. — Верно, тоже верно, — вновь погладил усы Разумов, — я думаю, ему полезно будет с вами поработать. Я ведь могу рассчитывать, что работа будет вестись совместной следственной группой? — Вполне, — согласился Юрий Дмитриевич, — чем быстрее мы все вместе во всем разберемся, тем раньше мы освободим и кабинет, и жилплощадь. — Кстати, насчет «разберемся», — усмехнулся Олег Егорович, — я же в органах давно, с молодых лет, повидал всякое, но, как правило, столичные приезжают, если дело буксует или в том случае, когда опасаются, что местные могут быть как-то заинтересованы в необъективном расследовании. Однако убийство Шнейдер произошло всего три дня назад, и говорить о том, что мы буксуем, пока рано. Я верно понимаю? — Олег Егорович, я следователь, не более того. Соответственно, о том, по каким мотивам принимается то или иное решение, сказать вам ничего не могу. Но о том, что у Белоусова двоюродный брат заместитель министра, вы, я думаю, в курсе. Было кому обратиться к руководству комитета, сами понимаете. — Я в курсе, — Разумов задумчиво кивнул, — вся область в курсе. Я, кстати, сам с Белоусовым давно, еще с детства, знаком, не буду от вас скрывать. Но хочу вам сказать, что его идея фикс о том, что во всех преступлениях виноват бывший директор его фабрики, не то чтобы не имеет оснований, она опровергается фактами. Я не адвокат Журбина, отнюдь, но если поставлена задача его закопать… — Нет, — голос Реваева прозвучал настолько резко, что Разумов непроизвольно вытянулся, — у нас нет задачи кого-то убрать, откопать или, наоборот, закопать, как вы изволили сейчас выразиться. Задача — внимательно все проверить. Если теория этого вашего Белоусова подтвердится, ну, значит, так тому и быть. Если появятся другие версии, значит, мы их отработаем. Надеюсь, все ясно, и к этому вопросу мы больше возвращаться не будем. Со своим следователем беседу проведете сами, я не хочу повторно возвращаться к этой теме. — Юрий Дмитриевич, вы не серчайте, — улыбнулся Разумов, — лучше все сразу в первый день выяснить глаза в глаза, чем потом за спинами друг у друга догадки строить. Вы сказали, я вас услышал. Вопрос закрыт. Он встал и протянул Реваеву руку. Юрий Дмитриевич тоже поднялся со своего места. — Ну что же, — он пожал протянутую ладонь, — зовите своего молодого и энергичного. Да и моих ребят надо пригласить. Будем браться за дело. Вскоре в кабинете стало тесно, как и в любом помещении, где появлялся Мясоедов. Крылова, представившись Олегу Егоровичу, скромно заняла место с краю стола. Пахомов, занявший место по правую руку от своего руководителя, перебирал документы дела, время от времени бросая взгляды на столичных гостей. Два полковника наконец вернулись от окна, где хозяин кабинета показывал Реваеву только распустившийся антуриум. Оба оказались заядлыми цветоводами, и им было что обсудить кроме лежащего на столе дела. — Время смерти установлено с точностью до пятнадцати минут, — продолжал докладывать Пахомов, — такое, конечно, редко бывает, но здесь все сошлось. Во-первых, тело обнаружили в течение часа после гибели, кроме того, в доме Шнейдер толстые стены из газобетона и стеклопакеты, температуру можно считать постоянной, во всяком случае, на коротком отрезке времени. Ну и, в-третьих, то, что тело было обнажено, позволило легко определить изменение температуры за единицу времени. — Прям задача для учебника криминалистики. Только цифирки в формулу подставить, и дело сделано, — усмехнулся Мясоедов и покосился на сидевшего во главе стола Разумова. Привыкший свободно излагать все свои мысли, он не знал, как к этому отнесется местный руководитель. Однако, судя по всему, Разумова в настоящий момент субординация интересовала меньше всего. — Так вот, — продолжил Пахомов, — установленное время смерти двенадцать часов двадцать минут. Плюс минус десять минут. И то, как сказал эксперт, по десять минут это они для перестраховки заложили. Поскольку автоматически всплыла версия с Журбиным, мы первым делом допросили его, хотя он и жаловался на головные боли. — А что с ним? — поинтересовался Реваев. Разумов бросил недовольный взгляд на подчиненного, было очевидно, что он не собирался затрагивать эту тему. — Некоторое время назад Журбина сильно избили, — деваться было некуда, и полковник начал рассказывать, — это произошло на второй день после того, как сгорела фабрика. Со слов самого Журбина, неизвестные напали на него прямо на улице, когда он подходил к своей машине, надели мешок на голову и запихали в какой-то фургон, после чего его катали по городу, пытаясь выбить из него признание в поджоге фабрики. — Я так понимаю, не выбили, — прищурился Реваев. — Не выбили, — согласился Разумов, — он сумел убедить похитителей, что у него есть алиби на момент поджога. Кстати, мы позже проверили, алиби действительно есть, он никак не мог быть причастен. В итоге напавшие на него люди связали Журбина, напоследок еще избили его и выбросили без сознания недалеко от здания Управления внутренних дел. — И письмо приложили, — пробормотал Пахомов. — И письмо приложили, — кивнул Олег Егорович, — текст короткий: «Это я сжег фабрику». Я так думаю, Журбин смог заставить их сомневаться, поэтому его отпустили. Однако, на всякий случай, они решили подтолкнуть полицию в нужном им направлении, чтобы проверили его слова. — Ну и как, подтолкнули? — полюбопытствовал Мясоедов. — Я бы не сказал, что они нас куда-то подтолкнули, — серьезно ответил Разумов, — версия с причастностью Журбина у нас была и без этого. Но еще раз замечу, его алиби действительно подтвердилось, если вас заинтересуют подробности, Михаил вам позже расскажет. — А что по поводу напавших на Журбина? Их нашли? — наконец вступила в разговор Крылова. — Официально нет, — покачал головой Разумов, — место, где Журбина выбросили из машины, на камеры со здания УВД не попадает, там, где на него напали, камер тоже нет. Нашли одного свидетеля, который видел, как тело выбрасывали из белого микроавтобуса, но никаких примет он не запомнил, номеров на машине не было. Белый «форд-транзит». У нас таких половина маршруток в городе. — А неофициально? — уточнил Реваев. — Неофициально, — Олег Егорович тяжело вздохнул, — я звонил Белоусову и предупредил его, что если с Журбиным еще что-то случится, то ему это тоже аукнется. Здесь гадать не надо, народных мстителей у нас нет. На Журбина напали люди из службы безопасности белоусовского холдинга, в этом я уверен, хотя Николай Анатольевич и заверил меня, что он абсолютно непричастен. В общем, мы с ним договорились, что расследование должно идти в правовом поле. Как результат — он обратился за помощью к брату. А тут еще и смерть Шнейдер. — И вот мы здесь, — пробормотал Жора. Разумов кивнул и безрадостно улыбнулся: — И вот вы здесь, верно. — Ну хорошо, ситуация мне понятна, — Реваев положил очки на стол и потер переносицу, — так что с допросом Журбина? Мы, кажется, на нем остановились? — Он повернулся к Пахомову.