— Снял, — Вика продемонстрировала флешку, — вот запись. Еще я стоп-кадр распечатала, — она торжествующе улыбнулась, — смотри. Узнаешь? Через двадцать минут «лендкрузер» Мясоедова въехал в тихий двор старого дома еще сталинской постройки, в котором находились предоставленные в распоряжение квартиры. — А Юрия Дмитриевича ведь нет, — вспомнила Крылова, — его Разумов в гости позвал. — И что, будем звонить ему или подождем, когда он вернется? — Жора не глушил двигатель и сидел, положив руки на руль. — Не думаю, что стоит суетиться, до завтра ничего не случится. К тому же и эта запись не является прямой уликой. Приезжал человек на парковку, ну и что такого? Таксист понял, что была договоренность с кем-то о встрече, но никто не пришел. Не так просто будет доказать причастность к похищению. — Ты права. — Мясоедов задумчиво смотрел сквозь лобовое стекло. — Права в чем, Жора? Вика смотрела на профиль сидящего рядом мужчины и думала о том, что ему надо побриться. Да и постричься тоже не помешает. — Во всем, — коротко ответил Мясоедов, — ты извини, я хочу немного прокатиться, развеяться. — Жора, ты же не будешь писать заявление о переводе? — осторожно спросила Виктория. — Давай не сейчас? Он повернулся к Крыловой. Его небритое лицо было совсем рядом, можно было протянуть руку и коснуться его щетины. Виктория вздохнула и протянула руку. Открыв дверцу, она обернулась. Мясоедов уже отвернулся и вновь уставился куда-то на лобовое стекло. Она вышла из машины и с силой захлопнула дверцу. Автомобиль сорвался с места, оставив после себя только неприятный запах горелой солярки. 4 июля этого года — И все же, Игорь Иванович, я хотел бы приехать к вам, — настаивал Реваев, — как это ни покажется вам странным, но мне есть чем вас обрадовать, а возможно, даже удивить. Хорошо, я буду у вас во второй половине дня. — Вам есть что ему сказать? — засомневался Мясоедов. — Если честно, то нет, — Реваев задумчиво крутил в руках телефон, — но знаешь, почему-то есть желание пообщаться. После всего, что ему досталось, я думаю, мне стоит к нему приехать, может, даже извиниться. — Ясно, — кивнул Мясоедов, — надо давать выход своим желаниям. Моя какая задача? Держать руль, слушать радио? — Примерно так, — честно признался Рева-ев, — и не гони, как обычно. Хотя, — он выдвинул ящик стола, — чтоб тебе скучно не было, возьмем это с собой. Когда Мясоедов припарковался у ворот Журбина, то увидел, что калитка, ведущая на участок, приоткрыта. Реваев, выйдя из машины первым, толкнул калитку и, сделав пару шагов по выложенной плиткой аккуратной дорожке, увидел спешащего ему навстречу Журбина. — Юрий Дмитриевич? Здравствуйте! — Журбин опасливо посмотрел на появившегося на участке Мясоедова. — Вы пройдете в дом или в беседке поговорим? Погода позволяет. — Давайте все же зайдем в дом, если вы позволите. Не дожидаясь ответа, Реваев двинулся по дорожке. Журбину ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Мясоедов остановился посреди двора и осмотрелся, однако внимание его ничто не привлекло, и он, пожав плечами, тоже направился в дом. От машинально предложенного хозяином кофе Реваев отказываться не стал. Пока Журбин возился с кофеваркой, полковник неторопливо разглядывал полки с многочисленными безделушками, привезенными из разных стран мира. — Какая у вас интересная коллекция, — повысил голос Реваев, чтобы перекрыть шум кофеварки, — первый раз такое вижу. Журбин выглянул в гостиную, чтобы понять, о чем говорит полковник. — Ах, это. Знаете, случайно началось. Лет восемь назад, если не больше, подарили мне на день рождения сразу два письменных набора. И в каждом, представляете, песочные часы были. Потом буквально через неделю поехали в Таиланд в отпуск, и оттуда привезли еще одни. С морским песком. Ну и пошло-поехало. — Забавные вещицы. — Реваев одни за другими перевернул сразу несколько экземпляров коллекции и теперь наблюдал, как песчинки неслышными потоками проскакивают через узкую горловину и падают вниз. — Глядя на них, понимаешь, как уходит время. — Только здесь если в одной половине убывает, то в другой прибавляется. Можно перевернуть опять и начать все заново. В жизни не так. — Иногда и жизнь можно начать заново, — тихо возразил Реваев, — хотя, конечно, молодым вновь, увы, не станешь. Журбин поставил поднос с чашками на стол. — Так что вас привело ко мне, господин полковник? — «Господин полковник» — нечасто услышишь подобное обращение, — улыбнулся Реваев, усаживаясь за стол, — честное слово, приятно. Я понимаю, Игорь Иванович, вы не очень рады видеть сотрудников следственных органов после всего, что произошло за последнее время, но тем не менее я посчитал нужным приехать к вам. Я думаю, вы догадывались, некоторое время вас подозревали в причастности к ряду преступлений, связанных с вашим последним местом работы. Так вот, могу вам сообщить, что в настоящее время нами установлены лица, которые на самом деле организовали и осуществили эти преступления. Мы пока не совсем разобрались, но уже точно знаем, кто именно причастен к убийству Ольги Никитиной и вашего бывшего работодателя Белоусова. — Удивили. — Рука Журбина дрогнула, и он чуть было не разлил кофе. — И кто же это? — Мы имеем все основания предполагать, что оба убийства осуществил начальник службы безопасности Белоусова Гуревич, ну а организатором этих преступлений и еще кое-каких афер был господин Герасимов, которого вы тоже, очевидно, знаете. — Ох, ничего себе! Пожрали, значит, пауки друг друга. Было очевидно, что Журбин о погибших нисколько не сожалеет. — Я знаю, к Никитиной вы симпатий не питали, но все же ее я бы пауком точно не назвал. — Реваев сделал небольшой глоток, кофе был еще слишком горячий. — Судя по всему, она стала догадываться о некоторых махинациях Герасимова и рассказала о своих подозрениях Гуревичу, не подозревая, что тот тоже в них замешан. После этого она была обречена. — Возможно, вы правы, этого она не заслужила. — Журбин задумчиво смотрел на свое отражение в кофейной чашке, затем так же задумчиво начал размешивать сахар, стирая свое лицо с кофейной глади. — Интересно, что теперь с компанией будет? Баженов один вряд ли потянет. Реваев переглянулся с Мясоедовым и вздохнул: — Вы, судя по всему, не в курсе, хотя информация нигде и не афишировалась. Баженов умер. Прямо в следственном изоляторе. Не выдержало сердце. Журбин угрюмо молчал, продолжая машинально водить ложечкой по кругу. — Кстати, Баженов перед смертью написал письмо дочери, в котором выражает сожаление, что не заступился за вас перед Белоусовым. Журбин наконец прекратил терзать уже остывший кофе и положил ложку на стол. — Вы знали его дочь? — поинтересовался Реваев. — Катю? Да, знал, мы с ней в школе учились вместе, даже, можно сказать, были увлечены друг другом. Ну а дальше все как у всех, жизнь развела. Я поступил в местный технологический, она — в столицу, в универ. После университета папа и вовсе ее за границу услал дальше учиться, он к тому времени уже хорошо взлетел, мог себе позволить. — Если не ошибаюсь, она единственная наследница Баженова. Конечно, в свое время Белоусов очень сильно выдавил его из всех активов, и тем не менее у него есть небольшой пакет акций холдинга. Так что она будущая совладелица вместе с сыном Белоусова. — К чему мне эта информация, господин полковник? — Журбин держал чашку обеими руками так, словно пытался об нее согреться. — Вам же нужна работа, — Реваев внимательно смотрел на своего собеседника, — думаю, Екатерина могла бы посодействовать. В руководстве холдинга сейчас много вакансий. — Работа? — неожиданно зло рассмеялся Журбин. — А зачем мне работа? Скажите, для чего мне нужна работа? Мне кажется, без нее мне гораздо лучше. Я реже вижу людей, это на меня благотворно влияет. — Не думаю, что у вас есть большие накопления, — как ни в чем не бывало возразил Реваев, — деньги вам понадобятся. И вам самому, да и о Татьяне надо заботиться. Если вы заберете ее домой, то есть шанс, что ей станет лучше. Журбин окаменел. Реваев видел, как губы его подрагивают, а руки сжимаются в кулаки. — Вы смеете говорить о Татьяне? — хрипло спросил Игорь. — Как вы смеете говорить о Татьяне? Вы, ваша контора сделали ее такой. Она не узнает меня больше, понимаете, она никого не узнает. Целыми днями она стоит у окна и смотрит в одну и ту же точку. Знаете, что она там видит? Она видит там сына. Нашего неродившегося сына! Она назвала его Васей. Васенькой. Не хотела назвать, понимаете? Она так назвала его. Потому что она его видит, и если с кем и разговаривает, то только с ним. Мясоедов отложил в сторону журнал и внимательно наблюдал за возбужденным Журбиным. — Я разговаривал с главным врачом больницы, он считает, что вы не должны опускать руки. — Я не должен? Это вы не должны лезть больше в нашу жизнь! — гневно выкрикнул Игорь. — Вам мало того, что вы наворотили? Вы говорите, что ловите преступников. Так вы лжете. У вас один ни в чем не виноватый человек потерял ребенка и сошел с ума, а другой и вовсе умер. Гуревичу надо было брать вас в партнеры, вы бы вместе всех перебили, кто вам мешает. — Разговор зашел не туда, — вздохнул Мясоедов. — Это вы оба зашли не туда, — процедил Журбин, — и если у вас вопросов больше нет, то давайте прощаться. Я ведь правильно понял, теперь меня никто ни в чем не подозревает? Вы все дела раскрыли. А коли так, то и говорить нам больше не о чем. — Не все так просто, — вздохнул Реваев, — убийца Шнейдер так и не найден. — А вы так уверены, что она была убита? Даже в местной газете писали о том, что она покончила с собой. — Газеты, они такие, — усмехнулся Рева-ев, — они еще те фантазеры. Казалось бы, в наше время так много информации, так ведь нет, оказывается, не хватает. Поэтому часто за информацию выдают слухи. Скажите мне, кстати, как вы относитесь к Пикассо? — К Пикассо? — удивился неожиданному повороту разговора Журбин. — Никак не отношусь. Я к живописи достаточно равнодушен. Особенно ко всякому авангардизму, или как там это у него называется. — А жаль, мне кажется, у него есть неплохие работы, которые вам пришлись бы по вкусу. Я думаю, они и так вам нравятся, но вы просто из скромности об этом умалчиваете. — И что же это за работы такие, интересно мне знать? — нервно спросил Журбин. — Ну, например, «Девочка на шаре» — красивая вещь, правда? — Возможно, — пожал плечами Журбин, — на любителя. — А на мой взгляд, очень оригинально. И знаете, есть в ней какой-то смысл, в этой картине. На днях как раз была передача про Пикассо. Я смотрел, и знаете, о чем думал? — Даже не представляю. — По лицу Журбина было видно, что ему вовсе не интересно узнать, что думает немолодой следователь о творчестве давно умершего художника. — Я пытался понять, сколько она может так на этом шаре балансировать, — Журбин поднялся со стула, — наверное, достаточно долго, может быть, даже целый день. Как вы думаете?