Когда мне было восемь лет, я обнаружила, что мир полон людей, которых все остальные почему-то не видят. Какой-то мальчик заглядывал мне под юбку на школьной игровой площадке, когда я болталась на перекладине. Старая негритянка, от которой пахло лилиями, сидела на краю моей постели и пела мне колыбельные. Иногда, идя с матерью по улице, я чувствовала себя плывущим против течения лососем: так трудно было избегать столкновений с сотнями валивших прямо на меня призраков. Прабабка моей матери была чистокровной шаманкой из племени ирокезов, а мать моего отца, хотя и работала на фабрике, где производили фейерверки, в обеденный перерыв частенько гадала своим товаркам на чайных листьях, оставшихся от заварки. Правда, ни у одного из моих родителей подобные таланты не проявлялись, а вот я, если верить маме, с самого раннего детства была необычным ребенком, наделенным Даром. Она рассказывала множество историй на эту тему. К примеру, я могла сообщить ей, что нам сейчас позвонит тетя Дженни, и через пять секунд телефон действительно звякал. Или, отправляясь в детский сад, я вдруг требовала, чтобы мне обули резиновые сапожки, хотя утро было ясное и солнечное. Разумеется, небеса разверзались, и на землю нежданно-негаданно обрушивался ливень. Моими воображаемыми друзьями были не только дети, но и солдаты времен Гражданской войны, и вдовствующие аристократки Викторианской эпохи, а однажды я даже общалась с беглым рабом по имени Паук, у которого на шее остались страшные ожоги от сгоревшей веревки. Когда я пошла в школу, сверстники считали меня странной и предпочитали держаться подальше, поэтому родители решили переехать из Нью-Йорка в Нью-Гэмпшир. Накануне первого учебного дня во втором классе они усадили меня рядом с собой и сказали: «Серенити, если ты не хочешь и дальше страдать в одиночестве, тебе нужно научиться скрывать свой Дар». Так я и сделала. Заходя в класс и садясь рядом с какой-нибудь девочкой, я не заговаривала с ней, пока этого не сделает кто-нибудь другой; значит, соседку по парте вижу не только я. Когда моя учительница мисс Декамп брала ручку, а я знала, что чернила из стержня сейчас брызнут прямо на ее белую блузку, то, вместо того чтобы предупредить бедняжку, я, закусив губу, молча следила за происходящим. Однажды из живого уголка сбежала мышь-песчанка, и перед моим мысленным взором промелькнуло видение, как она семенит по столу директрисы; однако я выбросила эту картинку из головы и не вспоминала о ней, пока из канцелярии не донесся истошный визг. В результате, как и предсказывали родители, у меня появились подруги. Одна девочка, ее звали Морин, пригласила меня к себе домой поиграть в куклы и поделилась секретами: например, сказала, что ее старший брат прячет под матрасом журнал «Плейбой», а мать хранит деньги за съемной панелью в шкафу, в коробке из-под обуви. А теперь представьте, что я почувствовала в тот день, когда мы с Морин качались на качелях и она предложила на спор спрыгнуть с них на землю, кто дальше; у меня перед глазами вспышкой пронеслась картинка: девочка лежит на земле, а позади сверкает огнями «скорая помощь». Меня так и подмывало сказать ей, что нам нельзя прыгать, но я побоялась лишиться лучшей подруги, ничего не знавшей о моем Даре. Поэтому я смолчала и, когда Морин, сосчитав до трех, взмыла в воздух, осталась на качелях и зажмурилась, чтобы не видеть, как она упадет и сломает ногу. Родители говорили, что если я не буду скрывать свою способность к ясновидению, то мне придется плохо. Но лучше бы пострадала я сама, чем кто-то другой. После случая с Морин я решила, что всегда буду предупреждать окружающих о грозящем несчастье, чего бы мне это ни стоило. Однако ничем хорошим это не закончилось. Та же самая Морин первой назвала меня ненормальной и начала дружить с другими, более популярными в классе девочками. С возрастом я стала лучше понимать, что не все, кто говорит со мной, живые люди, и различать тех и других. Беседуя с кем-нибудь, я могла боковым зрением увидеть проходящих мимо призраков и приучила себя не обращать на них внимания, так же как большинство людей, встречая за день сотни незнакомцев по пути на работу и домой, замечают их, но не вглядываются в чужие лица. Я сказала матери, что ей нужно проверить тормоза, опередив сигнал о неполадке, зажегшийся на приборной доске; я поздравила соседку с беременностью за неделю до того, как врач объявил ей радостную весть. Всю информацию, которая мне поступала, я просто озвучивала, не редактируя и не принимая решения, стоит говорить об этом или нет. Однако мой Дар оказался не всеобъемлющим. Когда мне было двенадцать, магазин по продаже автозапчастей, которым владел мой папа, сгорел дотла. Через два месяца отец покончил с собой, оставив матери бессвязную записку с извинениями, свою фотографию в вечернем костюме и гору карточных долгов. Ничего этого я не предвидела, и не счесть, сколько раз потом меня спрашивали: ну почему так случилось? Признаюсь вам откровенно: никто не хотел бы получить ответ на этот вопрос больше, чем я сама. Кроме того, я не могу угадывать номера выигрышных лотерейных билетов или советовать, акции каких компаний стоит покупать. О делах своего отца я не имела ни малейшего представления, а потом, годы спустя, не сумела предугадать, что мать постигнет скоротечная смертельная болезнь. Я экстрасенс, а не волшебник из страны Оз. Прокручивая в голове события, я искала какой-нибудь упущенный знак, размышляла: вдруг кто-то потусторонний не смог достучаться до меня, или, может, я слишком увлеклась выполнением домашней работы по французскому и потому ничего не заметила. Но с годами поняла: вероятно, существуют вещи, которые мне просто не положено знать, и, кроме того, я вообще не хочу иметь в голове полный расклад будущего. Если бы я могла его увидеть, какой тогда вообще смысл жить? После гибели отца мы с матерью перебрались в Коннектикут, где она стала работать горничной в отеле, а я, тогда еще толком не отличавшая магию от язычества, отчаянно пыталась выжить в старшей школе. По-настоящему свой Дар я оценила только в колледже. Я научилась гадать на картах Таро и предсказывала будущее однокурсницам. Подписалась на журнал «Судьба», вместо учебников читала книги и статьи о Нострадамусе и Эдгаре Кейси[2], носила гватемальские шарфы и полупрозрачные юбки и жгла благовония в своей комнате в общежитии. Я познакомилась с одной студенткой, Шаной, которая тоже интересовалась оккультизмом. В отличие от меня, она не могла входить с контакт с умершими, но была эмпатом и всегда из сочувствия испытывала боли в животе, когда у ее соседки по комнате начинались месячные. Вместе мы пробовали ворожить. Зажигали свечи, садились перед зеркалом и вглядывались в него так долго, что прозревали свои предыдущие жизни. Среди предков Шаны было много экстрасенсов, и это именно она посоветовала мне попросить своих духов-проводников представиться, пояснив, что у ее тети и бабушки, а обе они медиумы, имелись такие помощники из потустороннего мира. Таким образом я официально познакомилась с Люсиндой, старой негритянкой, которая когда-то пела мне колыбельные, и развязным геем Десмондом. Эти двое всегда были со мной, как щенки, спящие в ногах и чутко пробуждающиеся, стоит только хозяйке окликнуть их. С тех пор я постоянно общалась со своими духами-проводниками, полагалась на них в странствиях по миру иному: они либо провожали туда меня, либо приводили ко мне гостей оттуда. Десмонд и Люсинда оказались прекрасными няньками, они позволяли своей подопечной, делающей первые шаги, исследовать паранормальный уровень без ущерба для себя. Они оберегали меня от встреч с демонами – духами, которые никогда не были людьми, – и уводили в сторону от вопросов, ответы на которые мне пока знать не полагалось. Они научили меня контролировать свой Дар посредством выставления границ, вместо того чтобы позволять ему контролировать меня. Представьте, что случилось бы с вами, если бы вы всю ночь напролет каждые пять минут просыпались от телефонных звонков. Именно это происходит при контакте с духами, если правильно не задать параметры общения. Люсинда и Десмонд объяснили мне: одно дело – делиться предсказаниями, когда они приходят сами, и совсем другое – прочесть что-то в судьбе человека без его желания. Со мной проделывали нечто подобное другие экстрасенсы, и честно признаюсь: это сродни тому, что кто-то покопался в вашем ящике с нижним бельем, когда вас не было дома, или вы оказались в лифте с незнакомцем и не можете избежать вторжения в ваше личное пространство. Во время летних каникул я за пять долларов предсказывала судьбу на популярном курорте Олд-Орчард-Бич в штате Мэн. После получения диплома находила клиентов с помощью сарафанного радио и занималась чем придется, чтобы обеспечить себя. Когда мне было двадцать восемь лет, я работала официанткой в местной закусочной. Однажды туда зашел вместе с семьей кандидат в губернаторы штата, чтобы пресса поснимала его перед выборами. Пока вспышки фотокамер сверкали вокруг супругов, сидящих над тарелками с нашими фирменными блинчиками с голубикой, их маленькая дочь забралась на один из барных стульев. – Скучаешь? – спросила я, и она кивнула; ей, наверное, было лет семь, не больше. – Хочешь горячего шоколада? Когда пальцы девочки, бравшей кружку, скользнули по моей руке, я ощутила самый сильный толчок тьмы из всех, доселе мной испытанных. По-другому я это описать не могу. Малышка не просила меня читать ее судьбу, а духи-проводники посылали в эфир четкие сигналы об этом, говоря, что я не имею права вмешиваться. Но в другом конце закусочной сидела мать девочки, улыбалась журналистам и махала рукой, не зная того, что знала я. Когда жена кандидата улизнула в дамскую комнату, я последовала за ней. Она хотела пожать мне руку, думая, что я очередная избирательница, которую нужно очаровать. – Наверное, это прозвучит дико, – сказала я, – но вам нужно срочно проверить свою дочь на лейкемию. Улыбка застыла на губах женщины. – Энни рассказала вам, что у нее что-то болит? Простите, что она обеспокоила вас, и я ценю вашу заботу, но педиатр уверяет, что тревожиться не о чем. – И мать ушла. «Я же говорил тебе», – беззвучно ухмыльнулся Десмонд, когда через мгновение кандидат покинул закусочную в сопровождении жены и многочисленной свиты. Я долго смотрела на оставленную девочкой полупустую кружку, а потом выплеснула ее содержимое в раковину. «Это неприятно, дорогая, – сказала Люсинда, – знать то, что ты знаешь, и не иметь возможности хоть что-то предпринять». Через неделю жена кандидата вернулась в наш ресторанчик без мужа, одетая в джинсы вместо дорогого костюма из красной шерсти, и прямиком направилась ко мне. Я как раз вытирала столик. – У моей дочери и впрямь обнаружили рак, – прошептала женщина. – Он еще не проник в кровь. Я настояла на том, чтобы ей сделали анализ костного мозга. Но из-за того, что болезнь захватили на самой ранней стадии, – тут она начала всхлипывать, – у Энни очень хорошие шансы. – Она судорожно схватила меня за руку. – А откуда вы узнали? На том все могло бы и закончиться. Экстрасенс сделал хорошее дело, и вечный скептик Десмонд был на этот раз посрамлен. Но мама девочки оказалась сестрой продюсера известного шоу «Клео!». Вся Америка любила Клео – простую девчонку с Манхэттена, буквально выросшую на глазах у зрителей и сделавшую небывалую карьеру на телевидении. Теперь ведущая этого ток-шоу стала одной из самых популярных женщин на планете. Если Клео читала какую-нибудь книгу, ее примеру следовала каждая американка. Однажды теледива заявила, что собирается дарить близким на Рождество банные халаты из бамбукового волокна, и сайт компании-производителя обрушился от количества заказов. Если Клео приглашала на интервью кого-нибудь из кандидатов, именно он потом побеждал на выборах. И когда она позвала меня в свое шоу, чтобы я предсказала ей будущее, моя жизнь изменилась в одночасье. Я сообщила Клео вещи, которые мог предположить любой идиот: что в будущем ее ждет еще больший успех, что в этом году журнал «Форбс» назовет ее самой богатой женщиной в мире, что ее продюсерская компания выпустит фильм, который получит «Оскар». Но потом что-то неожиданно ударило мне в голову, и я весьма опрометчиво, хотя в данном случае надо было подумать дважды, прежде чем открывать рот, выпалила: – А еще вас ищет дочь. Лучшая подруга Клео, в тот день принимавшая участие в шоу, возразила: – Но у нее нет дочери. Популярная ведущая и правда жила одна, молва не связывала ее имя ни с кем в Голливуде. Однако глаза теледивы вдруг наполнились слезами. – На самом деле есть, – с трудом произнесла она. Это стало одной из сенсаций года: Клео призналась, что в шестнадцать лет была изнасилована на случайном свидании. После этого ее отправили в монастырь в Пуэрто-Рико, где она родила девочку, которую сразу отдали в приемную семью. Были начаты поиски сиротки, которой теперь уже исполнился тридцать один год, и в телестудии состоялось трогательное воссоединение матери и дочери. Зрители рыдали, рейтинг Клео взлетел до небес, она получила премию «Эмми». А меня ее продюсерская компания в качестве награды превратила из простой официантки в знаменитого экстрасенса, ведущую собственного шоу, которое показывали по нескольким каналам. Ко мне часто обращались, когда дело касалось детей. Полицейские просили отправиться вместе с ними в лес, где обнаружили трупы ребятишек, чтобы я попробовала что-нибудь узнать об убийцах. Я приезжала в дома, из которых детей похищали, и старалась нащупать для следователей хоть какую-то ниточку. Мне приходилось посещать места преступлений, по которым я ходила в специально надетых по такому случаю ботинках, пачкая их кровью, и пыталась нарисовать картину произошедшего. Я спрашивала Десмонда и Люсинду: переступил ли пропавший ребенок последнюю черту или еще находится в мире живых? В отличие от псевдоэкстрасенсов, которые звонили на горячую линию с целью прославиться, я всегда ждала, чтобы копы сами обратились ко мне за помощью. Некоторые случаи, которые я разбирала на своем шоу, были совсем свежими, другие давнишними. У меня был исключительно высокий показатель точности, потому что я никогда ничего не придумывала от себя, даже в детстве. Обретя популярность, я начала класть под подушку пистолет 38-го калибра и потратила немало денег, оснастив свой дом самой навороченной системой сигнализации. А еще у меня появился телохранитель по имени Феликс – настоящий верзила, этакая помесь несгораемого шкафа и питбуля. Используя свой Дар для помощи тем, кто потерял близких, я сама превратилась в мишень: только представьте, сколько извращенцев и прочих злоумышленников, зная, что я легко способна их вычислить, хотели добраться до меня. Как водится, находились и те, кто критиковал мою деятельность, куда же без этого. Скептики считали меня мошенницей, которая обдирает доверчивых людей как липку. Ну что ж, такие экстрасенсы действительно встречаются. Я называю их болотными ведьмами, ясновидящими с большой дороги. Как есть честные адвокаты и жуткие проходимцы, хорошие врачи и коновалы, точно так же существуют настоящие экстрасенсы и шарлатаны. Другая, более странная претензия исходила от тех, кто укорял меня: дескать, как можно, пользуясь богоданным даром, брать за это деньги?! Таким людям я приношу извинения и каюсь в том, что не имею желания бросать две свои давние привычки: регулярно что-нибудь есть и жить под крышей. Никто ведь не упрекает Серену Уильямс или Адель за то, что они капитализируют свой талант, верно? По большей части я не обращала внимания на то, что обо мне пишут в прессе. Спорить со злопыхателями – все равно что перевешивать с места на место картины на «Титанике»: это абсолютно ни на что не повлияет. Так что, да, у меня были хулители, но имелись и горячие поклонники. Благодаря им я научилась ценить самые приятные в жизни вещи: постельное белье «Фретте» и бунгало в Малибу, шампанское «Моэт и Шандон» и мобильный Дженнифер Энистон среди номеров быстрого набора. И вдруг я перестала просто делать предсказания, а начала пристально следить за рейтингом телепрограмм. И уже больше не слушала Десмонда, когда он говорил, что я превращаюсь в медийную шлюху. Мне казалось, что, раз я по-прежнему помогаю людям, то вправе рассчитывать на достойное вознаграждение и славу. А что в этом такого особенного? Когда в период осенней уборки листьев[3] был похищен сын сенатора Маккоя, я поняла, что мне выпал уникальный шанс стать величайшим экстрасенсом всех времен. В конце концов, кто мог лучше удостоверить подлинность моего Дара, как не политик, который вот-вот включится в гонку за президентское кресло? Мне уже представлялось, что Маккой создает Департамент паранормальных явлений со мной во главе; виделось, как я покупаю симпатичный особнячок в Джорджтауне. Нужно только убедить его – человека, за каждым шагом которого пристально следила общественность: я действительно могу оказаться ему полезной, и при этом избиратели не поднимут его на смех. Маккой уже задействовал все свои связи, чтобы организовать поиски сына в масштабе страны, но результатов это не дало. Я понимала: шансы на то, что сенатор придет на мое шоу и позволит мне сделать предсказание, просто ничтожны. Поэтому я использовала оружие из собственного арсенала – связалась с женой губернатора штата Мэн, дочь которого уже поправлялась от болезни. Не знаю, что она сказала супруге сенатора Маккоя, но это сработало, поскольку со мной тут же связались его люди, а остальное уже было, как говорится, делом техники. Когда я была маленькой и не могла точно определить разницу между призраками и живыми людьми, то просто считала всех и каждого способными что-нибудь мне сообщить. Став знаменитой, я научилась виртуозно различать два мира, но стала слишком самонадеянной, чтобы прислушиваться. Не стоило мне так заноситься. Не нужно было полагать, что мои духи-проводники будут являться по первому зову. В тот день на телешоу, сказав Маккоям, что их сын явился мне в видении живым и невредимым, я солгала. Никакого озарения свыше не было. А грезилась мне только очередная церемония вручения «Эмми». Я привыкла, что Люсинда и Десмонд прикрывают мою задницу, и, когда Маккой сел напротив меня и камеры заработали, я ждала: сейчас услышу от них что-нибудь о похищении. Люсинда вложила в мою голову мысль про Окалу, однако Десмонд велел ей помалкивать, и после этого мои «опекуны» больше ничего не сказали. Поэтому я сымпровизировала и сообщила Маккоям – и всем телезрителям – то, что они хотели услышать. И все мы знаем, как обернулось дело. После этого случая я стала жить затворницей. Не появлялась на телевидении и радио, где мои критики отрывались по полной. Отказывалась разговаривать с продюсерами и с Клео. Я испытала унижение, но хуже того – причинила боль родителям, которые и так уже были раздавлены горем; я вселила в них надежду и отобрала ее. Я винила во всем Десмонда. И когда он наконец притащился ко мне, полный сожалений и раскаяния, велела ему убираться и прихватить с собой Люсинду, потому что не хотела больше с ними разговаривать, вообще никогда. Бойтесь своих желаний. Постепенно скандал вокруг меня утих, СМИ переключились на другие сенсации, и я вернулась в свое телешоу. Однако мои духи-проводники сделали именно то, о чем их просили, и я осталась наедине с собой. Отныне все мои предсказания оказывались ошеломляюще неверными. Я утратила уверенность в себе и в конце концов потеряла всё. Кроме опыта работы официанткой и экстрасенсом, никакой другой квалификации у меня не было. Так я обнаружила, что опустилась до положения тех, над кем когда-то насмехалась. Я стала болотной ведьмой, которая устанавливает шатер на деревенской ярмарке и вешает листовки со своей рекламой на доски объявлений в надежде привлечь случайного отчаявшегося клиента. Прошло больше десяти лет с тех пор, как меня посещало настоящее, словно бы пробивающее электрическим разрядом экстрасенсорное откровение, но я все еще могла худо-бедно сводить концы с концами благодаря людям вроде миссис Лэнгхэм, которая приходила раз в неделю, пытаясь пообщаться со своим покойным супругом Бертом. Причина, по которой клиенты продолжают посещать меня, такова: оказалось, что я способна выдавать фальшивые предсказания не хуже, чем когда-то делала настоящие. Это так называемая техника холодного чтения, целиком основанная на языке тела, визуальных подсказках и нескольких старомодных приемах по выуживанию из человека информации. Основные посылы таковы: люди, которые хотят услышать предсказание экстрасенса, мотивированы на то, чтобы сеанс прошел успешно, особенно если намерены пообщаться с кем-то умершим. Они жаждут получить информацию так же сильно, как я хочу оказаться способной им ее предоставить. Вот почему хорошо проведенное холодное чтение гораздо больше говорит о клиенте, чем о болотной ведьме. Я могу выдать целый поток всякой бессвязной чепухи: «Тетя, весна, что-то связанное с водой, какое-то имя на букву „С“ (Сара или, может быть, Салли?)… И еще я вижу какой-то текст – возможно, это письмо или книга». Всегда есть шанс, что посетительница отреагирует по крайней мере на одно из произнесенных слов, отчаянно пытаясь уяснить себе его значение. Единственная задействованная здесь сверхъестественная сила – это присущая всем людям способность находить смысловые связи в случайных деталях. Мы являемся удивительными существами, которые видят образ Девы Марии в стволе дерева с обрубленными ветвями, могут обнаружить Бога в изгибе радуги или услышать слова «Пол мертв», когда песню «Битлз» проигрывают задом наперед. Затейливый человеческий ум, извлекающий смыслы из бессмыслицы, отличается в том числе и способностью верить предсказаниям нечистых на руку экстрасенсов. Как же я играю в эту игру? Все хорошие гадалки – неплохие психологи и детективы. Я слежу за тем, какое влияние оказывают на клиентов мои слова: подмечаю расширившиеся зрачки, учащенное дыхание. Я закладываю в почву семена, тщательно подбирая выражения. Например, могу сказать миссис Лэнгхэм: «Сегодня я подарю вам важное воспоминание…» – после чего начинаю говорить о праздниках, и, глядишь, оказывается, что именно об этом она и думает. Слово «подарю» уже засело у нее в мозгу и маячит в глубине сознания, так что понимает она это или нет, но я подтолкнула женщину к мыслям о том времени, когда ей что-то дарили, а значит, она вспоминает день рождения или, может быть, Рождество. В результате у нее создается впечатление, что я и впрямь ясновидящая. Я отмечаю проблески разочарования, когда произношу нечто, не имеющее для клиента смысла, и понимаю: тут нужно сдать назад и двигаться в другом направлении. Присматриваюсь к тому, во что человек одет, как он говорит, и делаю выводы о его происхождении и воспитании. Задаю вопросы, и в половине случаев собеседник сам дает ответ, которого я жду. «Я вижу букву „Б“… Имя вашего деда начиналось с нее?» «Нет… Может быть, это „П“? Моего деда звали Пол». Очко в мою пользу! Если же от клиента не удается получить достаточно сведений, у меня есть два варианта. Первый – сообщить ему что-нибудь хорошее. Я придумываю послание от покойного, которое хотел бы услышать любой здравомыслящий человек, например: «Ваш дедушка просил передать, что он покоится в мире и желает вам тоже обрести душевное равновесие и ни о чем не тревожиться». Второй вариант – это метод Барнума[4]: я отпускаю комментарий, который подходит для девяноста девяти процентов людей, но каждый может интерпретировать его по-своему. «Ваш дедушка знает, что вы всегда принимаете решения обдуманно, но ему кажется, что на этот раз вы поспешили». Засим я откидываюсь в кресле назад и, образно выражаясь, позволяю клиенту выпустить для меня побольше веревки, по которой я смогу забираться дальше. Вы удивитесь, как велика у людей потребность заполнять паузы и пробелы в разговоре. Не является ли это мошенничеством? Думаю, можно взглянуть на мои занятия и с такой точки зрения. Я же предпочитаю дарвинистский подход: каждый приспосабливается, как умеет, чтобы выжить. Но сегодня произошла настоящая катастрофа. Я потеряла хорошую клиентку, осталась без бабушкиной гадальной чаши и совершенно вышла из себя – и все в течение одного последнего часа, по милости этой тщедушной девчонки с ржавым велосипедом. Сомневаюсь, что на самом деле Дженна Меткалф старше, чем выглядит – да эта соплячка, пожалуй, до сих пор еще верит в зубную фею, – однако по мощи воздействия она не уступает черной дыре: мигом засосала меня обратно в ночной кошмар скандала с Маккоем. «Я не занимаюсь пропавшими людьми», – так я сказала ей, всё честь по чести. Одно дело – выдумывать послания от умершего мужа, и совсем другое – дать ложную надежду человеку, которому необходима определенность. Знаете, к чему это может вас в конце концов привести? Будете жить над баром в Дерьмовилле, штат Нью-Гэмпшир, и каждый четверг получать пособие по безработице. Я предпочитаю оставаться мошенницей. Говорить клиентам то, что они хотят услышать, гораздо безопаснее. Им это не повредит, мне тоже. Когда я пытаюсь достучаться до потустороннего мира и не получаю ответа, то испытываю жестокое разочарование. Иногда я даже грешным делом думаю, что лучше бы у меня изначально вообще не было никакого Дара. В таком случае я бы не страдала так от его утраты. И вдруг появляется человек, который не может вспомнить, что потерял. Не знаю, почему меня настолько потрясла встреча с этой Дженной Меткалф, что в ней такого особенного. Может, ярко-зеленые глаза, стрельнувшие из-под лохматой рыжей челки, какие-то необыкновенные, приковывающие взгляд. Или обгрызенные заусеницы на пальцах. Или то, как она вся съежилась, словно Алиса из Страны чудес, когда я отказалась помочь ей. Только так можно объяснить, почему я ответила на вопрос, жива ли ее мать. В тот момент мне так сильно захотелось снова обладать даром ясновидения, что я попробовала применить способ, который не использовала уже много лет, потому как испытываемое разочарование всякий раз вызывало ощущение, что я бьюсь головой о кирпичную стену. Закрыв глаза, я попыталась восстановить мост между собой и своими духами-проводниками, услышать хоть что-нибудь – шепот, смешок, вздох. Но меня оглушила тишина. И тогда я сделала для Дженны Меткалф то, чего поклялась не делать больше никогда: приоткрыла дверь для надежды, прекрасно зная, что девочка тут же вступит в полосу света, который прольется оттуда. Я сказала, что ее мать жива. Хотя на самом деле не имела об этом ни малейшего представления. Когда Дженна Меткалф ушла, я приняла снотворное. Вообще-то, я стараюсь лишний раз не прибегать к транквилизаторам, однако сейчас причина самая уважительная: появление девочки, которая не просто заставила меня вспомнить прошлое, но со всего размаху треснула меня им, будто деревянный брус о башку разломила. Так что к трем часам я благополучно отключилась на диване. Должна признаться, я не видела снов уже много лет. Сновидения ближе всего подводят обычного человека к паранормальному уровню бытия; в этот момент мозг ослабляет защиту, и стены сознания становятся проницаемы для отблесков света иного мира. Вот почему, проснувшись, многие люди рассказывают о встречах с умершими. Правда, со мной, с тех пор как Десмонд и Люсинда покинули меня, ничего подобного не происходило. Однако сегодня мой сонный разум полнится яркими огнями, причем цветные картинки постоянно меняются, словно в калейдоскопе. Сперва я вижу трепещущий на ветру вымпел, занимающий все поле зрения, но потом понимаю, что это не вымпел, а голубой шарф, обмотанный вокруг шеи женщины, лица которой мне не разглядеть. Она лежит на спине под кленом, неподвижная, затоптанная слоном. Присмотревшись, я решаю, что, может быть, на самом деле слон и не причинил ей вреда; животное осторожно обходит ее стороной, стараясь не наступить, поднимает одну из задних лап и проносит над телом женщины, не касаясь его. Потом протягивает хобот, берется за шарф и тянет; женщина не двигается. Огромный хобот гладит лежащую по щекам, по шее, по лбу, а затем стаскивает с шеи легкую ткань, поднимает вверх и отпускает на волю, чтобы ветер подхватил ее и унес прочь, как распущенные кем-то слухи. Слон тянется вниз, к какому-то небольшому, обернутому в кожу предмету возле бедра женщины, но я не могу разглядеть, что это: записная книжка? пропуск? Меня удивляет ловкость, с которой животное достает и раскрывает корочки. Потом слон прикладывает хобот к груди женщины, почти как врач стетоскоп, и бесшумно удаляется в лес. Я резко просыпаюсь и удивленно думаю: с чего бы мне вдруг приснилось такое? Спросонья я плохо соображаю. Что за странный грохот: это кровь шумит в ушах или же за окном началась гроза? Да какая там гроза, это просто кто-то стучит в дверь. Вставая, чтобы открыть, я уже знаю, кого увижу на пороге.