Она взглянула ему в глаза, однако ее рот оставался закрытым. Плотно закрытым. – Ее имя? Мирна все еще колебалась, и Гамаш удивленно наклонил голову набок. Вернулась Изабель Лакост, села и успокаивающе улыбнулась Мирне: – Вчера никаких серьезных аварий на шоссе между Тремя Соснами и Монреалем не зафиксировано. Мирна немного успокоилась, но ненадолго. Она снова повернулась к Гамашу, ждущему ответа на заданный вопрос. – Вы должны мне сказать, – произнес он, глядя на Мирну с любопытством. – Я знаю. – Не понимаю, Мирна, – сказал он. – Почему вы не хотите назвать ее имя? – Может быть, она еще объявится, и я не хочу ставить ее в неловкое положение. Гамаш, хорошо знавший Мирну, понимал, что она говорит неправду. Он несколько секунд смотрел на нее, потом решил зайти с другой стороны: – Вы можете описать ее? Мирна кивнула. Она начала говорить, представляя себе Констанс на том самом месте, где теперь сидел Арман Гамаш. Констанс читала и иногда опускала книгу, чтобы посмотреть в окно. Разговаривала с Мирной. Слушала. Помогала готовить обед наверху. Или попивала виски вместе с Рут перед камином в бистро. Она видела, как Констанс садится в машину и машет ей. А потом заезжает на холм и пропадает из виду. «Белая. Франкоязычная. Рост около пяти футов и четырех дюймов. Слегка полноватая, волосы седые, глаза голубые. Возраст 77 лет». Вот что записала у себя в блокноте Лакост. Вот к чему свелась Констанс. – А имя? – спросил Гамаш. Теперь его голос звучал твердо. Гамаш не сводил глаз с Мирны, и она не отвела взгляда. – Констанс Пино, – сказала она наконец. – Merci, – тихо произнес Гамаш. – Вы назвали ее nom de naissance?[13] – спросила Лакост. Мирна не ответила, и Лакост пояснила, на случай если англоязычная женщина не поняла французского выражения: – Фамилию, полученную при рождении, или фамилию после замужества? Но Гамаш видел, что Мирна прекрасно поняла вопрос. Однако ответ смущал ее. Он видел Мирну, когда она боялась, печалилась, радовалась, раздражалась. Когда была растеряна. А вот смущенной он ее ни разу не видел. И по ее реакции он понимал, что и для нее такое состояние в новинку. – Ни то ни другое, – сказала она наконец. – Господи, она меня убьет, если узнает, что я кому-то сообщила. – Мы вовсе не «кто-то», – заметил Гамаш. Его слова, хотя и не лишенные укоризны, прозвучали тихо и мягко. – Может быть, лучше подождать еще немного. – Может быть, – согласился Гамаш. Он поднялся и подбросил два полена в плиту в центре комнаты, потом принес Мирне кружку с чаем. – Merci, – сказала она и взяла кружку двумя руками. – Инспектор, вы не попробуете позвонить по домашнему еще раз? – Absolument[14]. Лакост встала, и Мирна нацарапала номер на клочке бумаги. Они услышали звук набора номера с другого конца комнаты. Гамаш несколько мгновений смотрел на Лакост, затем повернулся к Мирне и, понизив голос, спросил: – Так кто же она, если не Констанс Пино? Мирна выдержала его взгляд. Но теперь они оба знали, что она все же ответит. Сомнений не осталось. – Пино – та фамилия, под которой я ее знаю, – тихо сказала она. – Констанс пользуется этой фамилией. Девичьей фамилией матери. Однако ее настоящая фамилия, ее nom de naissance, – Констанс Уэлле. Мирна явно ждала от него какой-то реакции, но Арман Гамаш не сумел оправдать ее ожидания. В другом конце магазина Изабель Лакост слушала гудки. Молчала. А в пустом доме звонил, звонил, звонил телефон. В доме Констанс Уэлле. Констанс Уэлле. Мирна внимательно смотрела на Гамаша. Он мог бы спросить. Ему очень хотелось спросить. И он определенно спросил бы, если бы возникла нужда. Но Гамаш хотел выяснить сам. Ему было любопытно узнать, не прячется ли пропавшая женщина где-то в его памяти, а если прячется, то что его память знает о ней. Фамилия действительно показалась ему знакомой. Но очень туманно, неопределенно. Если мадам Уэлле и жила в его памяти, то на расстоянии нескольких горных хребтов от нынешнего дня. Он обратил свою память в прошлое, быстро пересек пространство. Свою собственную личную жизнь он рассматривать не стал, сосредоточился на коллективной памяти Квебека. Констанс Уэлле должна быть публичной фигурой. Вернее, была таковой. Знаменитостью. Может быть, даже печально известной знаменитостью. Имя, когда-то бывшее на слуху. Чем больше он искал, тем сильнее убеждался, что она где-то там, скрывается в какой-то извилине его мозга. Пожилая женщина, которая не хочет открывать свое лицо. А теперь вот она пропала. Либо по собственной воле, либо по чьему-то умыслу. Задумавшись, Гамаш поднес руку к виску. Он чувствовал, что приближается, приближается. Уэлле. Уэлле. Констанс Уэлле. Потом он сделал вдох и прищурился. Перед его мысленным взором возникла черно-белая фотография. Не семидесятисемилетней женщины, а улыбающейся, машущей рукой девочки. Он нашел ее. – Вы знаете, о ком я говорю, – сказала Мирна, увидев свет в его глазах. Гамаш кивнул. Но во время поисков он споткнулся о другое воспоминание, гораздо более свежее. Гораздо более тревожное. Он встал и подошел к письменному столу в тот момент, когда Лакост повесила трубку. – Никаких результатов, шеф, – доложила она. Он кивнул и взял у нее трубку. Мирна поднялась: – Что? – Так, одна мысль, – сказал Гамаш и набрал номер. – Марк Бро. – Голос резкий, официальный. – Марк, говорит Арман Гамаш. – Арман. – Голос зазвучал приветливо. – Как поживаешь? – Отлично, спасибо. Послушай, Марк, извини, что беспокою… – Никакого беспокойства. Чем могу служить? – Я в Восточных кантонах. Сегодня приблизительно в четверть одиннадцатого мы проехали по мосту Шамплейна… – Гамаш повернулся спиной к Мирне и понизил голос. – И видели, как твои люди поднимали тело на южном берегу. – Хочешь узнать, кто это? – Не хочу вторгаться в твою юрисдикцию, но мне нужно знать. – Сейчас посмотрю.