Я спустился в подвал, вернее полуподвал — сквозь маленькое окошко у самого потолка едва пробивался свет, и тут было довольно-таки темно. Тем более что вечер на подходе. Ввинтил пробки в распредельительном щитке — вспыхнул свет, если можно охарактеризовать словом «вспыхнул» тусклое сияние двадцатипятисвечовой лампочки. Теперь вот и стало ясно, насколько в подвале темно — если даже такая тусклая лампочка казалась чем-то вроде зенитного прожектора времен Отечественной войны. Погреб замаскирован в углу — под кучей тряпья, специально совершенно неудобоваримого вида — промасленного, воняющего солярой и мышами. Лично поливал соляркой! Эта гадость впитывается во что угодно, и вонять будет годы и годы. Лучшее средство, чтобы отпугнуть мародеров, желающих поживиться моим добром — кто решится покопаться в такой мерзкой куче и перемазаться? А под кучей — металлический люк. Да не просто люк, а с внутренним замком, ключ от которого вон там, в отдушине, в крапивном мешочке, зацепленном проволокой за край. Сложно все, да. Но подальше положишь, поближе возьмешь. Погреб полон продуктов — да, на всякий случай. Вдруг нам всей командой пришлось бы, как говорили у дона Корлеоне «залечь на матрасы», то есть — спрятаться и переждать. Так что такая тайная база нам была нужна — на всякий случай. Вот и пригодилась… Щелкнул выключателем, в погребе загорелся свет. Раньше тут не было погреба — это я привез таджиков, завязав им глаза (чтобы не знали дорогу), и они быстренько соорудили этот бункер, грамотно и умело укрепив стены, обложив их красным кирпичом. Таджики, помню, перепугались до смерти — подумали, что их везут убивать. Умоляли, плакали…а когда я расплатился вдвое больше, чем они просили за свою работу — снова напугались. Зачем платит так щедро?! На обратном пути хочет грохнуть и деньги отобрать?! Еле успокоил чертей…завывали так, будто у них кто-то дома помер. Только когда высадили их там, где они попросили — тогда поверили в свое счастье. Металлическая лестница вела на глубину трех метров. Здесь холодно, как…как в погребе. Настоящий холодильник! Градусов пять, не больше. Стоят ящики с тушенкой, сгущенным молоком, макароны в пакетах, крупа — все, что нужно человеку, чтобы беспроблемно пережить апокалипсис. Или пересидеть период, когда его будут разыскивать все городские полицейские и гэбэшники. Первые меня хрен когда найдут, а вот вторые…въедливые, твари! Этих точно надо опасаться. Потянулся, нащупал защелку, снял ее. Толкнул стеллаж с банками, он отъехал в сторону, открыв глазам небольшую комнатку-нишу, тоже обложенную красным кирпичом, как и весь этот погреб. Здесь стоял металлический дипломат, в котором лежало пол-лимона зеленых мелкими и не очень купюрами, на полке — охотничий малокалиберный охотничий карабини пистолет «Марголин», тоже калибра 5.6. На стволе «Марголина» толстенный набалдашник — глушитель. «Маргоша» и так не шибко громкий, а с этой штукой, изготовленной по моему заказу, он превращается в бесшумные пистолеты из глупых иностранных киношек. В этих киношках пистолет с глушителем стреляет примерно так: «Псст! Псст!». И никаких тебе лязгов затвора, никаких хлопков, напоминающих по уровню громкости звук открываемого шампанского. Мощность у «Марголина» с глушителем падает, стрелять можно только в упор, с нескольких метров, зато и звука никакого. Почти никакого. То самое «псст!» А еще тут — три калашникова «АКСУ-74», три «макарова», несколько ножей НР, несколько комбезов, ботинок на шнуровке, цинки с патронами и еще куча всякого очень полезного барахла, необходимого тем, кто находится в бегах. В том числе — два комплекта документов на разные имена. Один на Сидорчука Виталия Ефремовича, другой — на Мелентьева Сергея Петровича. Паспорта, водительские удостоверения, загранпапорта — все настоящее, никакой подделки. Зачем подделывать, если в наше время можно купить все, даже власть в государстве! Все зависит от цены вопроса. Взял два «макарова», две наплечных кобуры, несколько магазинов к пистолетам и несколько пачек патронов. Подумал — взял и «Марголин», и к нему пару пачек «целевых» патрон. Использую только целевые — они осечек на дают и бьют точнее. Еще я переоделся в скромный костюм, сшитый специально на меня с таким расчетом, чтобы не было видно наплечной кобуры под левой подмышкой. Ни к чему привлекать внимание народа. Костюмов тут было несколько — разного размера и фасона, так, на всякий пожарный случай — для моих друзей, например. Ныне — покойных друзей (и сердце заныло, как вспомнил). Ну и само собой — забрал дипломат с баксами, куда же без них. Это как копна соломы, уберегающая при падении. Есть деньги — есть будущее. Нет денег — и ты пропал. С голоду сдохнешь. Или пойдешь грабить прохожих, что совсем даже нехорошо. Еле дотащил все наверх — и снаряжение с боеприпасами, и банки с тушенкой, сгущенкой, консервированными персиками и всякой такой лататой. Пришлось найти чистый мешок для строительного мусора, и сложить все туда. Благо, что мешков я тут заготовил целую кучу — вдруг придется мусор выкидывать! Какой мусор? Да всякий. Например — недругов, забравшихся ко мне в дом. По частям. Когда Юра увидел, каким и с чем — я вернулся, у него отпала челюсть и вытаращились глаза. Особенно, когда он увидел у меня в руках «Марголин» с толстым набалдашником. Да, «Марголин» очень красив, и сам просится в руку! Брутальный пистолет, в отличие от того же «Макарова», убогого и совсем невидного. А с глушителем так и вообще смотрится оружием из «Звездных войн». — Это что за пистолет такой?! Можно я подержу его в руках? Я выщелкнул из «Марголина» магазин, подал пистолет Юре, а сам открыл пачку патронов и стал набивать их в этот самый магазин. Потом то же самое проделал с двумя магазинами к «Макарову», а когда отправил магазины в рукояти пистолетов, набил еще по два магазина к каждому. А пока набивал, думал — а не стоило ли мне прихватить и «укорот»? Но потом решил — не надо. Пока что мы залегли тут очень хорошо, крепко, нас в жизни никогда не станут здесь искать. Отсидимся несколько дней, отоспимся в человеческих условиях, отъедимся, а тогда уже двинемся по своим делам. Вот только каким делам? Нужно было это решить, и срочно. Глава 4 Юра аккуратно отхлебнул из фаянсовой кружки с отколотым краем, и так же аккуратно зачерпнул апельсиновый джем тусклой мельхиоровой ложечкой. Интеллигенция, однако! Ест не жадно, не чавкает, режет аккуратными тонкими ломтиками. Что режет? А рулетики всякие, и кексики в упаковках. Вроде еще не заплесневели — холодно в подвале. Мой «госрезерв», однако. — Хорошо! Горячий чаек! В СИЗО чай как помои, никогда не бывает горячим. — А ты что хотел чтобы там условия были как на курорте? И это в то время, как пенсионеры в стране голодают, потому что вовремя не выплачивают? Должны же преступники понести наказание? — За что?! Я вот — за что наказание?! Я же не виноват! — Виноват. Наказания без вины не бывает. Вот, смотри: ты устроился в банк, который отмывает бабло. Сам сказал — это воровской банк. Так какого черта ты там сидел? Не отвечай! Я сам тебе скажу! Тебе было удобно — хорошая зарплата, куча времени — сидишь себе, в «Дум» играешь, а еще — телки симпатичные, а ты весь такой программист-администратор, у тебя ореол таинственного и ужасного! Телки западали на тебя, да? Ага, западали. А то, что зарплату тебе задерживают — ну а что такого? Отдадут же! Но не отдали. И тогда ты, такой весь мудрец, решил сам себе выдать зарплату — совершенно идиотским способом. Вот и получил наказание! За свою вину! Что, не согласен? Чего так поскучнел? — А у тебя какая вина? Ты-то какого черта в СИЗО оказался, если такой умный? Парень, похоже, обиделся. Определенно — обиделся. Ничто не обижает так сильно, как высказанная в глаза правда. Потому люди и врут. С самых древних времен — врут. Сказал правду какому-нибудь вождю племени, он обиделся, и ты получил дубиной по башке — а оно тебе надо? Лучше соврать, сказать, что он самый сильный, самый умный, самый удачливый. От тебя не убудет, а человеку приятно! И по балде не получишь. Может быть. — Я-то? Я за дело сидел. За то, что людей убивал. И тебя могу убить. Легко, как куренку башку свернуть! Напугался, точно. И глаза забегали. Пусть немного потрясется, а то ишь, разбушевался! Страх потерял? Будем искать! — Извини…не мое дело, конечно. В голосе искреннее раскаяние, слишком искреннее, чтобы быть правдой. — Да я все тебе наврал. Какой я убийца? Я и мухи не обижу, ведь правда же? Закашлялся, подавился чаем. Похлопать его по спине? Ну, чтобы прокашлялся. Нет, не буду, а то я ему так вдарю — позвоночник с грудиной соединится. По-хорошему мне его надо грохнуть. Он был моей отмычкой — частью спектакля, позволившего выйти из СИЗО. Одному мне было бы точно труднее. А теперь — зачем он мне нужен? Друг? Ну какие друзья могут быть в СИЗО, а кроме того — я его знаю-то всего ничего, пару дней! Но я не могу его убить. Потому что я не убийца. Я палач. Карающий меч правосудия, но не убийца. По крайней мере — так хочу о себе думать. — Слушай, Юр, а что ты вообще собираешься делать? Ну вот ты вышел из СИЗО — и дальше что? Как ты будешь жить? Где? На что? Молчание. Перестал есть, пить — замер. А что он может вообще сказать, дурачок эдакий! — Ну…я дома буду жить. Или на даче — пока все не успокоится. Мама с адвокатом пойдет в суд, и докажет, что я не виноват, и тогда… — Дурак ты, Юра! — не выдержал, перебил я — что же она раньше-то тебя не вытащила? Когда ты был послушным сидельцем? А теперь, в бегах, когда ты вырвался из СИЗО покалечив несколько охранников — кто с тобой будет разговаривать? Тебя попросту убьют при попытке к бегству! — Но я же никого не бил! Это же ты бил! Ты калечил! А я просто вышел вместе с тобой! — И зря вышел. В конце концов тебе бы дали условный срок, или зачли бы то время, что ты уже отсидел. А теперь ты лет на десять загремишь, и совершенно по-закону! Поймать тебя — как два пальца об асфальт! Куда ты денешься? Документы есть? Нет! Деньги есть? Нет! Жить есть где? Дома, с мамой? Рупь за сто — там уже сидит засада — ждут тебя. Тебе некуда деваться — кроме как сдаваться. Так зачем ты пошел за мной? — Ну…я не знаю! — Юра растерянно пожал плечами — Говорю же, я никого не бил! Я только сбежал! — Ты сбежал вместе со мной. Ты соучастник преступления, понимаешь? Я бил, ты изображал охранника. Подельник! Ты — подельник! Тишина. Скрип ветки старой яблони. Ветка трется о раму окна, и когда-нибудь разобьет стекло. Надо бы ее отпилить… Смешно. Я рассуждаю как завзятый дачник. Стоило оказаться на «фазенде», и тут же взыграли инстинкты колхозника. Все мы…оттуда. От сохи. — А если я сдамся? Что будет? — А теперь я не могу тебе позволить сдаться, понимаешь? — Ты боишься, что я сдам твое убежище? Да я никому не скажу! Можешь не бояться! — Я мало чего в жизни боюсь, парень. И уж точно не тебя. Но ты испортишь мне всю малину, потому что сдашь меня точно, даже не сомневаюсь. Отобьют тебе печенки, и ты расскажешь все. И про этот дом, и про то, что я где-то тут храню запасы. Потому теперь мне придется или свернуть тебе башку, или же тащить за собой. Тебе есть что терять? Девушка? Семья? Еще что-то такое, что можно жалеть и без чего ты не можешь обойтись? — Ну…мама только! Но я ей скажу, что уехал далеко, прячусь, вот и все. А больше никого нет. Девушки тоже нет. — А где отец? — Отец умер…давно уже, еще когда я маленьким был. Болел. Простудился, и умер. Сказали — атипичная пневмония, лекарства ее не берут. Маме так сказали. Ну и…все, в общем-то. Я задумался. Проблем с парнем будет — выше крыши, это точно. Но не убивать же его, в самом-то деле? Я не убийца. Я карающий меч. А парня карать не за что. Если я опущусь до уровня тех, кого убивал…это уже буду не я. Тем более — чего я боюсь? Смерти? Три «ХА!» К тому же мне может пригодиться помощник. Слуга! У каждого уважающего себя самурая должен быть слуга. Я важно вышагиваю впереди, выставив напоказ толпе свои древние, доставшиеся по наследству клинки, а слуга позади меня несет зонт, укрывающий от солнца, и кучу барахла, которое настоящий самурай сам таскать не будет! Мне стало смешно, я хмыкнул и криво усмехнулся. Потом глянул в глаза неприятно удивленному моим смехом собеседнику, нехотя пояснил: — Это я не над тобой смеюсь. Над собой. Над мыслями своими. А тебе вот что скажу: будешь моим слугой! Да, да — чего вытаращился? Каждый самурай должен иметь слугу! Тьфу, черт, ты чего такую рожу сделал?! А! Все время забываю, что ты уголовный элемент…хе хе…«иметь слугу» — это не то, что ты подумал. Никогда у меня не было тяги к мальчикам, особенно грязным и вонючим! Щас мыться пойдем, черт подери! Тюремную грязь смывать. И только потом наденешь чистое. Я вот переоделся, а сейчас-то уже и пожалел — надо было вначале помыться, надо! Мы доели наш немудреный ужин, и пошли вниз, на участок. Здесь был устроен летний душ, и я надеялся, что в крашеном черной краской баке наверху сооружения осталась вода, и эта вода не совсем уж и протухла. В душе мылись рабочие, когда строили погреб, так что может вода и не успела зацвести — времени прошло не так уж и много. Я ошибся. Вода была ржавой, вонючей, и мыться в ней определенно нельзя. Пришлось найти шланг, аккуратноскрученный бубликом и перевязанный тряпочками — бывшая хозяйка постаралась, она же долго рассказывала, что и где лежит, а я никак не мог ей сказать, что мне плевать на сельскохозяйственные принадлежности. Они все равно мне не пригодятся. Для нее — это память о прошлой, лучшей, счастливой жизни. Для меня — просто инвентарь. В общем — нашли мы шланг, размотали его, задубевшего от старости, кое-как нацепили на кран в системе полива, и стали мыться, скрипя зубами и шипя, когда струя ледяной воды упиралась в разгоряченную спину. Кстати — вот еще для чего нужен слуга: а кто спину потрет? Самому-то неудобно! Свет на улице включать не стали — зачем беспокоить любопытных соседей? Достаточно света, падающего из окна кухни. Не надо лишний раз мелькать перед глазами дачников. Помытому — хорошо! И побритому — еще лучше. Пока сидел в камере — оброс мерзкой колючей щетиной и стал похож на разбойника. Пришлось тогда просить у того же Юры одноразовый станок, и плюя, матерясь про себя сбривать надоевшую «колючку». А за сутки снова оброс щетиной. Легли спать чистыми и сытыми, в прохладе и тишине. Юра в кухне на диване (там стоял старенький диван), я на кровати с панцирной сеткой и никелированными шариками по углам. На этой кровати наверное прошла вся бурная семейная жизнь бывшей хозяйки дачи, а может и не только ее жизнь. Кровати лет пятьдесят, не меньше, но сетка так и не продавилась, а никель на шариках не облупились. «Умели делать вещи в четырнадцатом году!» — как сказала одна бабулька, персонаж фильма «Вендетта по Корсикански», когда взорвала мафиозо гранатой, некогда принесенной ее покойным мужем с первой мировой войны. Заснул я быстро, буквально едва коснувшись головой подушки. Чистое белье холодило кожу, простыня укрывала от ночной прохлады, сетка на окнах не давала кровососущим тварям впиться в комиссарское тело — хорошо! Чем не жизнь? И я упорно не хотел осознавать тот факт, что остался один. Совсем один! Ни подруги, практически ставшей мне женой, ни друзей — хотя друзьями я их теперь мог назвать все-таки с некоторой натяжкой. В последнее время наши отношения немного разладились — все деньги проклятущие. А еще — парни начали выходить из-под контроля. Вспышки ярости, излишняя жестокость, агрессивность — все то, что присуще бандитским быкам, и что я категорически не хотел принимать. И чего не хотел видеть в моих друзьях. О чем им не раз уже говорил. Однако…меня, похоже не услышали. И дело шло к серьезному разговору, когда — или я, или они. Хорошо хоть что я не посвящал их в подробности своей основной «работы». Хотя и знал, что они догадываются — со мной что-то не так просто. Ну правда же — если я время от времени исчезаю, куда-то уезжаю и не говорю — зачем — в конце концов это все точно вызовет некие вопросы. На которые я никогда не давал ответов. Мол — это мое дело. Не ваше. Надя тоже пыталась узнать, что со мной происходит, куда я езжу — но и ее я поставил на место, заявив, что не буду докладываться, куда и зачем уезжаю. А если она не согласна с такой жизнь, если ей что-то не нравится — всегда вправе со мной расстаться. Мне будет больно, я буду переживать, но…это ничего не изменит в моей жизни. И тогда в нашей с ней жизни образовалась явственная трещина. И тогда я понял — чем моя жизнь с Надей отличается от жизни с ныне покойной женой. Жене я бы сказал. Муж и жена — одна сатана. А если нет — значит, что-то неладно в семейной жизни. Ну…я так считаю. В общем, не так уж в моей жизни все было и радужно. Деньги были — много денег! Но счастья они не дали. И какое счастье может быть у мертвеца? Я ведь живой мертвец, самурай, который не просто должен умереть в бою, а ищет боя, ищет смерти. Но — потом! Не сейчас. С этой жизнеутверждающей мысль я и заснул — обложившись пистолетами и ножами. «Марголин» под подушкой, «макаров» под матрасом, «нож разведчика» — сбоку, под одеялом. Место тихое, безопасное, но кто знает? Береженого бог бережет — как учил меня господин Сазонов. Или товарищ? Я чуть не попался. Если бы не моя привычка спать вполглаза, если бы не обостренный слух, если бы не уроки Сазонова, приучавшего меня жить «на щелчке» — точно бы попался. Что такое жить «на щелчке»? Это когда твое оружие снято с предохранителя, и ты готов к любым неожиданностям. ЛЮБЫМ. Даже к таким, в существование которых ты поверить не можешь.