Глубокая ночь, и ужасно хочется спать. И есть. И пить. И на душе тоска — ну что я как бродячий пес? Когда же у меня будет свой дом, свое место в этой жизни? Спокойной жизни! Никогда. Ведь я самурай. Самурай без господина. Я ронин. Господином для меня был Советский Союз. Я вырос в то время, я впитал все, чему меня учили. И нынешнее государство мне неприятно, оно мне даже отвратительно. С его пьяным президентом, с его олигархами, которые нагло разгуливают по Кремлю, с таким видом, будто они только что взяли его приступом. Задумался, и едва не пропустил — вон она стоит, машина. Девятка. Только что это там такое? Опа! Кто там возле нее копошится? — Эй, парни, вам помочь? — Отвали, козел! — Не, не отвалю. И не козел я! Рука нащупала ПСС, но передумал. Патронов мало. А вдруг что-то более серьезное? А тут три придурка, делов-то! Темновато, но вообще-то все хорошо видно — у этого фонаря лампу разбили, но соседний светит. Пока светит. Вот такие сволочи и пакостят — свет им не нужен, как тараканам. Один стоит с отверткой, второй с монтировкой, у третьего бейсбольная бита. Чуть поодаль стоит раздрызганная, с битой мордой «шоха», то бишь шестая модель жигулей. Без номеров. Похоже, что приехали на ней. Рядом с девяткой домкрат, баллонный ключ — полный набор автомобильного воришки. Крадуна, так их зовут уголовники. «Вор» у них почетное звание, но надо же как-то называть вот таких, низших представителей животного мира. Крыса — это тот, кто ворует у своих. Крадун — у чужих. Только вот для меня они все крысы. Мерзкие, ублюдошные крысы, которых надо давить! Рукой отталкиваю назад Юру, одновременно вручая ему дипломат, который несу я. Тут же выдергиваю из ножен нож, и держа его обратным хватом, шагаю вперед. Крадуны ничего не говорят, только сопят, а когда я приближаюсь на расстояние удара — первый, тот что с отверткой, пытавшийся раньше вскрыть салон — бьет меня этой самой отверткой в живот. Вернее пытается ударить — неловко, но сильно, явно собираясь меня убить. Кстати, не понимаю этого дела. Спрашивается — зачем? Вот спроси потом этого отморозка, зачем он убил человека? Ну вот был бы вместо меня обычный гражданин, и этот придурок его бы убил. И что тогда? Ну да, они бы прыгнули в свою сортирную «шоху», уехали бы отсюда. А потом, в пьяном угаре рассказывали бы о том, как здорово припороли лоха педального. Дружкам бы рассказывали, где-нибудь в притоне. Или в скверике, попивая теплое мерзкое пиво «Балтика № 9». Дружки бы гоготали, восхищаясь удалью своих корешей. А потом…потом одного из корешей прихватили бы менты. Ну на чистой ерунде — на драке, к примеру. Или на пьяном дебоше в магазине. И начали бы этого кореша колоть на все, что он слышал, на все, что он знает о ком-нибудь. Иначе отстегнут ему почки и вообще опустят, как последнего петуха. Посадят в петушатник, и кончится его блатная романтика. Ну и припомнит этот кадр, как ему кореш рассказывал о прикольном случае. Ну про то, как тот лоха педального запорол. И вспомнит опер по сводкам — да, было такое дело. Висяк! Не раскрыто, ибо следов никаких! И поедут опера, и возьмут этого козла, и будут его долбить, пока он не признается, и не покажет, куда дел окровавленную отвертку. Да куда он может ее деть? Вытер, да в инструменты положил. Она же денег стоит, жалко выкидывать внатури! (Жлоб гребаный!) Напишет чистосердечное признание (Тебе же легче будет! Срок меньше, гарантия!) — разведут его опера. Расскажет, кто в в свидетелях был — про корешей своих. Вытащат их, и они сдадут своего другана просто влет, ибо соучастниками им быть просто влом. Не они же запороли? Они просто остановить не успели своего больного кореша! А за то, что их в обвиняемые не привлекут — дадут показания. Какие надо дадут — ибо похрен им этот кореш, своя рубашка ближе к телу. И пойдет козленыш по этапу туда, где романтика и холода. Песни петь жалостливые, про ветер северный. Уроды млять…ненавижу блатной шансон! Твари… А то еще может оказаться, что один из корешей стучит оперу. Запросто такое дело — прихватил он его на чем-нибудь, да и отпустил с наказом барабанить по каждому важному делу. А он, опер, его будет любить и жаловать, и на кичу не сажать. А результат тот же — по этапу пойдет козленыш убийца. И почему эти уроды думают, что найти их невозможно? Потому что темно и вокруг никого? Ночь укроет? Всегда говорил, и говорю — любое преступление можно раскрыть. Было бы желание, а точнее — стимул. Нет стимула — нет раскрытия. И время еще надо, да. Я блокирую руку с отверткой левым предплечьем, мгновенно перебрасывая клинок из обратного хвата — в обычный, и коротко бью ножом во внутреннюю часть бедра нападающего, распахивая длинную борозду. И тут же отпрыгиваю в сторону — и уклоняясь от удара биты, и уклоняясь от тугого, горячего фонтана крови, брызнувшей из бедренной артерии трупа. Да, именно трупа — он уже труп, но только еще об этом не знает. Сейчас ему вдруг поплохело, закружилась голова. Его резко затошнило. Падение давления крови — вот и результат. Сейчас потеряет сознание, тихонько приляжет и нормально помрет. А вот с битой — шустряк! Ему — в печень, обратным хватом. И пинком — на дорогу, помирать. У него тоже сейчас шок — болевой. Так что слишком уж шуметь не будет. Интересно, что третий так и не понял, что случилось с двумя другими корешами. Ему бы бежать отсюда что есть сил, а он железкой замахивается! Перехватил руку своей левой рукой, а правой ударил в горло, тут же отпрыгнув, чтобы не замараться. Можно было и в сердце, но в грудную клетку лучше вообще не бить. Во-первых, нож может скользнуть по костям грудины и уйти в сторону. Во-вторых…хватит и во-первых. Если есть возможность — лучше бить в горло. И не зашумит, и гарантированный результат. Не выживет. С начала схватки прошло секунд пять, не больше. Это не киношные долгие поединки, с героем, которому вначале бьют морду, а потом он, окрысившись, налетает на противников и долго-трудно втаптывает их в асфальт. Чушь это все собачья. Три удара — три трупа, и только так. И никаких лишних движений, никаких разговоров и уговоров. Собрался бить — бей! И не рассусоливай. — Пойдем. Юра — я перешагнул через подергивающийся труп, нажал на кнопку брелка и снял машину с сигнализации. Затем сел в салон, принял от Юры два дипломата и сумку с оружием, бросил на заднее сиденье. Готов! Машины задергалась всем телом, запуская движок (отвык я уже от «тазиков»), завибрировала, и наконец-то тронулась с места. Движок я никогда не прогреваю. Чушь собачья — этот прогрев. При нынешнем синтетическом масле нет необходимости гонять движок вхолостую, дожидаясь разогрева этого самого масла. Не в Норильске же, не сорок градусов мороза за бортом. Улицы не совсем пустынны. Для глухой ночи довольно-таки оживленное движение. Лето ведь! Тепло! Даже слишком тепло. Катаются с телками? На пляж — устроить потрахушки едут? — Куда мы сейчас? — угрюмо спросил Юра, настроение которого явно упало не то что на уровень плинтуса — еще ниже. Примерно где-то под подвалом. — В гостиницу. Возьмем номер, поспим, а завтра решим, что делать дальше. Скорее всего расстанемся — ты пойдешь своей дорогой, а я своей. — А деньги? — непонятно спросил Юра, и тут же поправился — Ну те деньги, что за границей! Неужели не попробуешь их получить? Я хотел ему сказать, что если и решу получить эти деньги, то как-нибудь обойдусь и без Юры. Благо что номера счетов и все такое прочее я знаю. Зачем тогда он мне? От него одни неприятности. Но не сказал. Зачем расстраивать человека? — Самурай…хмм…Андрей, можно тебя спросить? Я искоса посмотрел на хмурое, бледное лицо собеседника и усмехнулся — щас он мне сказанет! Чего-нибудь такое, что…гуманистическое, общечеловеческое! И не ошибся. — Ну, спроси. Только договоримся — если не смогу ответить, то и…не отвечу. Понимай, как знаешь. — Скажи, а тебе их не жалко? Вот тех, кого ты убил? Тех, что за городом хотели нас убить. И вот этих, возле машины — не жалко? Нет-нет, не подумай, я не осуждаю. Они все хотели нас убить. Наверное. (Я усмехнулся — «наверное»! Он еще сомневается!). Но они все люди, а ты их убил. Ну вот тех, за городом — ты мог прострелить им ноги, или руки. И оставить. А этих, возле машины — переломать им кости, и тоже оставить в живых. Зачем ты их убил? Мне просто хочется понять. — Понять тебе хочется? — я снова усмехнулся, но как-то…криво. Невесело. — понять тебе хочется… Ну, давай рассуждать. Те, на даче, они пришли нас убить. Можешь даже не спорить — не захватить, а убить. Обставили все хитро, профессионально, но я их переиграл. Потому что подготовлен лучше. Потому что я умнее, быстрее, сильнее их. Они охотничьи псы, а я — волк. Мы играли во взрослые игры. Они пришли меня убить — я их убил. И выиграл нам время. Они бы сообщили своим руководителям о том, что мы вырвались из их ласковых объятий, и джип стали бы искать гораздо раньше. А так мы еще на нем покатались. Автомобильные воры — их зачем убил? Эту гопоту? Просто потому, что от такой мрази надо мир очищать. Надо делать так, чтобы их не было. Любым способом. А этот — самый лучший. Я помолчал, глядя на выбеленную светом фар улицу, покосился на мрачного Юру, продолжил: — Расскажу тебе одну историю, из моей жизни. Жил-был парень. Двадцать пять лет, молодая жена, ребенок. Программист, как и ты. С компьютерами дело только пошло, он научился, и стал хорошо зарабатывать. И все у него впереди. Было. Шел он однажды в Заводском районе мимо бывшего кинотеатра, домой шел. И по телефону разговаривал, по сотовому. А возле бывшего кинотеатра всегда тусовались гопники. Курили, харкали, ждали, когда мимо пройдет жертва. И дождались. Догнали парнишку возле подъезда его дома, и забили арматуринами — до смерти. Голову ему размозжили. Еле мать узнала парня… Забрали все, что было. А что у него было? Немного денег, да вот этот проклятый телефон. Из-за него и убили. Зависть. У лоха есть — а у них нет! Наказать лоха надо! Я снова замолчал, а Юра заинтересовался, не выдержал: — Нашли уродов? — Нет, не нашли. Милиция не нашла. Никто ничего не видел, никто ничего не знает… Висяк стопроцентный. Я нашел. И стоило это всего ничего — немного денег, и все. Я знал этого парнишку, он мне с компами помогал, ну и просто нравился — очень чистый душой парень, порядочный. Лишней копейки не спросит. Любил играть в компьютерные игры, азартно так! Как мальчишка… да он и был таким — взрослым мальчишкой. В общем — дал я задание, и начали искать. Прокололись эти твари, знаешь на чем? — Телефон продавали, и их взяли? — Неа. Они начали рассказывать, какие герои, как лоха опустили на телефон, и как башка у него треснула, как арбуз. Напоролись, и стали рассказывать своим корешам. А те радостно гыгыкали, восхищались, а потом донесли. Моим людям донесли. — И что? Что ты с ними сделал? — Юра повернулся ко мне, и не мигая смотрел мне в лицо — Ты их убил? — Нет. Когда я уходил, они были живы — туманно ответил я, не отводя взгляда от дороги. Я и сейчас слышал мычание этих тварей, и шорох земли, которая ударялась в искусственную ткань «адидасовских» спортивных костюмов. Земля вначале шевелилась, но когда ее стало много — шевелиться перестала. Жалость? К этим мразям? Да ты шутишь, Юра! Юра молчал. Он не спросил, что сталось с мразями ПОСЛЕ того, как я ушел. А я пояснять не стал. Кто он такой, чтобы я перед ним исповедовался? Священник? Или следователь? Просто говорящая отмычка, с помощью которой я вышел из СИЗО. И кошелек — теперь уже открытый. У меня теперь абсолютная память. Мне не нужны никакие бумажки, я помню все цифры банковского счета и никогда уже их не забуду — живым не забуду, конечно. Мы приехали в Заводской район, я знал там одну гостиницу, хитрую такую гостиницу, для дальнобоев. И не только для дальнобоев. Рядом сауна, полный комплекс услуг. Громкое название — «гостиница», на самом деле мотель, собранный из блоков — не знаю, как они называются. Модули, вроде как. Никакого шика, но все, что нужно, у них есть. И самое главное — им пофиг, кто ты. Плати деньги, и заселяйся. Белье относительно чистое, в комнате не воняет — а что нам еще надо? Кондиционера нет? Так опять же — пофиг. Тем, кто жил в камере СИЗО и не сдох — это просто роскошный отель. Заспанный, но совсем даже не раздосадованный нашим прибытием портье получил наличные, выдал ключ, и скоро я стоял под струями горячей воды, чувствуя, как отступает усталость и с меня стекает накопившийся за эти сутки негатив. Текучая вода по преданиям смывает людскую злобу, проклятия пущенные тебе в спину, порчу, напущенную на тебя злыми завистниками и недоброжелателями. Не верю в эти штучки, но вдруг усмехнулся и сказал, вполголоса, совсем негромко: «С меня вода, с меня худоба!» И внезапно, с некоторой оторопью почувствовал, как по телу прошли мурашки. Как будто меня вдруг покинуло нечто такое, что…чего не должно было быть на моем теле. Самовнушение, наверное. А может и нет… Юра, надо отдать ему должное, меня нимало порадовал — собрал в сумку с оружием увесистый пакет с едой. Копченая колбаса, хлеб, свежие огурцы, сыр, масло, даже бутылка с газировкой — все, как положено. У меня даже в животе заурчало — я же мутант, мне нужно много, очень много есть, просто чтобы выжить. Мой организм поедает сам себя, если его не подкормить. Вначале съедает весь жир, что у меня есть, потом начинает лопать мои мышцы. А когда мышц не останется — примется за то, что осталось — внутренние органы и все такое. Так мне объяснял Сазонов. А когда я возмутился: «Как же так?! И что теперь, я должен беспрерывно жрать?» — популярно объяснил, что за все нужно платить. И что в природе ничего не берется просто так, из пустоты. Хочешь быстро двигаться? Хочешь, чтобы раны заживали не за дни и месяцы, а за минуты? Хочешь силу, как у гориллы? Тогда плати! Побрасывай организму топливо! Дай ему кирпичики, из которых он построит твои мышцы! Не хочешь дать топлива? Тогда сдохни. Нет роз без шипов, это точно. Когда я достал из ножен тот самый нож, которым зарезал ночных автоворов, и начал резать им хлеб и колбасу, Юра вдруг побледнел и не глядя на меня, сообщил: — Ты знаешь…а я что-то не хочу есть. Спать пойду… — Стоп! — я поймал Юру за руку и легонько подтолкнул к стулу — Что за нежная институтка? Чего ты так вытаращился на нож? Этим ножом я резал шпану, а теперь колбасу, да? И ты брезгуешь? Дурак ты, Юра. А ты не брезгуешь ходить по земле? А ты знаешь, что в пыли всегда присутствуют органические останки? Ты вообще знаешь, что весь чернозем состоит из трупов — растений и животных? И человеческих трупов — тоже! И что теперь? Ты ходить не будешь? Есть не будешь? И сдохнешь от голода? Не дури. Во-первых, нож я хорошенько помыл. На нем нет и следа крови. Во-вторых…можешь просто ломать колбасу, или откусывать — вон, с того края. Терпеть не могу эти дикие привычки — жрать от целого куска. Юра пожал плечами и побрел к своей кровати. Ну да и черт с ним, не хочет жрать — пускай. Мне больше достанется. Интересно, как бы он выжил на войне! Завшивленный, голодный, грязный! Небось, не думал бы о том, кого сегодня этим ножом зарезали. Идиот. Я умял целое колесо колбасы, соорудил здоровенный бутерброд с маслом и сыром, и тоже заглотил, запивая его газировкой из вполне себе чистого тонкостенного стакана, стоявшего на столе возе кувшина с водой. Теперь жить можно! До утра хватит! Кстати, а утро-то вон оно, не за горами. Сереет уже на улице. Коротки июньские ночи. Уснул, будто меня обухом по голове шарахнули. Просто коснулся подушки, и…вот уже утро. Даже не утро, а ближе к обеду. Солнце, в номере душно, весь испариной покрылся. Снова надо душ принимать. Глянул на Юрину кровать…Юры нет. В животе неприятно захолодело — вот как бы не решился парень, да и не свалил с деньгами. Не пропаду, конечно, придумаю как выкрутиться, но эти деньги сейчас мне очень нужны. Очень. Без них жизнь сильно осложнится. Проверил…нет, дипломаты лежат пот кроватью — так, как я их оставил. А потом услышал как хлопнула дверь. — Проснулся? Извини, не предупредил, ты спал…не хотел тебя беспокоить. В магазин сходил за продуктами. Есть-то что-то надо. Я денег у тебя взял на продукты — вот чек, если что, я за каждую копейку отчитаюсь. Я смотрел на Юру, и мне было немного стыдно. Уже в крадуны его записал, в крысы, а он обо мне заботился. Параноик я все-таки! Впрочем — может за счет этого до сих пор и жив? Никакие мои способности, приобретенные в результате мутации, не спасают ни от пули, ни от ножа. Ну да, я регенерируюсь быстрее, чем обычный человек. Но умереть могу так же, как и любой другой. Разбей пуля мой мозг — вот тебе и покойник. Кстати, тот же Юра — совершенно запросто мог ночью воткнуть мне нож в глаз, а потом уйти с моими деньгами. И ничегошеньки я бы не смог сделать. Почему воткнуть нож, а не просто сбежать? А потому, что он не дурак, и прекрасно понимает — останусь жив, я его все равно найду и уничтожу. Я профессионал, Юра даже не любитель — он ноль. Ноль без палочки. Не ему тягаться со мной в искусстве преследовать и уходить от преследования. И правда — что с ним делать? А может выдать ему бабла и отправить домой? Дать штук пятьдесят, и пускай себе живет. Мать похоронит. Документы свои получит. Теперь ведь к нему претензий нет. А вот рядом со мной он может огрести огромные проблемы. Выше крыши! Я-то в розыске. И в официальном, и в неофициальном. Скоро развешают мои фото, и каждая собака будет меня узнавать. Уезжать отсюда надо. Но прежде добраться до еще одного тайничка…правильные документы достать. Эх, хорошо, что я некогда озаботился таковым вот вопросом! С подачи Сазонова, конечно. Сам-то я бы не дотумкал — сделать несколько тайничков по стране, зарядить их оружием, документами, деньгами. Говорит — не его изобретение. Таких тайников — только официальных — по стране пруд пруди. По бывшей стране. По Советскому Союзу. Ликвидаторы, агенты антитеррора, ну и их начальство — вот кто знал, или знает — о местонахождении этих тайников. А мы (я!) заложили свои тайники. Так что даже если меня совсем уж зажмут — уйду, пересижу, и точно голодать не буду. Только вот распаковывать схроны пока не хочу. Зачем? Деньги есть, документы есть, оружие есть. Особые документы — да, нужны. Но успеется. Потом. — Юр, ты какие-нибудь иностранные языки знаешь? — Английский. Я вообще-то школу с углубленным изучением языка закончил, папа устраивал. С отличием закончил. Потом — мехмат политеха. Свободно говорю. А ты? Знаешь языки? — Английский, французский, испанский, немецкий — пожал я плечами, глядя в вытаращенные глаза Юры — Ну да, а ты чего думал? Тупой бандит? Бывший мент? Двух слов связать не может? А вот так. Я внутреннее усмехнулся — ну и рожа у него! Только рассказывать не буду, что после уколов память у менястала абсолютной. Я ничего не забываю. И выучить язык — мне нужно всего неделю. Сазонов потребовал, чтобы я выучил, и произношение ставил. Вот он, кстати — монстр! Он еще и на китайском шпарит так, что охренеешь! И на японском! Не успел я выучить эти языки. Но вот романская группа — это да. Легко. Говорю и читаю — как на родном. Сазонов гарантию дает — меня за местного примут где-нибудь в Лондоне. Или Гамбурге. Давай все-таки подумаем насчет тех денег, а? — в голосе Юры мольба — Ведь единственный шанс выбраться! Выйти в люди! Дурак ты Юра, ох, и дурак…если бы деньги делали человека человеком… Скорее, все наоборот. — Я подумаю, Юра — ответил спокойно, бесстрастно, как глупому ребенку — А теперь давай позавтракаем. Есть хочется, аж пищит все! Глава 7