Я не дал борцу возможности что-то сказать. Короткое, быстрое движение, и нож погрузился в его тело по самую рукоять, оставив на куртке спортивного костюма лишь тонкую темную полоску. Крови не было, нож вошел между ребрами, рассек сердце, и вся жидкость пошла в грудную полость. Только когда тело уже упало на плиты двора, под ним начала растекаться лужа — чисто демонстрация воздействия гравитации Земли навытекающую жидкость. Водитель успел запереться в машине. Пришлось отправить Юру за лопатой (предварительно узнав у Мурада, где лежит весь инструмент), ну а потом разбил лопатой боковое стекло, выволок водителя наружу и свернул ему голову. Где все это время были девицы? Стояли, сбившись в кучку и тихо завывали. Тихо потому, что я сказал — если они начнут визжать, с ними будет то же самое, что и с их охранником. Потом девиц увели в подвал — Мурад показал, где находятся камеры, в которых содержали похищенных людей, за которых собирались получить выкуп. Сейчас камеры пустовали, но явно в них только недавно кто-то был — запах нечистот, пота, крови, запах страха и безнадеги. Камеры были сделаны не так давно — видно, что здесь некогда находились какие-то хозяйственные помещения, то ли склады, то ли мастерские. А потом подвал разделили на клетки, и в этих клетках держали людей — как скот. Девушкам ничего объяснять не стал, лишь сказал, что когда все закончится (а все скоро закончится), они будут свободны и пойдут, куда захотят. И бросил на пол в клетку пачку паспортов, сказав, чтобы разбирали свои. Трупы загрузили в машину, машину отогнали в дальний угол двора — чтобы не маячила. Битое стекло смахнули в сторону, а крови было совсем немного — ну так, лужица, не захочешь, так и не заметишь. Вторая машина появилась минут через пятнадцать после первой. Мурад объяснил, что все машины разбросаны по городу в разных районах, так что время прибытия у них разное. С этой машиной произошло то же самое, за исключением того, что водитель не сообразил запереться. Он только тихо завывал и что-то бормотал то ли по-чеченски, то ли по-дагестански. Пока я не свернул ему шею. Без шума не обошлось — одна девица завизжала, и минуты три издавала визг такой громкости и такой высоты звука, что у меня заболели уши. Пришлось дать ей пощечину — после того, как мои увещевания не имели успеха. После пощечины она вырубилась, и мне пришлось нести ее в подвал на плече. Охранник четвертой машины все-таки что-то заподозрил, и это едва не стоило жизни Юре. Когда я двинулся на сутенера, чтобы нормально прирезать, охранник выдернул из-за пояса джинсов «макаров», и пару раз выстрелил — не прицельно, трясущимися руками. Попасть в таком случае он должен был обязательно, вот только не туда, куда хотел, а совсем даже наоборот — куда бог пошлет. А послал бог пулю в живот Мураду (есть все-таки в мире, работает закон Кармы!), вторая же пробороздила плечо Юры, едва не снеся ему оттопыренное ухо. Не сильно пробороздила — так, слегка поцарапала. Крови почти что и не было. Охраннику с пистолетом я перехватил горло ножом, предварительно выбив из руки пистолет, загремевший по каменным плитам. Он еще не успел упасть, зажимая горло с хлещущей из-под руки кровью, а я уже убил водителя, сидевшего за рулем «девятки», и вытаращившего глаза в абсолютном, лишающем разума ужасе. Две девушки упали в обморок, когда я убил охранника, так что потом пришлось их приводить в чувство — одну привел, другую так и пришлось тащить на плече. Мурад все еще был жив, когда я вернулся из подвала и запер ворота. Он лежал у стены дома, зажав живот обеими руками, стонал, бормотал что-то по-своему и просил вызвать ему скорую помощь. Ага, щас прям! Скорую ему! Я что, идиот? Добить его надо, чтобы не шумел. — Юра, иди сюда! Юра подошел, неуверенно глядя то на меня, то на Мурада. Остановился в шаге, замер. Кажется, что он понял, чего я хочу. — Добей! Я протянул ему окровавленный нож, Юра протянул руку. Рука дрожала, буквально ходила ходуном и я с вдруг вспыхнувшей неприязнью подумал о том, что ни черта он не сможет! Ничего не сможет. Бесполезный он напарник! И не напарник вовсе. Видимо мои мысли отразились у меня на лице, потому что Юра вдруг перестал трястись, и вцепился в рукоять протянутого ему ножа. Постоял секунду и шагнул к лихорадочно блестевшему глазами кавказцу. Тот что-то бормотал — то ли молился, то ли слал проклятия убийцам. Дурак! Я же ему можно сказать благодеяние делаю — освобождаю от мучений. А там, если он вел себя хорошо (по Корану, конечно), он попадет в рай. А в раю…ооо…как хорошо в раю! Гурии! Пиры! Толпы девственниц и груды шербета! Просто замри и дай перерезать себе глотку, и все это у тебя будет. Или не будет — но тут уж не ко мне претензии. Что нажил! — Стойте! Стойте, пожалуйста! Нож замер в руке Юры, он оглянулся. И я оглянулся. Чтобы увидеть небольшую бледнокожую девчонку с огромными синими глазами. Волосы у нее были белыми — то ли от природы, то ли от покраски, а прическа короткой, как у какой-нибудь зарубежной модели. Или как у лесбиянки-кобела. Девчонка шла от машины и тянула к Юре руку: — Дай! Дай мне нож! Юра вытаращил глаза, и глупо спросил: — Зачем?! — Я его зарежу! Дай! Он подсадил меня на иглу! Мразь! И насиловал со своими дружками! Дай я его зарежу! Пожалуйста! Я осмотрел девчонку снизу доверху, и сердце у меня екнуло. Уж очень она была похожа на ту девчонку, которую я некогда…не спас. Ту, которую мучили и убили бандиты. Я за нее отомстил, но ей-то что с этого? Ей уже все равно… Но хоть эту спас. Хмм…наверное. От наркоты спасти нельзя, но… Не хочу думать об этом. Несколько лет жизни я ей все-таки прибавил. А девчонка правда красивая! Удивительно красивая! — Юра, дай ей нож — кивнул я, и мой напарник (все-таки напарник, ведь он решился, почти сделал) отдал девчонке нож. Та взяла его неумело, но крепко — обратным хватом. Рука ее теперь не дрожала. Я следил за ней — мало ли…нельзя судить о человеке, вернее о его способности нанести вред — по внешности. Большинство маньяков выглядели в высшей степени благообразно и вызывали доверие у жертв. Как Чикатило, к примеру. Махнет девчонка ножиком — и нет несчастного Юры. Да и самому отворачиваться от нее не стоит — те, кто недооценивает потенциального противника, долго не живут. Но девушка не выказала никакой агрессии ни ко мне, ни к Юре. Она вообще выглядела странно — остановившийся взгляд, движения, как у зомби — медленные, плавные. И одновременно дерганные. По крайней мере так изображают зомби в голливудских киношках. В жизни я же ведь их не встречал, так что точно сказать не могу. Подойдя к стонущему Мураду, девушка наклонилась над ним, и секунд двадцать смотрела мужчине в глаза. Потом каким-то механическим, металлически-каркающим голосом сказала: — Помнишь меня? Помнишь, как я просила меня не трогать? Помнишь, я говорила, что еду к маме? Что меня ждут? Что будут плакать? Ты смеялся. Сейчас тебе смешно? Смешно?! СМЕШНО?! СМЕШНО?! С каждым «смешно» она вонзала нож в тело Мурада — куда попадет. В плечо. В грудь. В лицо. Неглубоко, чтобы только нанести рану. Чтобы сделать побольнее. А когда он попытался закрыться руками, что-то залопотал, вытаращив глаза от ужаса — она стала бить в руки — колоть, резать, рубить. Ее белое платье покрылось пятнами крови — кровь брызгала из ран, заливая ей и одежду, и лицо, и через пару минут девчонка выглядела так, будто ее валяли на полу в какой-нибудь бойне. Напоследок она воткнула нож в живот Мураду, и хохоча, двумя руками потянула рукоять вверх, рассекая до самой грудины. Мурад к тому времени то ли был мертв, то ли потерял сознание — в любом случае, он уже не сопротивлялся и сидел, бросив руки на землю рядом с собой и повесив голову на грудь. Скорее всего — мертв, потому что когда тебе распарывают брюшину, ты тут же очнешься и начнешь как можно громче вопить. — Возьми! — девушка протянула залитый кровью нож Юре, и тот отшатнулся, как от ядовитой змеи. Все-таки слабоват мой напарник! — Давай сюда — протянул я руку — Тебя как звать? — Рита. Или Марго…Маргарита я — бесстрастно-опустошенно сказала девушка, и побрела к машине, в которой ее привезли. Залезла на заднее сиденье, и осталась сидеть, прикрыв глаза и запрокинув голову. — Совсем у Ритки крыша поехала! — вполголоса сказала пухленькая девчонка, на вид лет пятнадцати, не больше — Колется постоянно, все больше и больше. Говорит, иначе не выдержу. — Все колются? — не выдержал, спросил я. — Почти все. Или курят. Или бухают! — пояснила другая девушка, худенькая брюнетка в школьной форме с коротким подолом. На ней белые чулки и от нижнего края юбки до края чулков виднелась полоска голой кожи шириной с ладонь. Это должно было выглядеть очень сексуально — для педофилов, мечтающих подмять школьницу-малолетку (она и изображала такую школьницу), но мне было только противно. Да, я за легализацию проституции, но лишь для того, чтобы государство наконец-то взяло под официальный контроль все публичные дома и подобные заведения — как и было когда-то, до революции. Чтобы девушек осматривал доктор, и чтобы в «работницы» публичных домов не попадали вот такие несчастные малолетки. Взрослые имеют право распоряжаться своей жизнью как хотят — пусть хоть в топке сожгут свою жизнь, но эти подростки… Тело у них как у взрослых женщин, а вот мозги! Ну как можно сесть в машину к нескольким кавказцам? Как можно было поверить и пойти на работу к этим уродам? Неужели не понимали, чем это может кончиться? Именно официальный контроль. Потому что все, без исключения подобные организации находятся под контролем — только вот неофициальным. Обычно их крышуют как раз те, кто должен бороться с подобным явлением. То есть — менты. И это давно уже никому никакой не секрет. И только потому, я считаю, проституцию не легализуют — что бы себе ни напридумали добропорядочные обыватели. Никто не заботится о нравственности, все просто и тупо до полного бесстыдства: если проституцию выведут на свет, легализуют, доходы крышующих ментов сразу упадут. А ментам это надо? Время от времени по телевизору показывают, как менты разгоняют очередной бордель, как идет борьба с уличной проституцией. Смешно. Разгоняют тех, кто чем-то не угодил — кого-то ведь надо щемить? Иначе — зачем нужны менты? — Что с нами сделаете? Что дальше? Это та же «школьница». Она смотрит на меня, кусая пухленькие губки, и похоже что готова расплакаться. Или броситься бежать. А мне сцена вдруг напомнила старый фильм «Белое солнце пустыни» — сейчас и речь скажу, как товарищ Сухов. Мне даже вдруг стало смешно — ни к месту, ни к времени. — Девчонки! — начал я, пару секунд собираясь с мыслями — Ваши паспорта внизу, в подвале. Я забрал их у ваших…хмм…хозяев. Сейчас мы отведем вас вниз, к остальным девушкам. Не пугайтесь, все вы уйдете отсюда и пойдете туда, куда вам надо. Мы ничего плохого вам не сделаем. Ваших обидчиков мы убили. Вопросы есть? — Кто вы? — «школьница» недоверчиво посмотрела мне в глаза — Как вас звать? Юра было дернулся что-то сказать, но я медленно повел головой справа налево — молчи! — Никак. Никак нас не звать. Скоро за вас возьмутся менты — завтра. Или послезавтра — когда кто-то обнаружит трупы. Потому вам завтра надо уехать куда-нибудь подальше и переждать. Девушки переглянулись, а я махнул рукой: — Все, пошли! — А почему мы сейчас не можем уйти? — «школьница» оглянулась на ворота поместья — Зачем в подвал? Что вы хотите с нами сделать?! — Нам нужно где-то провести эту ночь — не стал скрывать я — а если сейчас вас выпустить, вы привлечете к себе внимание. И нам тогда отдых не светит. Так что сидите пока в подвале, а утром мы вас отпустим. Еще вопросы? Или хватит? Девушки промолчали и по одной потянулись туда, куда я показал. Ко входу в подвал. Ну а мы за ними. Юра жил все эти дни как в тумане. Он боялся своего спутника, но при этом он им восхищался. Это был не человек. Человек не мог двигаться с такой скоростью. Человек не мог творить того, что творил его напарник. Он убивал с такой легкостью, так небрежно, что казался ангелом смерти, спустившимся с небес, чтобы покарать грешников. Ни малейшего сомнения в правильности своих действий, никаких угрызений совести или самокопаний. Просто, легко и даже с легкой улыбкой — увидел таракана, раздавил его, пошел дальше. Разве таракана жалеют? Лицо. Лицо этого мужчины — оно притягивало взгляд. Жесткое, с глубоко запавшими будто горящими глазами, оно иногда становилось мягким, улыбчивым, и тогда Юра видел того, прежнего Андрея Каргина, не Самурая. Он знал историю Каргина, ему рассказали. И Юра сочувствовал Андрею до глубины души. Но при этом все-таки боялся. Если Самурай решит, что Юра мешает его планам — он уберет его с дороги, как кучу мусора. У Самурая имелись свои принципы. Он был палачом, и убивал только тех, кто этого заслуживал. С его точки зрения. Он присвоил себе право судить и карать, и ни одно государство мира с таким поведением своего гражданина никогда и ни за что не согласится. И не согласилось. И теперь Самурая травят, как волка за флажками. И какой бы Самурай ни был умелый, сильный, быстрый — с государством ему точно не сладить. Государство раздавит любого, ибо его ресурсы — людские и финансовые — поистине безграничны. И Юра это прекрасно понимал, он не был дураком. Но Юре хотелось быть рядом с ним. Впервые в жизни он делал что-то важное, пусть даже и не укладывающееся в рамки закона. И Юра хотел быть похожим на Самурая. Бесстрашным, непобедимым бойцом, не знающим сомнений. После того, как Самурай перебил сутенеров, Юра вдруг задумался — а что будет, если он и в самом деле останется рядом с Каргиным? Что его ждет? И недолго думая, спросил об этом самого Самурая. — А сам ты как думаешь? — Самурай задумчиво посмотрел на Юру. — Ты же меня не убьешь? — серьезно спросил Юра, не сводя глаз с собеседника. — Нет. Не убью — кивнул Самурай с самым что ни на есть серьезным выражением лица — не за что. А просто так я никого не убиваю. — А мое предательство? Я же тебя сдал гэбэшникам! — Предают родину. Друзей. Я не родина и не друг. Так как ты мог меня предать? Ты делал то, что нужно было сделать для выживания. И я тебя не виню. Я тебя понимаю, хотя и не одобряю. — Я могу остаться с тобой? Самурай помолчал, посмотрел на Юру, и тому вдруг почудилось, что в глазах Каргина мелькнула грусть. Да такая грусть, что сердце вдруг заледенело и засбоило. Юра понял, почему тот назвал себя самураем. — Ты понимаешь, почему я назвался Самураем? Юра едва не вздрогнул. Он что, мысли читает? И тут же сам себя отругал — читает! Сам говорил — читает! Но только прикоснувшись, на расстоянии не может. Или может?! — Почему? — Потому что я иду к смерти. Настоящий самурай всю жизнь готовится к смерти. Он ищет ее. Вся его жизнь — путь к смерти. И все, кто окажется рядом с ним, когда он найдет смерть — умрут. И ты умрешь, если останешься рядом со мной. Лучше будет, если ты отойдешь в сторону, займешься своей жизнью, своими делами. Обещаю, я не забуду тебя, и если сумею вытащить те деньги, что ты мне посулил — подкину тебе на жизнь. Не забудь — тебе еще мать хоронить. Если пойдешь со мной — не похоронишь. И потеряешь всю свою жизнь. А еще — ты мне помешаешь. У тебя нет документов, а придется выехать за границу. Я выехать смогу. Потому завтра я отвезу тебя туда, откуда ты сможешь добраться до своей квартиры, а сам поеду на кладбище. Я должен похоронить мою подругу. Должен!