Лейтенант зыркнул на меня так, что если бы мог убивать взглядом — точно мне бы пришел конец. Потом подошел ко мне и грозно потребовал: — Предъявите вашу лицензию на ношение оружия! — Предъявлю. Только Никитенко опять стрелять не начнет? Нервы у него — как, успокоились? Ага, сдал их всех начальству. И ничуть не жалею об этом! Этих придурков в конце концов завалят, с таким-то несением службы. Или они кого-нибудь завалят, что гораздо, гораздо хуже. Я бы им вообще морду набил — и в первую очередь этому Никитенко, который чуть не продырявил мне брюхо. Передал летехе разрешение на владение и ношение, лейтенант стал внимательно, едва не шевеля губами читать. — Доложите, что тут произошло! Дремов был так же спокоен, и так же демонстративно не обращал на меня никакого внимания. Демонстративно. Считает меня оборотнем, точно. Или нет — предателем! Ну как же — был хороший участковый Каргин, а превратился непонятно во что — в Самурая! В бандита, который держит весь Город! И не только Город, но и кое-какие районные города! Руководитель ОПГ, точно! — Это…товарищ полковник…мы…это…нам передали по рации — стрельба! Ну мы и поехали! Лейтенант запинался, и было видно, что доклад дается ему с трудом. Он пытается выдавить из себя профессиональные, юридически выверенные слова, но от волнения (начальство же!) и общей малограмотности не может связно что-то из себя выдать. Вот если бы это было с матом, если бы жаргончику подпустить, тогда — да. А вот так, чтобы не было «это» и «ну» — никак не может. — Молчать! — Дремов сказал это внушительно и веско — Когда вы научитесь связно выражать свои мысли? Когда научитесь докладывать связно, а не как дед на деревенской завалинке! Вы офицер, а двух слов связать не можете! Каргин! Объясни, что тут произошло! Все уставились на меня, да еще и с таким удивлением, будто тот факт, что начальник ГУВД может знать какого-то там хлыща из «мерседеса» — это невесть какое событие. Да еще и на ты к нему обращается! — Здравствуйте, Николай Дмитриевич! — невозмутимо кивнул я — Обстреляли меня. Подругу мою убили. Взяли в коробочку — впереди фургон, слева фургон, сзади крузак. Стрелять начали с левого фургона, из калаша. А потом я их всех убил. — Из пистолета?! — недоверчиво спросил Дремов — Всех?! — Кого-то из пистолета, кого-то из их же автоматов, одного — ножом. Дремов посмотрел на меня, незаметно вздохнул. Мне показалось, или нет — но в его глазах мелькнул огонек уважения, и даже удовольствия. — Видишь, лейтенант — старая школа! — неожиданно обратился Дремов к летехе — Участковый! Бывший участковый! Уложил…сколько? Почти десяток человек! А вы что? Сопли жуете? Наберут кадры с помойки, и работай с ними! Кстати, а что там за разговор о стрельбе? Кто из вас стрелял? — Никитенко, товарища полковник — кисло выдавил из себя летеха — палец дернулся, вот и выпустил очередь. Случайно! — И случайно едва не продырявил мне живот! — мстительно добавил я — Учить надо своих людей, лейтенант! И тут же обратился к Дремову: — Товарищ полковник, тут у меня информация есть…вроде как это группа захвата была. Чья только — не знаю. Но догадываюсь. Так что вас скоро отодвинут. — Какая еще группа захвата? — Дремов был искренне удивлен — Это что, «соседи»?! И ты положил их всех?! Час от часу не легче! Ну ты парень и попал! — Товарищ полковник, задержите меня! — попросил я — А то у меня такое ощущение, что до СИЗО я могу и не дожить. Полковник зыркнул на меня исподлобья своим тяжелым взглядом, вроде как оценивая — а вообще-то стоило мне жить, или погодить? Потом перевел взгляд на лейтенанта, и приказал: — Задержите этого человека. Сдай оружие, Каргин! Препроводите его в дежурную часть ГУВД. Прямо сейчас! Вообще-то следовало бы дождаться дежурной группы, но Дремов знал, что делает. И когда мы отъехали от места происшествия километров на пять, навстречу нам попались две черные «волги» с синими маячами на крышах. Они неслись очень быстро, завывая сиренами и совершенно не обращая внимания на других участников движения. И я невольно кивнул своим мыслям: правильно сделал, попросив Дремова меня задержать. Какую-то отсрочку все-таки получил. Из ГУВД они меня все равно выдернут, это без всякого сомнения, но я уже буду отмечен по учету доставленных — живой, здоровый, безоружный. И нельзя будет списать меня в расход, объявив, что я начал стрелять и потому им пришлось открыть огонь на поражение. Вообще, честно сказать, я так и не понял — что это было. Если меня хотели бы прижать за рэкет — зачем им меня убивать? Пришли в офис, тихо арестовали и увезли. Всем известно — я никогда не нападаю на ментов — если сами не начнут. И сам бывший мент. Если хотели убрать — зачем так громко? Тупо — толпой народа, на окраине города, на шоссе! В принципе — любого человека можно убрать очень даже легко и просто. Уж я-то про это все знаю! Ибо на моем счету…уже и не помню сколько. Тридцать? Сорок? Пятьдесят человек? И это только по «заказам» Сазонова. А еще — те, кого я убил в процессе чистки Города — сам, без чьей-либо подсказки. У меня как говорится руки не то что по локоть в крови — у меня даже макушка в этой красной жидкости! Я в ней просто плаваю! Ехать до ГУВД не так уж и долго — минут пятнадцать, так что пока эти черти доедут до места, пока разберутся, что меня на месте происшествия нет — я уже буду в «обезьяннике». Меня зарегистрируют и отметят, что я жив и здоров, и чего им не желаю. Так оно и вышло, и кстати — на удивление быстро. Видать Дремов шепнул лейтенанту волшебные слова, после которых тот начал копытами рыть землю, и заставил дежурного по ГУВД так же яростно поскрести пол УВД своими начищенными до блеска штиблетами. К тому времени, как фейсы меня взяли — я уже был оформлен по всем правилам, и спокойно, насколько это можно было в данных обстоятельствах — обдумывал свои последующие действия. И соответственно — все происшедшее. О том, что погибла моя подруга и были убиты мои ближайшие соратники — я старался не думать. Вообще — не думать! Иначе я начну выть и кидаться на стены, а это для меня сейчас слишком роскошное удовольствие. Тут ведь какое дело — я себя уже давно списал со счетов в этой жизни после того, как погибла моя семья. И жил я только для того, чтобы мстить. Мстить тем, кто убил мою семью. А когда отомстил — я должен был отдать долги — Сазонову. Как мы с ним и договаривались. Я не спрашивал, когда долго будет уплачен — просто делал то, о чем он просил. Или приказывал? Сазонов указывал мне цель, вкратце рассказывал, чем эта цель мешает жить людям и в чем заключается ее прегрешение, и я убирал этого человека — в любом городе, и любым возможным способом. Мои соратники не знали о моей «работе» на Сазонова. Да, я время от времени куда-то исчезал, но потом снова появлялся, и ничего им не рассказывал. И что? Какое им дело, что у меня за дела? Я начальник, если уж на то пошло. Не царское дело осведомлять своих подданных о личных делах. А вот все местные дела творили уже они. Под моим контролем, конечно. Кстати, часть целей устранили именно они — не зная, что приказ получен от Сазонова. Сазонов для них был тренером, а еще — травником и врачом, который делает им очень полезные уколы. Какие именно? Полезные! Пытались выспрашивать, но поползновения сразу были пресечены. Не их дело — какие именно уколы! Главное, что после уколов увеличивается скорость реакции и сила. А большего вам знать и не надо. Честно сказать, я и сам не знал, что это за уколы. Вначале мне было безразлично. Ведь я мертвец! Я самурай, который все свою жизнь готовится к смерти! Сделал свое дело — и умер. И пусть даже эти уколы убивают через какое-то время — ну и что? Зато они позволяют мне выполнить мою задачу! А мертвецу уже все равно. Я как-то спросил Сазонова — сам-то себе, что, колет эти уколы? Или нет? Думал — не ответит. У нас с ним была договоренность: я спрашиваю, он честно отвечает. Если не может ответить, но знает ответ — просто говорит: «табу». В этот раз он молчал секунд тридцать, и когда я уже не ждал ответа, сказал: «Нет. Я эти уколы не применяю. Я с детства мутант с ненормально быстрой реакцией и ненормальной силой. Кроме того, в своей жизни я побывал в таких местах, где для улучшения человеческой породы использовали древние, иногда очень жестокие методы воспитания и специальные, неизвестные западному человеку лекарственные средства. То, что вам колют — это производное от тех средств, что я употреблял в натуральном виде. И это все, что я могу тебе сказать Больше прошу меня на эту тему не спрашивать. А что касается твоих напарников — на эту тему мы уже говорили». Ну да, говорили. Он мне запретил что-либо говорить моим…хмм…подельникам. Соратникам. Тренировал их, колол им уколы этого препарата, а потом вдруг прекратил и колоть и тренировать. Почему именно — я узнал потом, от него самого. Сазонов вдруг сообщил, что прекращает курс лекарства потому, что как оказалось — оно может вызывать непредсказуемые побочные явления. И что он очень удивлен, что у меня никаких «побочек» оно не дало. Потрясающее известие, ага! Ты вначале колешь мне лекарство, которое нигде и никто не проверил, а потом сообщаешь, что завтра я могу превратиться в инвалида, либо сумасшедшего! Молодец, правда? Ощущение такое, что некая корпорация решила испытать на мне и моих подчиненных этот самый чертов препарат, ничуть не заботясь о нашем здоровье. Как это называется у них? Клинические испытания? Вот и испытали, черт подери! А перестал он колоть препарат после того, как я ему рассказал о том, что у моих ребят случаются неконтролируемые приступы ярости. Например, Янек однажды разрубил на куски некого авторитета, который попытался дать нам «ответку». Я послал моего соратника на «стрелку», и Янек разобрался с авторитетом таким вот образом. Вначале вырубил этого самого бандюгана и его двух телохранителей, а потом вывез их за город, и там рубил топором — живого, по кусочкам, следя за тем чтобы тот жил как можно дольше. Никогда не одобрял подобного зверства, и пусть Янек мой боевой товарищ, и можно сказать друг — тогда у нас с ним получилась очень большая размолвка, о которой я рассказал Сазонову. Откуда я узнал о том, что именно сделал Янек? Так он ведь не один был, с помощниками. Со своей бригадой. Но не только потому Сазонов больше не колол препарат моим бойцам. Еще — он сказал, что я должен быть сильнее и быстрее соратников, в противном случае, когда они вдруг решат, что я им не нужен и попытаются меня убрать, я не смогу им противостоять. Я должен быть сильнее и быстрее не только любого из них — я должен быть быстрее и сильнее всех их, вместе взятых! Вот почему он не только продолжал вводить мне препарат, но еще и не преподавал парням особые приемы рукопашного боя. Вернее — особо смертельные приемы рукопашного боя. Зато я изучал их каждый день, тренировался каждый день — до сегодняшнего дня. Кстати сказать, грешным делом, когда я увидел ствол автомата, вынюхивающий мою буйную головушку, в голове мелькнула мысль: «Вот оно, то, о чем говорил Сазонов!». То есть я подумал на периферии сознания, что кто-то из моих ребят решил, что может легко обойтись и без меня. Что можно решить вопрос с наличием начальства вот таким — радикальным и вполне в духе времени способом. Но эта была лишь полусекундная слабость. Не могли мои ребята так поступить, как бы я с ними не ругался! Не могли! И мой телефонный звонок в офис все это доказал! А внутри все равно гложет, гложет…как червячок такой жадный и скользкий — а вдруг?! А может это все для отвода глаз — про штурм офиса и про гибель ребят?! И неужели их всех сразу накрыли?! И почему они все убиты? Не могли всех сразу убить! Хоть кто-то должен был остаться в живых! Не верю! Узнаю. Скоро все узнаю! А пока я могу только ждать и думать о том, как все хреново. Не надо мне было заводить серьезные отношения. Я ведь знал, что долго не заживусь! Знал! И начал крутить амуры с Надей! Можно сказать — влюбил ее в себя! Ну не сволочь ли я?! Это я виноват в ее гибели, я! Я притягиваю одни неприятности! Вот насколько проще было бы с проституткой — заплатил ей денег, сделал свое дельце, и выгнал из квартиры. И забыл — до следующего раза. А я что?! Идиот! Подставил девчонку под удар! Додумать, дотерзать себя не дали. Дверь зиндана громыхнула, и в дверном проема вырос безликий человек, в котором каждый ментпросто-таки нутром зачует типичного своего врага — «фейса». Почему врага? Ну а кто еще ментов щемит? Кто делает из них осведомителей, суля или испортить карьеру, или продвинуть ее ударными темпами? Кто ловит ментов на взятках, когда они слишком уж зарываются, потеряв стыд и нюх? Это все «фейсы» — вездесущие, пронырливые «соседи». Да, соседи — через стенку ведь сидят в здании областного УВД. Их так и зовут «соседи». Так сказать — иносказательно. Когда-то — КГБ, теперь — ФСБ, или просто «фейсы». Сдается мне, что вот это правило не называть опасных противников их именами исходит из самой глубокой древности — назвал в лесу зверя «медведем» — вот и вызвал его на свою голову! А надо — «топтыгин», «мишка», «косолапый» — ну и все такое. Он ведь этих имен точно не знает, а значит — не придет по твою душу. Так и с гэбэшниками… — Каргин, руки вперед! — «фейс» держал в своих холеных ручках стальные наручники, и явно рассчитывал, что они смогут меня удержать. Идиот! Я на спор рвал цепочку наручников, так что для меня они просто легкое неудобство. Да и открыть их я могу любой булавкой. Но…таковы правила игры. Преступник должен быть в наручниках! Да, да — именно преступник, и я уже знаю, как они меня им сделают. Как бы я на их месте мог сделать. Всегда нужно ставить себя на место своего врага и соображать — чем и как тот может тебе напакостить. И не обманывать себя. Хуже нет, если ты обманываешь себя и неверно оцениваешь ум врага. Недооценить противника — это шаг к проигрышу. Лучше переоценить, и тогда его падение будет для тебя приятным сюрпризом, а не катастрофой, как при недооценке. Мне защелкнули стальные браслеты, и через пять минут я уже сидел в наглухо тонированном, и плюс еще с занавесками на окнах — фургоне. Почти таком, в котором я некогда сжег бандита, управлявшего фургоном, сбившим моих жену и дочку. А может и точно в таком же — я не присматривался, честно сказать — мне плевать на модель этого автомобиля. Никто со мной не разговаривал — ни «фейс» с его двумя мордатыми спутниками-торпедами, ни силовая поддержка в виде трех здоровенных парней в полной боевой экипировке — бронежилеты, разгрузки, автоматы-пистолеты и все такое прочее. Боятся, однако. Знают меня! Это никакое не тщеславие. Я и сам бы прежде чем отправиться на задержание матерого бандюгана (каким они видят меня), да еще и бандюгана бывшего мента, а ко всему прочему владеющего единоборствами на уровне мастера (не секрет же) — взял бы с собой людей покрепче. Кстати сказать — побольше бы взял, чем этот невидный типчик с невыразительным лицом. Можно было бы и побольше уважения мне оказать! Всего пятеро! Тьфу одно! Где-то читал, что в ФСБ не берут служить, если у человека есть татуировка, даже одна, единственная. Не должен он ничем выделяться. Уж не знаю — правда, это или нет, но слышал такую вот мульку. Ну и похоже что внешность имеет большое значение — яркие внешностью люди тоже там не нужны. Имеется в виду штатные сотрудники, а не всякие там агенты, вербуемые из кого угодно — начиная с дворников, и заканчивая народными и заслуженными артистами. Меня не грубо, но и без особой вежливости вывели из фургона, и охватив кольцом из туго перевитых мышцами тел повели внутрь Серого Дома. Почему-то я думал, что сразу спустят в подвал — ну как же, типа «подвалы Лубянки»! Туда должна «кровавая гэбня» отправлять своих жертв! Но меня повели на четвертый этаж по широкой лестнице, потом по коридору, устеленному толстым, гасящим звук шагов ковру, и после недолгого перехода завели в кабинет — обычный кабинет, каких в любом правительственном учреждении пруд пруди. И меблируются они по какому-то одному, известному только чиновникам шаблону — светлые столы и стулья из якобы бука, корзинка для бумаг и мусора, ну и плакатики-календари с пейзажами, рассказывающими о морях и пляжах. Которых гэбэшникам само собой не видать как своих ушей — ибо невыездные, склонные к разглашению исключительно важных государственных тайн. В Сочи! Все — в Сочи! В мутной водичке побултыхаться! А я и на Бали могу! И даже на Андаманских островах! Ибо уже не мент! Впрочем — я МОГ. А теперь…теперь — не знаю — смогу ли. В кабинете четверо — все как из одного ларца. Невыразительные морды, серые костюмы с галстуками, сидящие на них так, будто эти парни в них и спят, и с бабами кувыркаются. Ну нет у них ни стиля, ни умения одеваться! Костюмы явно выданы со склада, как и форма, которую они никогда и не надевают. Впрочем — я могу и ошибаться. Нет, не насчет формы — насчет костюмов. Могли и сами купить — тогда это и объясняет дурное качество их одежды. Жалко денег-то! Для работы и такие сойдут. Вспомнилось, читал, как для Олимпиады-80 всем гэбэшникам со склада выдали серые гэдээровские костюмы. Скандал был! Гэбэшников узнавали за версту, и пришлось им тогда переодеваться в свою, собственную одежду. Меня усадили на стул посреди комнаты, сопровождавшие меня мордовороты покинули кабинет, явно облегченно вздохнув (чай пошли пить), и теперь в кабинете было пятеро фейсов и я, торчащий посреди комнаты, как тополь посреди сгоревшей деревни. И все молчали. Вообще-то меня уже начали раздражать такие дешевые эффекты. Ну чего таращиться на меня из разных углов комнаты, будто целитесь в меня из пулемета? Да монал я вас! Думаете, сейчас начну дрожащим голосом спрашивать, куда меня привезли и зачем? И вообще — что это все значит? Просить рассказать, что с моими друзьями? Нет, парни. Я не буду унижаться. С моими парнями все плохо (у меня сердце заныло). С моей подругой — все плохо. И вообще — все плохо! Но облегчать вам вашу задачу я не буду — работайте, нехрена отлынивать! Начинайте, стройте разговор! Чем меня попробуете ошеломить? И они попробовали. И я был ошеломлен. — Где Сазонов? — спросил человек, сидевший под портретом Дзержинского, видимо начальник отдела. — Кто?! — не удержался, искренне удивился я, и тут же нашелся — Ага…значит, вы его не смогли взять. Молчание, переглядывание. Тот, под портретом, что-то усиленно черкает в блокноте. Давай, давай, черкай! Небось — голую бабу рисуешь, или торчащий член! Что я, не знаю, как изображается бурная деятельность на совещаниях? Мол, слушали тебя, все записали и постановили — расстрелять! Не те времена, дружок, не те! — Это Сазонов отдавал вам приказы на убийство бизнесменов и чиновников? Вот тут я и охренел! Это что такое?! Откуда?! — Вы что-то путаете, уважаемые! Я директор корпорации, в которую входит и охранная фирма. Какие, к черту, бизнесмены?! Вы что, белены объелись? Наоборот — я охраняю бизнесменов! Вот что, парни — есть у вас что-то на меня — предъявляйте, обвиняйте, и в суд! Нет ничего — нахрена мне ваши придумки слушать?! И вообще — я хочу связаться с адвокатом. Пусть он вами займется! Вместо того, чтобы разобраться — почему пытались убить меня и убили мою подругу, вы обращаетесь со мной как с преступником! Вы охренели что ли?! Да я на вас жалобу напишу! В прокуратуру! Я в суд подам на вас! — Почему вы открыли огонь по сотрудникам группы захвата, которые вас пытались задержать? Вот оно! Точно. Я угадал. Нет, не угадал — я ЗНАЛ! Знал, что так и будет! — У вас совесть есть? — я налил в голос как можно больше яда иронии — я с моей подругой открыл огонь по мирным людям, которые пытались вершить закон, да? Я знал, что вы бессовестные люди, но не до такой же степени! Вы что, идиоты?! Я, один, с пистолетиком, против десятка вооруженных автоматами людей — зачем?! Зачем мне открывать огонь по группе захвата, если только они не начали палить по мне, зажав в «коробочку»?! Да вы даже после того, как все закончилось, едва меня не угробили! Вот (я показал простреленную полу дорогого пиджака)! И вот! (указал на предплечье, которое цапнула пуля во время перестрелки) — Это не мы, это милиция… — поморщился тот мужчина, что сидел в правом углу — Виктор Петрович, там был случайный выстрел милиционера. Мы ни причем.