– А ты? – усмехнулся он. – Ты тоже собираешься прожить вторую счастливую жизнь? Улыбнувшись, Анна пожала плечами: – Кто знает, Марек? Но в тебе я уверена! И еще я уверена, что мне не нужна эта вторая счастливая жизнь. В ту ночь он спал на диване в гостиной, в их спальню он не пришел. Обиделся или провел окончательный водораздел между ними? К разговору они вернулись спустя неделю, и начал его Марек: – Ты всегда была сильнее меня, да и всех остальных. Сильнее, смелее и правдивее. Ты сказала то, о чем я и подумать боялся. А уж произнести! Нет, я бы не смог. Анна прижала руки к груди. Сердце билось как сумасшедшее. – В общем, Аннушка, – он отвел глаза, – ты права. Не будем ничего загадывать, но сегодня… Сегодня ты права. Спасибо, что ты нашла силы. Я бы не смог. Анна кивнула. – Ты молодец, Марек. Надо иметь смелость согласиться с этим. Знаешь, мне кажется… тебе надо отправиться в путешествие, все равно куда, лишь бы уехать. И хорошо бы не на неделю, а на приличный срок. Ты сможешь решить этот вопрос на работе? Марек пожал плечами: – Не знаю. Но через пару минут осторожно добавил: – А может, нам отправиться вместе? Анна покачала головой и твердо ответила: – Нет. Через месяц он уехал в Израиль. На этом настояла Эстер. Во-первых, несколько лет назад в Израиле, в Реховоте, нашелся выживший после восстания в Варшавском гетто ее двоюродный брат – это было невозможным, нереальным чудом. Во-вторых, близкий, еще школьный друг Марека Йоси теперь обретался в кибуце. Ну а в‐третьих, Эстер мечтала, чтобы сын побывал на Земле обетованной, земле их предков. – Помолись у Стены Плача, Марек! За всех погибших, за нашу семью. – Мама, я не умею молиться, – твердил растерянный Марек. – Я не знаю ни слова молитв! Эстер усмехнулась: – Помолись своими словами, сынок. Попроси его, чтобы им там было спокойно. Но когда были собраны многочисленные бумаги и документы, Марек растерялся. Анна успокаивала его, убеждала, что он просто обязан там побывать, Эстер права: увидеть дядю Соломона, дружка детства рыжего Йоську, и он просто обязан выполнить просьбу матери. Может, ей будет легче. О будущем не говорили. Их будущее, совместное или раздельное, было туманным и непонятным. У калитки Анна улыбнулась, помахала. Садясь в такси, Марек оглянулся, и она увидела его перепуганные и растерянные глаза. Анна прошлась по дому и вдруг ощутила такие свободу и легкость, с которыми была незнакома и от которых закружилась голова. Марек писал подробные, длинные письма. Красочно и сочно описывал природу, архитектурные памятники, местных жителей, местную кухню, растения и цветы. Он был поражен, удивлен и растерян, и, кажется, не ожидал ничего подобного. В конверт обязательно вкладывал фотографии – Марек на фоне Стены Плача, возле Масличной горы, у Иерусалимских ворот, у развалин монастырей и остатков акведуков, у храма Гроба Господня, на Виа Деларозо, последнем пути Господа. У старой синагоги, на кладбище, на фоне моря, в кафешке в старом квартале с перемазанным хумусом ртом. Марек с чашкой кофе и восточными сладостями, Марек с кальяном, Марек с огромным манго в руке. На арабском рынке, в музеях, в обнимку с рыжим Йосиком на фоне каких-то полей. Анна вглядывалась в его лицо. Он выглядел абсолютно счастливым, и у нее щемило сердце. Нет, она за него была счастлива! Как здорово, что он отправился в путешествие! Но еще она понимала – это все, к ней он не вернется. У него начиналась новая жизнь. «Какая же я эгоистка! – ругала себя Анна. – Разве не этого я добивалась? Разве не я мечтала остаться одной? А сейчас? Почему я несчастна? Как гнусно устроен человек! Расстраивается, видя чужое счастье! А он, дурачок, считает меня почти святой! Да уж, куда там, святая… Нет, я не завидую ему! Я просто очень скучаю». * * * Ужинать не хотелось, хотя времени было навалом. После отъезда Анны отель казался Мареку пустым и неприветливым. И очень хотелось домой… Он любил свой большой и красивый дом в Герцлии, лужайку перед домом, кусты бугенвиллей у забора, закрывающие улицу. Инжирное и кумкватовое деревья, высокий платан, дающий густую тень в жаркие дни – а уж их-то хватало с избытком. Бассейн, гриль, мраморный столик, удобные плетеные кресла. Горшки с цветами, любовно посаженными женой. Он любил свой район, район благополучных и небедных людей – врачей, адвокатов, бизнесменов. Их окружали интеллигентные и тихие соседи, с которыми было приятно поболтать и пригласить на кофе или на барбекю. Ему нравился вид с балкона второго этажа – еще бы! Вид был на море! И каждый раз у него замирало сердце, когда он смотрел на эту невозможную, невероятную красоту. Каждый раз она потрясала, и привыкнуть к ней было невозможно. Ему нравился город, в котором он жил. Ему нравилась страна, ставшая его домом. Он мог покритиковать ее, как же – и восточные неторопливость и разгильдяйство, и, что говорить, довольно паршивый сервис. Многое раздражало. Но он гордился этой страной и не чувствовал себя гостем – здесь он был дома. И никто здесь не мог сказать ему «убирайся, это не твоя земля». Никто и никогда не сможет огородить его улицу и назвать это гетто. И никто не сможет заставить нашить желтую звезду Давида на его пиджак. Никто. И никогда. Здесь родились его дети. Здесь у него все сложилось с бизнесом, здесь он был успешен и уважаем. Здесь он был счастлив. А где осталось его сердце… Видимо, сердце имело свойство делиться надвое, бывает и так. Он ехал по ночной дороге в аэропорт и думал о своей жизни. А ведь он счастливец! Да, да, он везунчик! Там, в Польше, несмотря ни на что, была Анна и их любовь, их единение, общность и совпадение во всем, в каждой мелочи и пустяках. Там была Анна и их дом, маленький и уютный, в котором они были счастливы. Потом пришла беда. Горе. Такое огромное, что, кажется, не пережить. Да, глядя на Мальчика, их сердца рвались от боли и отчаяния. Но эта беда, их общее горе сделало их еще ближе, еще сплоченнее – они были вместе. Снова во всем были вместе – в огромной беде и крошечных радостях. И что самое удивительное, даже тогда он не чувствовал себя несчастным – рядом была она, Анна. А когда их сына не стало… Почему все полетело именно тогда, когда они стали свободны? Когда наконец можно было начать новую, счастливую и свободную жизнь, которую они заслужили? Что сломалось тогда, почему им стало так плохо? Почему стало невыносимо? И снова Анна приняла решение за обоих – ему бы и в голову не пришло. Он всегда знал, что она сильнее его. Сильнее, мудрее, правдивее. Анна смело смотрит в глаза обстоятельствам. Он – нет, он отводит глаза. Да, выход предложила она, Анна. Вернее, решила за них двоих. А он почувствовал облегчение. Он не думал о том, что впереди. Просто об этом не думал. Он уезжал в увлекательное путешествие: новая страна, встреча со старым другом, с незнакомой родней. Развеяться, отвлечься, развлечься. Отоспаться. Он звал ее с собой. Честно звал, искренне! Думал, может, там, в путешествии, у них все наладится? Появятся новые впечатления, новые эмоции? Может быть, еще все восстановится? Она отказалась. Сказала, что дом для нее – это жизнь, лучшие впечатления и эмоции. Домоседка. Она всегда была домоседкой. И если признаться, в ту минуту он подумал, что все складывается, ну… вполне удачно. Умница Анна! Ведь другие женщины не отпустили бы своего мужчину. Анна была особенной. Всегда, во всех обстоятельствах. И он уехал с тяжелым сердцем. Но довольно быстро совесть перестала скрести и царапать, он полностью отдался впечатлениям и эмоциям. Время он проводил отлично – еще бы, столько впечатлений! Немыслимая концентрация невозможного, страна-артефакт. Он вспоминал слова матери: «Там ты будешь дома! И никто, ни одна сволочь, ни один подонок не сгноит тебя в яме и не поведет на расстрел». Да, эту страну построили после Катастрофы, в которой погибли шесть миллионов. В которой погибли его малолетние тетки и дядья, его бабка и дед, вся большая семья. Эта страна отличалась от той, где он родился. Отличалась всем – климатом, природой, людьми и отношениями между ними. Он часто думал о тех, кто строил эту страну, осушал болота и сажал леса, распахивал поля и корчевал пни, таскал тяжелые камни, чтобы расчистить землю. За несколько десятков лет они создали лучшую армию в мире, лучшую разведку, и с ними, когда-то забитыми, тихими, покорно идущими на убой, с ними стали считаться! За пару десятилетий они построили города и поселки, посадили леса и цветы. Их сытые, гладкие и чистые коровы лениво жевали бедную, высохшую траву и давали прекрасное, жирное и густое молоко. Их фрукты и овощи ели во всем мире. Они развивали науку – страна без науки не может быть сильной. Они изобретали, разрабатывали, творили, корпели, придумывали, конструировали, экспериментировали, зачастую вырываясь в несомненные лидеры. Они восстанавливали памятники и бережно относились к древностям. Они совершали невероятные прорывы в медицине. Они любили свою молодую страну, гордились ею и твердо знали – никто и никогда больше не посмеет с ними сотворить то, что случилось когда-то. Теперь они сильны как никогда. Не сомневайтесь, они вынесли уроки из прошлого! Прожив три недели в кибуце у Йоси и наблюдая за тем, что там происходит, Марек захотел остаться. Конечно, там было много наивного – по сути, чистый социализм. Но как горели глаза у ребят на собраниях, как смело высказывали они свое мнение! Какие концерты устраивались в клубе, как красиво звучали песни на разных языках – польском, немецком, румынском, испанском. Они все были разными, с разными привычками и предпочтениями, традициями и вкусами, выходцы из разных стран и культур. Но то, что объединяло их, было сильнее всего остального. Их объединяла их новая родина. Анне Марек писал два раза в неделю. Иногда удавалось поговорить по телефону. В письмах он описывал свои приключения и делился впечатлениями. В основном они были восторженными. По телефону допытывался, как она, Анна. Он вслушивался в ее голос, пытаясь уловить грусть, тоску, раздражение. Но нет – ничего подобного не было. Она благодарила за подробные письма: «Как будто сама там побывала. И знаешь, Марек, у тебя замечательный слог!» Она радовалась его приключениям, смеялась над шутками и смешными рассказами, она оставалась верной себе – ни зависти, ни злости. Одна радость и полный восторг. – Мне кажется, тебе хочется остаться там, в кибуце, вместе с Йоськой, – как-то сказала она и, почувствовав его растерянность, добавила: – А что, это прекрасная мысль. Физический труд на свежем воздухе среди молодежи и энтузиастов! Это же счастье, Марек, и я поддерживаю тебя! Ошарашенный, он молчал. В ее благородстве сомнений не было. Нет, дело не в этом. И все-таки он растерялся. – Остаться? – пробормотал он. – Ну я не знаю… – Но это же не тюрьма, Марек, дело-то добровольное. Попробуй! А вдруг? Это же здорово – сама идея прекрасна, а уж воплощение… – Ты так считаешь? – промямлил он. – Нет, я правда не знаю… Да и потом, сюда не всех принимают. Знаешь, какой конкурс, чтобы попасть в хороший кибуц?