Обиделся. Не понимает. Как ему объяснить? И надо ли? Наверное, да. Но она говорила об этом не раз, когда еще был жив их Мальчик. Наверное, он думает по-другому: Мальчика нет, а жизнь продолжается. Значит, она должна… Ничего она не должна! Все, что могла, она отдала, ее силы закончились. Не понимает – пусть ищет любовницу. Господи, какая она все-таки дура! Нельзя сказать, что именно после той ночи все пошло как-то не так. Но точно что-то изменилось. Марек по-прежнему тревожился о ней, звонил из командировок, приносил ей цветы. Целовал в лоб, как целуют покойников. Но что-то сломалось в их отношениях. Вернее, начало ломаться. А однажды она поняла, что ей лучше одной. И это открытие ее потрясло – она была рада его командировкам, не грустила, как раньше, когда он задерживался, и хотела, чтобы побыстрее прошли выходные. Наверное, именно тогда она начала любить свое одиночество. Да и Марек изменился: перестал отказывать себе в посиделках с друзьями, в пикниках на свежем воздухе, в мужских компаниях в ресторанах. – Одни мужики, – говорил он. – Честное слово! Как будто она не верила! Верила. Вернее, не задумывалась над этим – какая разница, мужчины, женщины? Ей стало все равно. А он под любым предлогом старался удрать из дома. И самое главное – никаких обид, всех все устраивало. Их общая жизнь закончилась с уходом их Мальчика. При его жизни они нуждались друг в друге, в поддержке, утешении, горе их скрепляло. У них была одна беда на двоих, и они не предали друг друга. Если кто-то шатался – второй подставлял плечо, был костылем. Они были сиамскими близнецами, связанными навеки. Казалось, навеки… А сейчас они разделились. Жизнь их разделила. Вместе их не было, каждый стал сам по себе. Вместе они себя исчерпали. Каждый жил своей жизнью, своими интересами, своими радостями. Анна – книгами и садом, Марек – компаниями и работой. Нет, они не ругались – ни одной претензии, ни одного скандала. Они беспокоились друг о друге, если кто-то заболевал. Он по-прежнему делился с ней проблемами на работе, а Анна выслушивала и давала советы. Они заходили к пани Терезе на чай. Навещали Эстер. Ездили вместе на кладбище. Но оба знали и чувствовали, что теперь они не одно целое, теперь они порознь. Нормально, так живут многие. Живут и радуются, считаясь хорошей семьей. Закрывают на что-то глаза, пропускают мимо ушей. Приспосабливаются к недостаткам, прощают слабости. Так живут все и везде. Только они знали, что бывает и по-другому. Как раньше было у них, когда они не могли дышать друг без друга. Они устали от того, что пережили. От горя, друг от друга. Когда было трудно, они друг друга не отпускали. А стало легко – отпустили. Впрочем, разве стало легко? И однажды – Анна помнила этот погожий июньский день – она поняла, что им надо расстаться, отдохнуть друг от друга. Отпустить ситуацию, побыть в разлуке. На время? Кто знает… Теперь она не была в этом уверена. Но она знала и чувствовала – да, им надо расстаться, просто чтобы не возненавидеть друг друга. Анна долго раздумывала, сомневалась, спрашивала себя, а не придумала ли она все это? Может, ей кажется? Она пыталась вспомнить, как жили родители. Отец приходил с работы, долго мыл руки и наконец садился за стол. Мама принималась хлопотать, стол был накрыт заранее: скатерть, приборы, посуда, графин с компотом. Как только отец садился, начиналась суета: – Супу, милый? Полную или не очень? Тефтели с кашей или с пюре? А на закуску? Печенье – только вот испекла, с джемом, да, положить? Отец хмурился от материной болтовни и суетливости, отвечал коротко, утыкался в газету, и было понятно, что разговаривать ему неохота. После ужина он усаживался в кресло и начинал дремать. Газета падала на пол. Мама выключала верхний свет и включала торшер. Укрывала отца с пледом и, делая «страшные глаза», приложив указательный палец ко рту, цыкала и выгоняла девочек из гостиной. В десять она осторожно будила его и провожала в спальню. Отец недовольно ворчал, а мама посмеивалась. Так было всегда. В выходной иногда выбирались в парк, иногда в кино, редко ездили в Лодзь к матери отца, бабушке Михалине. Но Анна видела – все это отца утомляло. С тяжелыми вздохами и кряхтением, шнуруя ботинки и надевая пиджак, он ворчал, укоряя жену, что не может отдохнуть в единственный выходной. Мама снова оправдывалась: – Ну что сидеть, как тараканы за печкой? Девочкам надо на воздух, да и развлечения не помешают! А мороженое, вафли? Они так ждут выходных! – Я бы с большим удовольствием остался дома, – ворчал отец. – Что я вижу, кроме работы? И все-таки шел. Когда они разговаривали, их родители? И вообще – разговаривали? Да нет, разговаривали. Спорили из-за покупок, отец, как всегда, упрекал жену в расточительстве. И мама снова оправдывалась. Анне казалось, что она постоянно оправдывалась. Нет, отец не был плохим человеком – он был настоящим трудягой, рукастым и спорым, мог починить стул и запаять прохудившуюся кастрюлю, не капризничал за едой, не требовал ничего эдакого. Просто жизнь их была безрадостной и серой. И так жили все, кто их окружал. Потом Анна узнала, что у отца был больной желудок и он часто мучился от изжоги и болей. А дальше началась война… – Ты была с ним счастлива? – спросила Анна у матери. Та удивилась: – Конечно! Приличный человек, все для семьи, только чтобы у вас все было. Не кричал на меня никогда, как, например, пан Валевский на пани Янину. Та, бедняга, все время рыдала. И вас он любил! И выпивал только по праздникам, да и то пару рюмок, желудком страдал с самой юности. Конечно же, я была счастлива, а почему ты спросила, Анна? – Почему? Да просто так. Все так, отец был приличным человеком. И его так рано не стало… А потом приходилось выживать. Анна видела, как тяжело было маме. Позже поняла и еще одно – та овдовела совсем нестарой женщиной, но больше никогда не задумывалась об устройстве своей судьбы. И настал тот день, когда сомнения исчезли, и Анна поняла, что разговор неизбежен. Она подождала, когда Марек расправится с жареным карпом, и, подав ему кофе, осторожно сказала: – Мы можем поговорить? Кажется, он удивился: – Что-то случилось? Он смотрел на Анну внимательно и напряженно, как будто ждал неприятного разговора. Анна потерялась под его пристальным и удивленным взглядом, заерзала на стуле, вытерла о передник вспотевшие руки и наконец нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. – Марек, – тихо сказала она, – поверь, мое решение продуманно и неспонтанно. Оно выношено и выстрадано. И мне кажется, что оно единственно правильное… – В горле встал ком, ни выплюнуть, ни проглотить. Муж молчал. Не отшутился, как он умел, не подбодрил ее: «Что ты там еще придумала, Аннушка?» Не торопил с продолжением, хотя всегда был нетерпелив и вопил: «Анна, не мучай меня! Ты просто садистка!» Нет, он молчал. Аккуратно отставив чашку с кофе, откинулся на спинку стула. – Так вот, – хрипло продолжила Анна, – мне кажется – нет, я уверена, что нам надо… расстаться. На его вытянутом от неожиданности и растерянности лице застыла удивленная гримаса. Но он ничего не ответил. Не пошутил, не рассмеялся, не сдвинул сурово брови: «Что за бред, Анна? Что ты такое придумала?» Марек молчал. И она молчала. Сколько длилось это молчание? Анне казалось, что вечность. – Да, расстаться! – Анна взяла себя в руки. – Именно так. На время или… Не знаю. Но ты и сам понимаешь, как все изменилось. Как мы изменились. Казалось бы, мы должны были все пережить и начать жить. Первые месяцы были страшными. Но у тебя была работа, а у меня – ничего. Ничего, кроме… ну ты понимаешь. Ладно, это вообще не стоит обсуждать, мы договорились. Просто… так получилось. Виновных нет. Оказалось, что беда нас держала. Сплачивала. А когда все закончилось, осталась пустота. Да ты и сам это видишь… Наверное, мы просто устали, и нам обоим надо что-то менять в своих жизнях. Наши дороги расходятся, Марек. Сойдутся ли? Если честно – я так не думаю. И, несмотря ни на что, – Анна твердо посмотрела мужу в глаза, – все эти годы я была самой счастливой. Потому что мы были вместе. Рядом. Без тебя бы я не справилась, Марек. Спасибо тебе, что ты до конца был со мной. Такое нечасто бывает. А теперь, – она усмехнулась, – мне надо отпустить тебя, мой хороший. Чтобы ты смог прожить свою жизнь. Без меня. Потому что Мальчик между нами будет всегда. Мы с тобой стали братом и сестрой, мы лучшие, проверенные временем друзья. Но только не мужчина и женщина, там нас больше нет. Он по-прежнему сидел не двигаясь, упершись глазами в стол. Он не вскочил со стула, не стал кричать, размахивая руками, бегать по дому, как делал всегда, если считал, что она ляпнула полную глупость. Он не назвал ее глупой козой, не покрутил пальцем у виска, не назвал сумасшедшей. Ничего этого не было – Марек молчал. Анна дрожала, как при высокой температуре. Не выдержала. – Что ты молчишь? – закричала она. – Скажи что-нибудь! Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. – Ты права, Анна. Она видела, с каким трудом даются ему эти слова. – Ты права, – повторил он. – Что-то не то с нашей жизнью. Я тоже думаю об этом. Но считаю, что просто прошло мало времени. А потом все наладится. Просто не может быть по-другому! Это же ты и я, Анна! И ничего нас не может сломать. Анна медленно покачала головой: – Может, Марек. Просто мы с тобой… сломались позже. После всего. – Ты гонишь меня? – тихо спросил он. – Какое я имею на это право? – удивилась она. – Тогда дай мне время, Анна. Время, чтобы разобраться. И еще, если честно, я думал об этом. И думал о том, что я без тебя не смогу. – Сможешь, милый, сможешь. Это тебе так кажется. И еще проживешь вторую счастливую жизнь. Ты это заслужил.