Подъем был в четыре утра. Сколько ему удалось поспать? Час, два? Отложить отъезд, нормально выспаться и тогда в путь-дорогу? Соблазн был велик. Но нет, взял себя в руки. «В конце концов, прижмусь на обочине, заеду в лесок и там, на свежем воздухе, пару часов задавлю». Он не любил менять свои планы. К тому же все было рассчитано – где заночевать, когда пробки. Пробки начинались часов в семь утра. Хотелось их проскочить. На кухне уже хлопотала Тамара. Кофе пили молча. Грустно. Расставание – всегда печаль, особенно для человека немолодого. Тамара смотрела на него, как смотрят на сына, уходящего в армию. – Ладно, Там, брось! Ну я же не на войну, я домой еду. В самый прекрасный город земли. Э-хе-хе… – вздохнул он. Он посмотрел на гору, примыкающую к селу, – сколько раз он туда поднимался? Сколько раз спал под густым, сладко пахнувшим кустом шиповника? Сколько раз собирал для Тамары лесной фундук, землянику, дикую сливу? Он поднял глаза на голубое, чистейшее небо, в котором парили два сокола – такого неба в Москве точно не будет. Ладно, по коням! Хватит разводить сопли. Во дворе стояли ящики и коробки. – Открывай багажник! – скомандовала Тамара. Растерянный и обалдевший, он замер: – Тама, ты что, дорогая? Спятила? – Открывай, – сурово повторила она, – и чтоб без разговоров, понял? – Да ничего не влезет! – заорал он. – Ты что, не понимаешь? Это для кузова грузовика, а не для легкового автомобиля! И вообще, – он продолжал возмущаться, – Там, ну ей-богу! Куда? Нет, ты ответь, куда? Куда мне все это? Я же один, Тама! И машина просядет. Любая кочка, ямка – и все, трындец! – Ну что ты пылишь? – мягко сказала Тамара. – Попробуем! А что не влезет, значит, не влезет. Какой ты скандалист, Игорек! Ну хуже моего Жорика! С ней не сладить. Тамара упряма как старый осел. И все равно не отвяжется. И он со вздохом открыл багажник: – Ну что стоишь? Давай начинай! Хамство, конечно. Но вот ей-богу! Засуетившись и закивав, Тамара принялась расставлять банки. – Что это? – настороженно спрашивал он. – Варенье из алычи, – услужливо сообщила Тамара. – А это – соус из сливы, ты сам собирал, помнишь? Она заискивала перед Журавлевым. Ему стало стыдно. – Ладно, спасибо, – смущенно буркнул он, – но можно хотя бы под моим контролем? Там, ты не сердись! Просто я действительно боюсь за машину. – Компот из персиков, – воодушевленно перечисляла воспрявшая Тамара, – варенье из грецких орехов, компот из абрикосов, варенье из абрикосов, маринованные помидоры, соленые огурчики. Смотри, какие крохотусенькие! Меньше мизинца! Он молча кивал. – Сушеные груши, – продолжала Тамара, – и на компот, и просто погрызть. Знаешь, какие сладкие? Вкуснее конфет! – Тамара! – взмолился он. – Ну какие сушеные груши? Какой компот? Я буду варить компот? – Тут веса вообще нет, пух, – бормотала Тамара. – Не о чем говорить. А тут, Игоряшка, ткемали, зеленое и красное, в мясо, к курице, в харчо и просто на хлеб, как ты любишь! А это аджика, ты тоже любишь на хлеб! Багажник был почти полным, но Тамара ловко продолжала рассовывать по бокам и расщелинам, не переставая смущенно бормотать: – Кизил, варенье. Такая прелесть! Джем из персика – ах! Лаваш, три штуки. Сулугуни, два круга. Свежайший! Бастурма от Тимура – тоже свежайшая! Ну и орехи: миндаль, грецкие, лесные. Все, мой дорогой! Теперь я спокойна. – И, шумно дыша, она опустилась на стул, но тут же вскочила: – Ой, старая дура! А покушать в дорогу? Ты не волнуйся, я все собрала: хинкали сварила, еще горячие. Упаковала, не беспокойся! Миска, три слоя фольги, полотенце и старая вязаная шапка, кажется, Экина! – рассмеялась она. – Ну и картошечка с укропом, форелька жареная, Тимурка дал. А как же? Поесть-то придется раза четыре, не меньше! Но сначала хинкали, ты понял? – строго спросила она. Журавлев обреченно молчал. – Так, – продолжала она, – огурчики, хлеб. В общем, не заголодаешь! А что, есть на трассе, чтоб отравиться? Не-е-ет, – она покачала головой, – этого я не позволю! – Господи, Тама, – процедил он сквозь зубы, – нет, конечно, тебе огромное спасибо! Но хинкали, рыбка с картошкой – это же все не доедет! Испортится до того, как я проголодаюсь! И что, все в помойку? Весь твой труд – и в ведро? Она уверила его, что ничего не испортится и он все съест. Ну что с ней делать? Только смириться… – Ну, – дрогнувшим голосом сказал он, – будем прощаться? Сделал шаг и обнял ее, эту пожилую женщину, чужую еще несколько недель назад. Обнял и почувствовал ее родной запах – кухни, вчерашних духов, облетевшей пудры, волос, пахнущих травяным шампунем. Тамара заплакала. Журавлев гладил ее по голове и говорил давно позабытые нежные слова. – На следующий год приедешь? – спрашивала она. – Ну ладно, не ври, понимаю! Но ты постарайся, слышишь? А вдруг сложится? И звони, слышишь? Хоть раз в три месяца, а? Он кивал. – И не забывай мои слова, женись! Нельзя мужчине без женщины, без семьи, неправильно это. Возьми молодую, неиспорченную. Найдешь, если захочешь! Найдешь! Ну какой ты старый, дурачок? Ты парень красивый, видный! Фигура какая! Просто не там искал, поверь старой Тамрико! Она ведь не дура. А то совсем захиреешь, – повторяла она. Он снова кивал, смеялся, уверял ее, что она самая умная, умнее он не встречал. И лучше он не встречал! Потому, что своя. Родная. Мудрая, добрая. Светлая. – Ты светлый человек, Тамрико! Спасибо судьбе за эту встречу, нет, честно, спасибо! Обещаю, буду звонить. – Он сам в это верил. – И да, постараюсь приехать. Нет, честно! И лекарства вышлю тут же, не беспокойся! Ну и вообще… буду скучать. А ты уж, моя дорогая, – он посмотрел ей в глаза, – постарайся не болеть, не нервничать и побольше отдыхать. И не расстраиваться из-за своих девчонок. Сама знаешь – они хорошие, просто такая жизнь. – Давай, сынок, – всхлипнув, сказала Тамрико. – Позвони, как доберешься! Слышишь, обязательно позвони! Все равно спать не буду. Журавлев поцеловал ее в щеку, в горле застрял тугой, напряженный комок. Сел в машину и двинулся. Он ненавидел прощаться. Из окна помахал. Закивав, Тама замахала в ответ. Он смотрел в зеркало и видел ее полную фигуру в цветастом халате, пока не повернул за угол. «Ну все, теперь все. Теперь только дорога. Пару часов, а там и поспать, – зевнув, подумал он. – Все, все, сосредоточиться!» Небо засинело, и начинало набирать силу солнце. Тепло, красота. А завтра к вечеру будут дожди, в Москве всего-то пятнадцать – он слышал сводку погоды. Ну и ладно, что делать! Такой вот климат на его родине, в родной средней полосе. По дороге ползли грузовички, пролетали подержанные иномарки и старые, видавшие виды «Жигули». Женщины трясли одеяла, выбивали подушки, в палисадниках стояли коляски с младенцами, слышались шум электропил, мычанье коров, блеянье овец. По полю отчаянно тарахтел старенький трактор. Он глянул на часы – шесть утра. Жизнь просыпается. Впереди показался указатель с названием села. Что-то знакомое. А, это же вотчина полицейского царька, место, где вчера была свадьба. Свадьба… Как там она, принцесса Будур? Изломанная, измученная, перепуганная… Бедная девочка… Ладно, все. Хватит. Чужая жизнь, чужие проблемы. Ему бы со своими разобраться. В сентябре должна быть халтура – школа, детские садики. Свадьбы. Ну это уж жирный кусок. С Милкой надо встретиться, подкинуть деньжат. А их почти нет… Значит, займет. Хорошо бы поделиться Тамиными дарами с Алкой, завести им с Милкой вкусностей. Съездить на кладбище к маме и бабуле, покрасить оградку – три года не красил, позор. Послать подальше Лолиту. Окончательно и бесповоротно. Грубо и доходчиво. Залечить дырку в зубе – он потрогал ее языком. Да, купить осенние ботинки – старые протекают. Сдать в химчистку зимне-осеннюю куртку. Съездить к ребятам в гараж, посмотреть, что с машиной. Наверняка надо что-то подделать. В общем, дел навало2 м, как говорит приятель Гришка. Вот именно навало2 м. А он о чужой невесте. В смысле жене. И он прибавил газу, чтобы поскорее проскочить знакомое село. Чем скорее все это вылетит из головы, тем лучше. Он выехал из села, проехал еще минут двадцать, вдруг перед ним, как черт из табакерки, выскочила худая фигурка подростка в джинсах и кроссовках, в большой, явно с чужого плеча, широкой майке и в бейсболке. Журавлев резко затормозил, громко выматерился и, высунувшись в окно, заорал: – Тебе что, жить надоело? Подросток сделал шаг к машине, открыл дверь и плюхнулся на пассажирское сиденье. От такой наглости Журавлев обалдел. И тут же увидел, что это не парень, а девушка – за спиной у наглячки болталась толстенная, распушившаяся коса. Молчали. – Ну? – Журавлев смотрел перед собой. От неожиданности и злости тряслись руки. – Ну и что дальше? Тебе пора выходить. Девушка сорвала бейсболку и уставилась на Журавлева.