– Только для того, чтобы она подумала, стоит ли в такой программе работать: куда лучше и спокойнее вести репортажи с модных показов. – Ну да, – согласился Гончаров, – но все равно это жестоко. Хотя завтра она уже проснется звездой. А вообще девочка симпатичная: могла бы в актрисы пойти. Павел посмотрел на Прошкину, входящую в микроавтобус, и объяснил майору: – В актрисы ходят дурочки, а Леночка – большая умница. – Потом протянул Гончарову руку: – Сейчас нет времени ничего объяснять. Подкатывай ко мне вечерочком, и я все расскажу. Вернулись в редакцию и сразу поспешили в студию, где записали очередной выпуск, в конце которого выступил Ипатьев и сказал, что расследование продолжается, а потому важна любая информация. Потом снова показали Леночку, вернее, ее последнюю фразу. И Павел продолжил: – Кто знает, почему приходит к нам смерть и что это такое. Хотелось бы, конечно, чтобы плохие люди не рождались вовсе, а хорошие жили долго, а самые лучшие не умирали никогда. Он посмотрел через стекло на Прошкину, и она, поймав его взгляд, тут же кивнула, словно он только что озвучил ее собственную мысль. Потом уже, когда подвозил девушку до станции метро, спросил: – Как бабушка поживает? Мама как? – За вас переживают, – ответила Леночка и добавила: – Мы все переживаем. И покраснела. Начальник убойного отдела поджидал Ипатьева возле дома. Молча пожали друг другу руки, поднялись в квартиру, и только после этого Гончаров приступил к делу. – Рассказывай, – не попросил, а приказал майор. И Павел не утаил ничего, выложил, как встретил Кристину и та навела его на Олжаса. И он решил, что тот организовал нападение. Потом подумал, что ограбление и убийства могли совершить случайные люди, и решил, что надо проверить окрестные скупки, где и обнаружил награды деда и, вероятно, бабушки, и там же ему рассказали о двух наркоманах. – Мне б такое везенье, – вздохнул Гончаров и зачем-то снова оглядел кухню, где они сидели. – Большая, – наконец произнес он. – Раньше тут была еще одна комнатка. Для прислуги. Потом на ее месте сделали ванную, которая не планировалась проектом. Квартирка вообще должна была быть со спальной комнатой и кабинетом. Обычная питерская квартирка на окраине города. У моего прадеда была точно такая, но на Московской заставе. Он приобрел ее, чтобы не снимать угол, когда был студентом Технологического института. Посчитал, что в связи с ростом цен на недвижимость он поживет здесь во время учебы, а потом продаст, даже с выгодой для себя. Но началась Первая мировая. Прадед ушел добровольцем, и поскольку университетский курс он закончил, то был зачислен прапорщиком. Вернулся в семнадцатом вместе с красавицей-русинкой, которую вывез из Галиции. Она была сиротой, потому что австрийцы вырезали всю ее семью: отца-адвоката, маму и пятерых братьев. Вернулся прадед поручиком, встал на учет, и тут его привлекли за участие в офицерском заговоре, к которому он не имел никакого отношения. Следователь оказался образованным и спросил у прадеда: не родственник ли он известного ученого Ипатьева. А когда узнал, что это так, отпустил. – Был такой ученый? – удивился Гончаров. – А то я знаю только про Ипатьевский дом. – Тот дом принадлежал родному брату моего прадеда. Владимир Николаевич был генерал-лейтенантом русской армии и величайшим химиком, равным Менделееву, хотя некоторые считают его еще более талантливым. Им восхищался Ленин, с которым он был знаком, Владимир Николаевич стал первым наркомом химической промышленности. Потом, когда стали хватать его друзей и коллег, он смог уехать в Штаты, где совершил еще более двухсот открытий. И все годы своей американской жизни он мечтал вернуться домой. Посол Советского Союза Громыко вспоминал, как к нему неоднократно приходил больной старик и, рыдая, умолял разрешить ему вернуться на Родину… – После такого рассказа хочется выпить, – признался майор, – но ты, вероятно, не будешь. – Не откажусь, только у меня ничего нет. Гончаров молча вынул из внутреннего кармана бутылку водки, после чего, заглянув в глаза собеседнику, сказал: – Посмотри что-нибудь на стол. Без закуски не могу: так мама приучила. – Если мы не спешим, то я могу пожарить картошку с луком. Но к плите встали оба, и беседа продолжилась. – Убиты уже четверо, и если первые двое были между собой знакомы, то кто-то из второй парочки был известен первым двум, что-то может их связывать. Убитые сегодня гопники приторговывали наркотой, их брали и отпускали со штрафами, потому что на сбыте их не задерживали, а все, что находили у каждого, – будто бы для личного пользования. Стучали ребята: и на своих поставщиков, и на тех, кому продавали травку… Завтра заскочу в управление по контролю за оборотом наркоты и спрошу, что они там себе думают. Оставляют на свободе подонков, а те людей убивают. И еще непонятно, кому они вдруг дорогу перешли… Сявки последние… Это я про сегодняшних жмуриков говорю. Сами они не стреляли: на руках и одежде нет микрочастиц пороховых зарядов. И Олжас ни в кого не стрелял, и его приятель Бирка тоже. Но за что-то их застрелили! Мне казалось, что твоих бабушку и маму убили тебе в отместку. Ты дал такой роскошный репортаж про убийство Каро Седого! С таким докладом об организованной преступности выступил! Я сам с раскрытым ртом сидел. А вообще и в самом деле интересно было услышать: Каро освобождают в зале суда. И кто? Заместитель председателя городского суда! И на вполне законном основании! И в тот же вечер уголовного авторитета убивают. К Высоковскому нет вопросов: он все сделал по закону – налицо явная недоработка следствия… Я бы сказал, что преступная недоработка[6]. – Володя мой школьный друг. Он патологически честный человек. – Мне говорили. А вообще, если человек честный, то в наше время это уже патология… Прости. Продолжим. Итак, Каро Седой под радостные вопли преступного мира улетает в свое светлое будущее, то есть в свое темное настоящее, и очень скоро гражданина Качанова мочат в загородной бане… И первым на месте преступления оказываешься ты. Полчаса прошло, ну, может, немного больше… – Мне позвонили и сообщили, что там перестрелка. – Кто тебе позвонил? От телецентра туда добираться не меньше часа с мигалками. Значит, тебе кто-то заранее позвонил. А если учесть, что с судьей Высоковским вы старые друзья… то есть не старые, а просто друзья детства, то мысли по этому поводу могут быть разные. Мне лично плевать на этого Каро – туда ему и дорога, как говорится. Но то, что происходит сейчас, разве не может быть местью тебе лично? – Может, – согласился Ипатьев, – только мне никто ничего не предъявил, никто мне не угрожал. И почему в деле оказалась замешана какая-то мелкая шпана? – Мелкая – не мелкая, но маму и бабушку убили два сегодняшних ушлепка. Они, когда побывали здесь, пальчиков своих немало оставили. Образцы их отпечатков должны были быть в базе, но их там нет. И потом, в гараже найдена достаточно большая партия травы и обувная коробка с амфетаминами. Там этого товара на полмиллиона рублей как минимум. И они купили это все, вряд ли кто-то дал им под реализацию… И денег при них нашли под триста тысяч. Возможно, вынесли из этой квартиры. – Не думаю, что мама хранила такую большую сумму дома. – А бабушка? Ипатьев пожал плечами. – С головой у нее было все нормально. Она ходила с палочкой, но память у нее была прекрасная. И если бы она прятала деньги, то ни один вор не нашел бы. – Да и мне так же кажется, – ответил Гончаров, – что ограбление – это для отвода глаз. Наркоманы грабанули квартиру, убили твоих бабушку и маму, взяли компьютер, награды, скинули все в ломбард под реализацию. А потом получили с кого-то деньги за убийство. То есть имеется заказчик, которого мы в ближайшее время вряд ли найдем. И это он обрезал все концы, и надо теперь думать, как и что про него могли знать Олжас и Бирка, которых убили первыми. Ну да, найдем мы его не скоро, а у него на руках пистолет. А если он уже избавился от пистолета? Ты наверняка уже и сам думал, кто тебе может мстить. И не просто мстить, а наказывать тебя таким жестоким образом. И вот этот подлец теперь избавился от всех возможных свидетелей. Найти бы его, а как? Мне кажется, это тот, кто рядом с тобой, кого ты знаешь хорошо. – Вряд ли кого-то я мог так достать. Дорогу никому не переходил. Первую жену ни у кого не отбивал. Да мне всего-то девятнадцать лет было. Мы в кафе познакомились, тут же выяснилось, что я из универа и она тоже. От моего журфака до ее филологического десять минут неспешным шагом. Потом ее родители улетели на Мальдивы, вот Света и пригласила меня в гости через пару недель знакомства. Там у нас и началось. Так закрутилось, что мы даже проспали тот момент, когда в середине дня вернулись ее папа с мамой. Все у нас было хорошо. Родители ее подарили нам четырехкомнатную квартиру. Папа потом спонсировал мою программу. Но я сам все разрушил. А бывшая жена вышла замуж за молодого финансового директора папиной компании. То есть он был замом, но после свадьбы Николай Петрович сделал его вице-президентом по финансам. Ее новый муж – пухляк чернобровый – моложе ее и меня на год. Но он такой, что для него карьера – самое главное. Так что я не знаю, кому я мог что-то плохое сделать. Никого не сдавал, деньги не крал, долги возвращал всегда, чужих жен из семей не уводил… – А по работе? – Я, что ли, кого-то в тюрьму или на зону отправлял? Одноклассник Володя Высоковский рассказал, что, когда он только начинал, впаял одному шесть лет за разбойное нападение. Тот видел, что судья – пацан еще, и крикнул что-то вроде: «Жди меня, и я вернусь. И голову тебе отрежу». Высоковский попросил занести эти слова в протокол, и уже другой судья, рассмотрев дело, влепил дураку еще пять лет по сто девятнадцатой статье часть вторая[7]. А мне ведь даже не угрожал никто. – Поэтому я и считаю, что это кто-то из хорошо тебе знакомых людей, – произнес Гончаров и открыл бутылку водки, – вспоминай, кому из своих знакомых ты сделал больно, кто из них умеет стрелять из пистолета и настолько хладнокровен, что может убить четверых, не оставив никаких следов. Глава девятая Ипатьеву не надо было долго копаться в памяти, чтобы понять, что враги у него есть. Точнее, враг. И тот был рядом. Вернее, работал рядом. Боря Ласкин, которого все называли Ласкером. Толя Медведев, учившийся с ним на одном курсе в академии кино и телевидения, говорил, что Борю называли так всегда. Ласкин был талантливым оператором. Даже очень талантливым, а потому после окончания академии его взяли на работу в кинокомпанию, где вскоре он стал участвовать в постановке телевизионных сериалов – разумеется, в качестве главного оператора. Фильмы получались так себе, но операторская работа была превосходна – это отмечали все. Особенно сам Борис. А потому он очень скоро стал давать советы режиссерам. И ладно бы советовал, как установить свет или где нужен крупный план, но он пытался вносить изменения в сценарий. Ему неинтересно было снимать сцену, где герой с героиней просто сидят в кафе и пьют кофе. Он просил, чтобы они садились за столик у большого стеклянного окна, за которым своя жизнь: например, герои говорят о своих чувствах и вздыхают, а за стеклом небритый дядька пьет пиво из горлышка бутылки, а потом ставит пустую бутылку под окно, вздыхает глубоко и трогает лоб ладонью, после чего замечает за стеклом сидящих за столиком молодых и красивых героев и говорит им что-то ужасное, как будто предсказывает будущее… Что говорит, непонятно, но Ласкин еще требовал, чтобы на озвучании фраза была произнесена. Но режиссер не стал этого делать, хотя фраза, по мнению Бориса, была гениальная. Человек в потертом пуховике и в грязной вязаной шапочке «Адидас» смотрел на молодых красивых героев и, осушив бутылку, говорил им через стекло: «Ну, чего уставились, уроды? Завидно?» Некоторое время – весьма непродолжительное – руководство студии просило Борю угомониться, но он обозвал всех бездарями, завистниками и сам написал заявление. Больше его никуда не принимали, потому что все знали о его склочном характере. И тогда Анатолий Медведев предложил своему бывшему сокурснику поработать на телевидении в новой программе. Ласкер гордо отказался, но потом на него насела жена и он согласился, потребовав от Ипатьева клятвы, что никто и никогда не будет вмешиваться в его личный творческий процесс. Павел дал такую клятву. И не пожалел. А ведь операторская работа – это уже полдела, если не больше. Например, в последнем выпуске программы девушка, очень похожая на несчастную Настеньку из фильма «Морозко», стоит возле места преступления, за ее спиной два трупа, а она говорит, глядя в камеру огромными невинными глазами: «Это все, что вы хотели знать о смерти?» И ведь как проникновенно говорит! У многих мужчин, прильнувших к экранам телевизоров, в этот момент прихватило сердце и мурашки побежали по спине. Возможно, Боря и в самом деле немножко гений. А может быть, у Леночки Прошкиной уж очень проникающие в душу глаза. Но все равно Ласкер был профессионалом. Поэтому Анатолий и пригласил его еще раз на работу в уже возрожденную программу. Ласкин отказался сразу и наотрез, но потом перезвонил и потребовал, чтобы предложение ему сделал лично Ипатьев. Павел звонить не стал, а приехал к нему домой и пообещал, что у Бори будет полная творческая свобода и он может снимать все, кроме того, что и так на экран не пропустят: например, расчлененку или подробности контрольных закупок в подпольных публичных домах. Тот обещал подумать. Думал он минут двадцать, а потом дал согласие. И при этом сказал: – Ладно, но только из уважения к Тольке Медведеву. А тебя я как ненавидел, так и буду ненавидеть. Бездарь! Поводов для ненависти у него было два. Во-первых, Ласкер считал, что закрытая программа была популярна только благодаря его гениальной операторской работе, а Ипатьев просто забрал чужую славу. А во-вторых, когда программу закрыли, от Ласкина ушла жена. Лиза была артисткой кино и снималась в сериалах. Режиссеры ее ценили за то, что она всегда была готова раздеться перед камерой и могла это делать бессчетное количество дублей. Боря и сам ее снимал, но он делал это красиво: в контражуре[8] или с наложением на тело светящихся за темным окном ночных звезд. Лиза считала себя красавицей, и непонятно было, как она оказалась замужем за Ласкером, сутулящимся и лысеющим. Наконец, решив все кардинально поменять, она ушла от Борьки и явилась к Ипатьеву, позвонила в дверь квартиры, показала бутылку коньяка, шагнула через порог и чмокнула Павла в щеку, которую он и не думал подставлять. Но так получилось, и к тому же он опешил. Лиза была на высоченных шпильках, и юбка у нее была очень и очень короткой. И непонятно было, как она живой добралась до его холостяцкой берлоги. Но она явилась не просто так, а с деловым предложением. – Поговори со своим тестем, – потребовала она, – я могу предложить выгодный коммерческий проект. То есть можно вложить миллионов двадцать баксов, а получить двести минимум. У меня есть сценарий. Это вообще отпад! Короче, русская красавица попадает на конкурс «Мисс Вселенная». Но там ее засуживают и отдают корону какой-то американской лахудре. Все зрители свистят, и весь мир негодует, то есть вся вселенная делает то же самое. А засуживают героиню не просто так, а потому, что в нее без памяти влюбился молодой миллиардер. Он ей сначала не очень понравился, а потом она разглядела, что он не только молод, но и красив и даже умен. – А потом протестировала его в постели, проверила его банковские карты и влюбилась окончательно, – продолжил Павел. Лиза задумалась, а потом кивнула. – Типа того, но в таких сюжетах важен и альтернативный вариант. Типа альтер эго. – То есть в действие вступает персонаж, который является антагонистом главной героини и в которого она влюбляется. – Что? – удивилась Лиза глубине собственного замысла и вздохнула. – Но альтер эго еще обдумать надо. Психология в киноискусстве хорошо, конечно, но ее надо дозировать, как это делают величайшие режиссеры современности. – Как фон Триер в «Нимфоманке»? – подсказал Ипатьев. – Это потом мы вместе обсудим, – слезла с темы Лиза. – Короче: ты обращаешься к своему тестю, просишь у него сорок миллионов долларов… Он же очень богатый человек, и для него это не такие уж деньги. – Ты же сказала, нужно двадцать. – Надо всегда просить больше: попросишь двадцать, дадут десять. А у нас только исполнитель главной роли может попросить двадцать или двадцать пять. – А кто у нас исполнитель главной мужской роли? – Я еще не решила, – призналась Лиза, – среди моих кандидатов Джонни Депп, Бред Питт, Джордж Клуни… Хотя Клуни уже староват, конечно… Но можно Роберта Паттисона пригласить. – Мне нравится, – согласился Ипатьев, – но есть одна проблема. Где мы найдем актрису на главную роль? – Ты серьезно? – удивилась Лиза и, не делая паузы на раздумье, сняла через голову декольтированную маечку с изображением губ Мэрилин Монро. Где-то через час он согласился. Потом сутки обдумывал, как позвонить Николаю Петровичу. Наконец признался Лизе, что бывший тесть теперь его терпеть не может. Ласкина уговаривала его еще полтора часа, и он, уставший и вспотевший от тягостных сомнений и раздумий, наконец набрал номер и поставил аппарат на громкую связь.