– Кому я должен был говорить? Егорову? Или всем вам, когда рядом Снежко крутится? Да и потом, я только сейчас уже наверняка понял, что это в нее пальнули, а не в меня. А раз так, значит, точно убийство Звягинцева и покушение на Светлану организовал тот человек, которому все это выгодно. – Наследство, – сказал Гончаров, – значит, муженек к этому причастен. А кому другому еще надо? – Артем не знает наверняка, кто наследует имущество Звягинцева. И никто не знает и не будет знать, пока не будет оглашено завещание. Но Света вроде как в курсе, и она поведала мне, что не она наследница и не мама, и вообще никто… То есть кто-то, кого никто не знает. – Ипатьев задумался на мгновение и махнул ладонью: – Хотя она разное говорила. Фролов посмотрел на него внимательно и покачал головой: – Об этом не знает наверняка Светлана Николаевна, не знает и Артем – вряд ли прямо сейчас будет предпринимать какие-то действия. Конечно, может быть вариант, что дочь Звягинцева наследует все, а он тогда единственный ее наследник – недееспособную Елену Ивановну в расчет можно не брать. – Почему вдруг он взялся за дело, да так быстро? – задумался Гончаров. – Если он заранее приобрел квадрокоптеры, как предположил Павел… Если, конечно, он это сделал, то сделка состоялась почти два года назад или около того, а в дело он пустил их только сейчас. Сначала убрал тестя, потом хотел устранить жену… И что его толкнуло на это? Ссора с тестем или с женой? У него есть любовница? – Предположительно есть, – ответил Фролов, – то есть это только мое предположение… Со Светланой Николаевной у него отношения нормальные – без сцен и скандалов. Никогда не ругаются – по крайней мере, на людях. Да и в доме ничего подобного не слышал. Персонал, то есть женщины, работающие в доме, докладывают, что все у них нормально, разве что спят в разных комнатах. Но я бы и сам спал отдельно, если бы у меня комнат было пара десятков. Но у меня ни жены, ни комнат… Теперь по поводу предположительной любовницы. Руководитель его офиса – девушка, то есть не девчонка, конечно, – молодая женщина тридцати лет: очень и очень сексапильная. При взгляде на такую у любого возникает мысль, что у нее шашни с начальником. Но она обаятельная, образованная, воспитанная, спокойная… Недавно развелась. Бывший муж – спортивный тренер, приходил как-то, поджидал ее возле работы… Пытался устроить скандал, но вышли мои ребята и убедили его этого не делать ни возле офиса, ни вообще где-либо еще. Потом я лично с ней встречался и сказал, что, если у нее возникнут какие-то проблемы, если бывший муж будет угрожать, то мы поможем. Но она ответила, что все у нее нормально. – Действительно у нее все нормально, – подтвердил Гончаров, – я с ней не знаком, но не удивлюсь, если узнаю, что она, сидя в тепле, зарабатывает больше, чем весь мой убойный отдел, да еще и отдыхает на дорогих курортах. А если у нее еще есть богатый любовник, то она вообще… Зять покойного Звягинцева наверняка богатый человек? – Он акционер концерна, – начал перечислять Ипатьев, – соучредитель финансовой компании, которая привлекает сторонние средства не только для финансирования строительства, но и для игры на бирже. Он и сам успешно играет на «Форексе»… – А еще он занимается благотворительностью, – добавил Фролов, – переводит деньги в какой-то детский фонд. – То есть убийцей он быть не может! – подытожил Гончаров. – Ни исполнителем, ни заказчиком. Если он дает деньги детскому фонду и играет на бирже, а еще лучше на скрипке, значит, такой человек вне всяких подозрений. Мы сейчас гадаем на кофейной гуще. В любом случае надо искать того, кто приобрел эти коптеры. А про него мы знаем, только что у него на пальце был перстень с красным камнем. – Кто это знает? – удивился начальник службы безопасности. – Я знал, конечно, но это не улика: у Артема, например, куча перстней… То есть у него их несколько, но он не носит их сразу на всех пальцах: он то один наденет, то другой… Красный перстень у него, возможно, имеется… – Крупный, квадратный, предположительно из граната с мелкими бриллиантами… – начал описывать Ипатьев. – Не знаю, я же не рассматриваю его руки… Если вдруг увижу, скажу. – Не надо никуда смотреть, я у Светы узнаю. Гончаров кивнул раз, потом другой. И сказал: – Если честно, меня все эти камни не очень интересуют. Меня отстранили от всяких расследований, сказав, что этим занимаются суперпрофессионалы, но в моем районе в заброшенном гараже обнаружено два трупа. Понятно, что это наркоманы, от которых кто-то избавился, и слава богу, но кто? Искать убийцу никто не собирается. Дело закроют. Но закрывать-то придется мне – моя территория, а я хочу не закрыть, а раскрыть преступление. В другом районе тоже два трупа: один приезжий из Казахстана, второй местный гопник, промышлявший кражами, разбойными нападениями. Кто убил их обоих – никому не интересно. А вот застрелили миллиардера – и весь город стоит на ушах. Понятно, что для матери-истории Звягинцев дороже всех наркоманов, но только перед Богом все равны. К тому же на свободе разгуливает убийца маргиналов. Убийцу Николая Петровича, разумеется, может, и не найдут. Я вчера изучил в открытом доступе, Паша, всю историю твоего тестя, которую смог раскопать в интернете. Он, наверное, сам ее придумывал. А может, дочь сочиняла. Или специально обученные люди из пресс-службы. Там все так замечательно. Но у него было почти полтора миллиарда евро, а может, и больше, с учетом всех материальных и нематериальных активов. Откуда у честного человека столько? С трудов праведных не получишь палат каменных. Ты мне говорил, что он был нормальным мужиком. Нормальные мужики от зарплаты до зарплаты живут, чтобы новую машину купить, во всем себе отказывают: в отпуске, в бутылке пива, куске хлеба, на подработки бегают. И все равно на новую не хватает, берут подержанную и потом сами или при помощи таких же работяг ремонтируют ее в гаражах… – Да он нормальный был, – попытался что-то сказать Фролов, – с людьми всегда общался по-человечески. – А у меня опера практически без выходных с людьми общаются, порядок наводят, преступников ловят: правда, и не всегда есть возможность общаться по-человечески… А дома жены им скандалы закатывают, потому что денег вечно ни на что не хватает. Зарплата в тысячу у.е. – ты уж извини, я по старинке, в долларах меряю, но такая зарплата для них за счастье, потому что у всех меньше получается. На днях участкового в Гатчине при исполнении застрелили[20]. Молодой парень, так у него четверо маленьких детей осталось. На съемной квартире жили, просили у ГУВД, чтобы выделили им жилплощадь, а там отвечали, мол, откуда у нас квартиры, ведь мы дома не строим. А теперь как вдове с детьми жить и на что? Понятно, что государство не бросит: у деток будет бесплатная школьная форма, бесплатное питание в школах и пенсия на всех в треть отцовского оклада. А ты… Служба безопасности строительной конторы – обалдеть какой начальник! Сидишь в теплом кабинете или в дорогой тачке и получаешь раз в десять больше того убитого парня за то, что хозяина охраняешь. А где теперь твой босс? – Ты чего вдруг налетел на нас? – удивился Павел. – Тебя я еще не трогал, – ответил полицейский, – и уж сегодня не буду. Потом как-нибудь. Так что готовься, праведник. – Он снова обернулся к Сергею. – Ты мне другое скажи: чем-нибудь этот Артем вызывал у тебя подозрение? Фролов задумался, потом пожал плечами. – Не знаю. Наверное, ничем. То есть когда он появился в фирме Звягинцева, мне он ботаном показался. А потом парень стал качаться, зал тренажерный посещать, вероятно для того, чтобы дочке босса понравиться. Результатов добился: женился на Звягинцевой и фигуру себе отменную сделал. А еще он как-то спросил меня, знаю ли я английский. Я ответил, что нет, потому что в школе мне трояк с трудом натягивали. И в училище страдал от этого. Зубрил, зубрил и почти сразу все забывал. И сейчас в голове болтаются какие-то ошметки вроде «хенде хох» и «Гитлер капут». …Tell me the number of personnel and armored vehicles…[21] Что-то типа этого. Так что если при мне Артем Петрович собирается говорить на разные важные темы, то переходит на английский. Недавно, может, пару недель назад, он говорил с кем-то, вполне возможно, что с иностранцем. Рассматривал что-то в своем планшете и разговаривал с наушником в ухе… А потом то ли наушник выскочил, то ли… короче, не знаю, потому что разговор перешел на громкую связь, и собеседник его сказал, что надо торопиться, потому что «если не мы, то кто-то другой возьмет этот миллиард»… – Ты ничего не перепутал? – спросил Павел. – Слово ведь специфическое. – Я знаю, – кивнул Фролов, – тот человек сказал – «биллион». Не «миллион» и не «бильярд». Я слышал отчетливо. После чего Артем Петрович ответил «Окей» и добавил, что скоро прилетит со всеми документами на подписание протокола. – Откуда такие деньги? – удивился Гончаров. – И что с ними делать? – Судя по всему, губернатор вернулся к своей идее строительства большого города-спутника, промышленного кластера, – объяснил Ипатьев. – Он хочет вывести за нынешнюю городскую черту промышленные предприятия, разгрузить инфраструктуру, избавить окружающую среду от загрязнения. План существует давно, но средств для всего этого не хватало никогда. Артем как раз и занимался поиском инвесторов для этого проекта. – Короче, чем дальше в лес, тем больше ну его на фиг! – не выдержал Фролов. – Так мы еще больше запутаемся. Убийство Звягинцева, покушение на Пашу Ипатьева, а еще каких-то наркоманов убили. Непонятно только, при чем тут твои мама и бабушка, которых я уважал безмерно. Понять бы все это. Ну ничего: рано или поздно появится подполковник юстиции Егоров и промоет всем мозги. А я пойду. – Вместе выйдем, – предложил Гончаров. – Надо проветриться: а то голова уже закипела. Убийства, коптеры, миллиарды, любовницы… Мысли всякие в голову лезут, а мне даже думать не дают: мол, не моего ума это дело. А чьего ума? Подполковника юстиции Егорова? Который в городском следкоме исполняющий обязанности начальника отдела, и все надеются, что приставку «И.О.» снимут и ему присвоят полковника? А у нас свои заботы. – Так, может, мне с Артемом поговорить или со Светой по поводу семьи того участкового из Гатчины? – вспомнил Фролов. – Чтобы им квартиру подарили?.. – Не надо ни с кем говорить. Мы уже всем миром денег собрали. Решили не квартирку в городе подобрать, а дом с участком. Там же, в Гатчине, уже нашли кирпичный особнячок с приусадебным участком: яблони, вишни, смородина… Детям там хорошо будет. Я с собачьим питомником договорился: щенка им подарю. Он говорил и смотрел на Ипатьева, как будто все это предназначалось для него одного. Потом Фролов похлопал Павла по плечу, Гончаров сделал то же самое. Они вышли в коридор, полицейский притормозил, покрутил головой, осматривая стены, потолок, окна, и произнес: – Установи видеонаблюдение. Понятно, что поздно пить боржоми, но все-таки полиции меньше работы будет. И они ушли. Павел посмотрел на часы: день едва перевалил за середину. Он достал телефон и набрал номер редакции. – У нас все хорошо, – сообщила обрадованная его звонком Леночка, – бригада на выезде. Как раз в вашем районе. Там мошенники выманили крупную сумму у ветерана войны. Глава восьмая Ветеран сидел за столом на кухне и пытался что-то объяснить оперативникам. Он был растерян и подавлен, но, когда увидел заглянувшего в тесное помещение Ипатьева, встрепенулся. И начал подниматься. – Надо же, даже вас прислали, – обрадовался он, – теперь уж точно найдут этих гадов. А то милиционеры говорят, чтобы я чего-то им вспоминал. Я все и так помню. У меня память знаешь какая!.. Он подошел, обнял Павла, потом обернулся и показал пальцем на полицейских. – Какие-то, к черту, вопросы бессмысленные задают: «Знакомы ли они вам? Видели вы их раньше?» А как я мог их видеть раньше, я же в банде не состою. Вот другие люди… – ветеран перешел на шепот, – слышали, наверное, про то, как тут стариков грабили. Так другие люди с ними по закону военного времени – пришли домой к одному, второму, зачитали приговор, и пуля в лоб каждому. Других в гараже застукали, где они прятали награбленное, и таким же образом, как полагается – расстрел на месте за то, что ветеранов обижали. А нас ведь обидеть любой может. Эти вот милиционеры говорят, что я плохо все помню. Так у меня, дорогой товарищ, знаешь какая память. Ипатьев усадил старичка на стул, с которого тот поднялся, и попросил оперов перекурить пока. – Так про что я говорил, – призадумался дед. – Про память, – напомнил Павел. – Ну да, – согласился старичок, – память у меня – будьте нате! Все помню. Я даже книжку хотел написать, да вот с очками проблема какая-то. А так помню все! К примеру, был у нас на батарее один боец. Такой он, стало быть, никудышный был. И фамилия у него была такая же – вроде как Флюшкин. И такой, я тебе скажу, он был манерный – даже матом не ругался. Все «спасибо» да «пожалуйста». Конечно матом же не все выражаются. Я, например, тоже не люблю это дело. Но когда рядом снаряд… как бы это сказать… то есть не упадет, а в прямом смысле слова это самое… Тебя тут же землей засыплет, уши заложит, голова – не голова, а царь-колокол какой-то. А этот Флюшкин все равно говорит: «Чуть в нас не попало». А как не попало, когда лошадей, что нашу гаубицу таскали, поубивало – одну так вообще на куски. Так вот как бы я на этого Флюшкина сейчас не наговаривал – он в первом же своем бою танк подбил. Да-а! И никто потом не верил. Осколочным весь расчет побило, а Флюшкин в этот момент за снарядом побежал. Он заряжающим был. Это так говорится, что заряжающий, а на самом деле снаряды подносил. Сам-то он худой был, а снаряд, ежели тот с полным зарядом, весил сорок килограммов. Вообще в орудийном расчете пятеро заряжающих, но у нас тогда бои были тяжелые и всех поубивало, вот нам и прислали этого Флюшкина из нестроевой части. И вот когда вражеский снаряд это самое, как уже указал выше, и всех поубивало, остался один Флюшкин со снарядом в руках. Подбежал он к орудию: наводчик мертвый, оператор замка и командир орудия в стороне тоже убитые. Я, стало быть, тоже раненый – кровь глаза заливает. Мне осколками ноги перебило и лицом о станину ударило, ну и контузило еще прилично. И вражеский танк, что по нам осколочным ударил, прет, чтобы раздавить нашу пушку. Вот тогда Флюшкин и принял решение. В замке был уже один снаряд. Боец Флюшкин, уж не знаю как, навел ствол на танк и бабахнул от всей души, как говорится… И с первого же выстрела у танка башню снесло. У нас ведь калибр сто пятьдесят два, или как раньше деды говорили – шесть дюймов. Потом он зарядил тот снаряд, что поднес. Глядит, а еще два танка, что параллельно перли на позиции нашей батареи, разворачиваются и уходят… Потом выяснилось, что в головном танке сидел командир ихнего танкового батальона… Перевязал меня Флюшкин, а вскоре и санинструктор подбежала… Смотрит на Флюшкина и спрашивает: «А чего это, товарищ боец, вы такой красный?..» Вернулся следователь, подошел к Ипатьеву и спросил негромко: – Вы еще долго будете, а то нам работать надо? Ласкин кивнул Павлу из коридора и показал руками, что закончил работу. – Мы уже все отсняли, – объяснил Павел следователю, – только вот с дедом договорим, а потом вы еще что-то скажете на камеру. – Да я не мастер… Вы уж сами. Деда жаль безумно: соседи говорят, что он свои деньги дома хранил, не доверял банкам, говорил, что там мошенники… Так что и деньги, и награды все у него эти сволочи вытащили… Старик подергал Павла за рукав. – Так вот… Я продолжаю. Почему он красный был, да потому что всегда краснел при девушках. Мы его еще подначивали постоянно: «Флюшкин, а ты когда-нибудь бабу это самое?» – Старик хотел улыбнуться, но вместо этого смахнул слезу. – А потом уже на Зееловских высотах – это под Берлином, когда немцы на нас танки пустили, погиб он… Да-а! Вспомнил! Валюшкин его фамилия! И чего это я Флюшкиным его обозвал? До победы месяц, почитай, оставался, а его убили. Так я так плакал, рыдал, можно сказать. Ведь мы с ним с того боя на Курской дуге как братья вместе. Вот это горе было. Ты ведь, браток, не воевал, и не понять тебе. Тогда у всего народа общее горе было. А сейчас – тьфу! Подумаешь – деньги у меня сперли. Деньги – это бумажки. Главное, что Родина наша крепка, любое испытание выдержит – ни один враг ее не одолеет. И дружба есть. И любовь. Вот на этом наша сила и держится… А я об одном теперь жалею, что так и не съездил после этого в Берлин и не положил цветы на могилу Витьки Валюшкина. Хотя он в общей похоронен с другими хорошими ребятами. Но я бы всем им поклонился до земли. А теперь, говорят, туда не пускают. Теперь туда разве что на танке… А ты, товарищ журналист, дай мне честное партийное слово, что хоть на броне, хоть пехом, но придешь туда и положишь на могилу наших ребят букет ромашек с нашими колокольчиками и васильками… На лестничной площадке к Ипатьеву подскочила немолодая женщина и схватила за рукав, надеясь удержать, если он задумает убежать от нее. – Вы покажете Ивана Степановича? – Разумеется, а для чего, по-вашему, мы сюда приехали? – Покажите тогда, как он живет бедненько. Пенсию откладывает… То есть откладывал. Всем объяснял, что на большое дело копит, а на какое, не объяснял. Мы же все его подкармливали, потому что ему нельзя в магазин одному. Он не знает, что сколько стоит… У них с женой детей не было, на двадцатилетие Победы взяли мальчонку из детского дома. Потом в Афганистане он боевым вертолетом командовал, сгорел вместе со своей машиной на дне какого-то ущелья. Иван Степанович ждет его, говорит всем, что Витя скоро из плена вернется. Сколько осталось таких людей, как он! А вы по телевидению каких-то уродов показываете. Как они задницами крутят, и ведь все они – миллионеры и у всех особняки и лимузины, все у них хорошо, и даже Родину для этого защищать не надо. Потому что у них везде родина – там, где их по попке погладят и в трусы денежки засунут. А мы детям всем миром на лекарства собираем! – Я все понимаю, – кивнул соседке Павел, – вечером смотрите и увидите Ивана Степановича. Подошла кабина лифта, двери раздвинулись. Но заходить внутрь Павел не стал, решил спуститься по лестнице. На площадке между этажами возле окна курил немного помятый мужчина средних лет. – О-о-о! – удивился мужчина, увидев перед собой телезвезду. – Какие люди! Покурить со мной не желаете? – Угощайте, – сказал Ипатьев. Затянулся дешевой сигаретой и закашлялся. – Дым Отечества, – засмеялся помятый мужчина. – Двадцать лет не курил, – объяснил Ипатьев. Репортерская бригада влезла в свой микроавтобус. Павел подошел к ним и сказал, что в офис сейчас не поедет. – И когда тебя ждать? – спросил Медведев. – Через час, может, через два-три. Так что начинайте монтировать выпуск без меня. Только просьба одна – деда оставьте без купюр. Весь его рассказ про боевого товарища пусть будет в эфире. У нас хороших людей по телевизору очень редко показывают. Пусть Леночка обязательно скажет, что дедушке сейчас сто один год и никого у него нет, кроме соседей: жена давно умерла, своих детей Бог не дал, а приемный управлял подбитым в Афганистане вертолетом…