* * * Дни совсем короткие, зато ночи просто нескончаемы. У меня сколько угодно времени думать и о нем, и обо всем, и о том, что мы делали вместе, и о каждом моменте, когда ничего не делали. Каждый взгляд, каждое касание… У меня слишком много времени думать о том, как единственный человек, у которого не было цвета, ушел и забрал с собой почти весь цвет из моей жизни. * * * Все они сейчас вокруг меня. Лиц я не различаю, – зрение потеряло остроту, – но цвета энергий вижу. Я покидаю комнату и возвращаюсь в нее, не ощущая времени. Все мои здесь: трое детей, их потомство и даже Чарли, бывший муж Иззи. Я признательна, что они больше не препираются, что сейчас здесь, со мной. Один род любви раскидал их в разные стороны, другой примирил; все, кто присутствует здесь, связаны тем единственным, что считается важным на длинном и трудном пути. Здесь все мои восемь внуков. За руку меня держит Иззи, милая, дорогая Иззи, которая сама вечно боялась, как бы ее не отпустили. Говорят, новорожденные младенцы не понимают, что они с матерью или человеком, который их кормит, – отдельные люди, и именно с ней я ощущала это сильнее всего; с ней мы были почти одно, и телесно, и душевно так до конца и не отдалились. Я слышу, как она хлюпает носом, сжимая мою руку то сильнее, то слабее. Я рада, что буду уходить не одна, но мне не хочется оставлять их. Я не могу оторвать ее руку от своей; когда так долго держишься за своих детей, когда всю жизнь живешь ради них, невозможно уйти совсем одной, особенно когда тебя так крепко держат. Конечно, никто из нас не может жить вечно, кто-то должен быть первым, но уходить одной не хочется. Ведь я все-таки не знаю, куда иду, хоть много чего успела перевидать в жизни. Сколько раз я видела, как человек вроде бы уходит насовсем, но оставляет что-то своим любимым местам и людям. Я думаю о том, что, может, тоже буду и с теми, кто сейчас в этой комнате, и с теми, кто ушел. Вот поэтому, наверное, мы раздваиваемся: частью здесь, частью там, одной ногой в этом мире, другой – в том. В жизни я разрывалась: была матерью, женой, другом, дочерью, сестрой, коллегой. Пожалуй, только в смерти нас хватает на все и на всех. Я тоскую без своего Энди. Десять лет прошло без него. Я тоскую по своему брату Хью, которого нет уже пять лет. Дорогого Олли нет уже давным-давно, он был совсем молод, когда погиб в тюрьме, но сейчас мне хочется видеть его, того маленького мальчика, который тихо возился у коробки со сломанными игрушками и тосковал без любви и тепла. Хочется видеть Наоми, которая открыла мне глаза, помогла прогнать тени, снять барьеры, помогла жить на свету. Моего дорогого отца. Лили, которой давно уже нет. Ее цвета вспыхивают передо мной, как калейдоскоп, монтаж из всего, чем она была, – женщины, заблудившейся в жизни, женщины совсем потерявшейся. Цвета больше не внушают страха; она совсем сбилась с пути в тумане, в бурном море и нуждалась в том, чтобы ее отвели в тихую гавань. Ее цветов я не видела уже давно, но все-таки они очень хорошо мне знакомы и в первый раз успокаивают меня. Может быть, сейчас она-то и есть мой маяк, она помогает мне идти. Она привела меня в этот мир, а теперь светит мне с той стороны, как путеводная звезда. – Мам, – произношу я, вдруг ощутив себя снова ребенком. Иззи громко вздыхает и этим возвращает меня в комнату. – Не мешай, Иззи, – слышится тихий спокойный голос. – Пусть уходит. Это Джой. Я не хочу оставлять свою Джой. Моя розово-золотистая Золотинка сделала мой мир совсем другим, вывела его на уровень, о существовании которого я даже не подозревала. У всех моих детей сейчас уже есть свои дети, а у тех будут свои. Все в этой комнате, все вместе, как в утробе, в семейной крепости. Разные уровни и слои жизни. Подземные сети, симбиоз связей. Те, что мы видим, те, что мы чувствуем. Переходные цвета. Переходные комнаты. Я то уплываю, то возвращаюсь. И уплываю снова. – Все хорошо, мама, – говорит Джой; она сейчас рядом со мной. Иззи держит меня за руку, она меня не отпустит, не даст уйти совсем. Билли стоит у меня в ногах, осторожно растирая их, и это привязывает меня к нему. Джой целует меня в щеку, легко проводит рукой по волосам, шепчет в ухо: «Иди к ним». Да. Сейчас я должна это сделать. И вдруг я становлюсь такой легкой, невесомой, и больше не вижу своих детей, вернее, не вижу их тел, а только чудесный свет, который тянется от одного к другому и наполняет всю комнату. Все, что есть они, – это свет, так же, как все, что есть я, – это свет. * * * Всю жизнь у меня была связь с цветами. Я терпела их, противостояла им, принимала, подчинялась. Наши тела, как призма, поставленная в свет, и все цвета светят через нас, то и дело меняясь, как в световом шоу. Иногда мне казалось, что меня заточили в тюрьму-призму, но свет просачивается сквозь трещины. Я научилась находить трещины и через них связываться с внешним миром. Я видела и чувствовала каждый цвет в спектре, все их оттенки, тона, варианты. Я чувствовала боль других людей, переживала ее сама. Цвета ярости, злобы, зависти, жадности. Цвета смятения, досады, предательства и страха. Цвета вожделения, желания, одиночества. Цвета счастья, цвета надежды, огромное множество цветов любви. Тусклые и яркие, ясные, пронзительные, каждый по отдельности и все вместе, все, что я видела и чувствовала, все цвета жизни.