Через месяц я прихожу к ней на могилу. Низко над кладбищем висит изумрудно-зеленый туман. Он быстро и бесшумно поднимается, и я, пробираясь через него, совсем не боюсь: он мирный, тихий, никого не задевает. У ее могильного памятника я сажаю алоэ. * * * Последний случай на работе у Энди доконал его. Потряс. Много лет он не жалел для своих студентов ни времени, ни сил, его чуть ли не носили на руках, но от того, что случилось, он не может прийти в себя. Энди припер к стене и чуть не задушил какой-то студент, и, хотя он понимает, что это был всего лишь мелкий эпизод, что и раньше случались перебранки и потасовки, все доверие у него пропало. Любимая работа потеряла для него всю свою прелесть. Вспоминая Олли, я рассказываю ему, что знаю, что это такое, и слышу в ответ: – Почему же ты никогда не говорила мне об этом? А что говорить… До государственной пенсии ему всего лишь год, а обратно возвращаться он ни за что не хочет. – Отцу Джеффри нужен водитель, – говорит Иззи в воскресенье за обедом, когда Энди объявляет о своем решении. – Наш отец грузовики не водит, – возражает Джой. – Ему шестьдесят пять лет. – Прошу прощения, но я здесь, я все слышу. Не такой уж я старый, не оглох еще, – говорит Энди. Хотя на самом деле чуть-чуть оглох, на левое ухо, и мне нужно все повторять раза три, не меньше. Терпения на это не хватает, и он все время жалуется, что я раздражительная. – Приют для собак, – предлагает Билли. – Вот откроем свой, и будем вместе с тобой работать. – Растения и животные, – говорю я, вспоминая то, что при знакомстве сказала мне Наоми, упокой, Господи, ее душу. Билли не в первый раз заводит этот разговор; он уже много лет носится со своей идеей. А сейчас Энди загорается его мечтой, да и все начинают относиться к ней с полной серьезностью. Перемена большая: мы продаем свой дом в Лондоне и перемещаемся в Линкольншир. Теперь у нас дом с участком, где будут жить собаки. Билли и Иззи тоже там работают. Билли все так же предпочитает животных людям. Иззи немного растеряна, но я готова помочь ей, чем могу, даже если для этого придется работать с ее не столь терпеливым отцом. Если вспомнить, где раньше работал Энди, это прямо ирония судьбы, но делаем так, что Иззи садится за руль грузовика, чтобы перевозить животных, и они почти не встречаются. Однажды я застаю Энди в кухне, у окна: он смотрит, как Билли во дворе собирает вокруг себя собак, чтобы их покормить. На его лице написано любопытство. – Что там? – А тебя разве не волнует? – спрашивает он. – Я про Билли. Что он никогда не найдет себе женщину. Что так и останется одиноким. И, предвидя мой ответ, добавляет: – Только не надо этой вот ерунды: «чтобы быть полноценным, любовь не нужна». – Я такого никогда не говорила. Чтобы чувствовать себя полноценным, не мужчина или женщина нужны, а, конечно, любовь, – отвечаю я, тоже подхожу к окну и кладу голову ему на плечо. Я чувствую, как он целует меня в макушку. – Он все время один, почти никуда не ходит. И отношений у него ни с кем нет, насколько я знаю. Разве что с тобой, – добавляет он с улыбкой и заканчивает: – Может, если ты перестанешь быть для него всем, он посмотрит в другую сторону. – Ни одна мать не может быть всем, – тихо отвечаю я, но он прав. Я, как одеялом, накрываю своих детей и все, что происходит с ними, потому что моя мать никогда такого не делала. – Ты что-то замечаешь? Тогда стало бы понятно, почему он все время стремится быть один. Мне ты можешь сказать, ты же знаешь. Слишком многое ты держишь при себе. – Энди, – улыбаюсь я, – ты же сам всегда говорил мне, чтобы я ничего тебе не говорила. – Да, когда они были подростками, мне ничего не хотелось знать. Но теперь я за него переживаю. – Билли не бывает один, он всегда с собаками. – Вот и я о том же! Я смотрю на сына. Джим, наш ветеринар, что-то делает рядом с ним. Я вижу, как от одного к другому перелетает ярко-розовый цвет. – Нет, – коротко бросаю я и отстраняюсь, чтобы собрать свои бумаги. * * * Энди для меня – не единственный и неповторимый, созданный лишь для меня одной, как я решила, когда в первый раз взглянула на него и меня, словно магнитом, повлекла к нему неведомая сила. Перед свадьбой мы ненадолго отправляемся в Нью-Йорк. Это не сюрприз, он знает, что я терпеть не могу сюрпризов, и я хорошо подготовилась. Если уж я могу выжить в громадине-Лондоне, в Нью-Йорке я точно не пропаду. Цвета и люди совсем другие, и мне нужен всего момент, чтобы почувствовать, какая энергия течет и пульсирует здесь, но в общем-то ничего нового для меня в этом городе нет. В магазине FAO Schwartz мы покупаем игрушки для его племянницы и племянника, и вдруг я ощущаю, как по коже бегут мурашки: так бывает всякий раз, когда кто-нибудь на меня смотрит. Я оглядываюсь и натыкаюсь глазами на человека в очереди рядом с нами, молодого, моих лет, красивого; мы несколько мгновений смотрим друг на друга, честно говоря, дольше, чем нужно бы, а потом я отвожу взгляд, чувствую, что не в силах убрать с лица глупейшую широкую улыбку и скрыть желание, сильное, как у детей в магазине, которые хотят, хотят, хотят все, до чего могут дотянуться на полках. Я стараюсь совладать с собой и не привлекать внимания Энди, но по своей замедленной реакции понимаю, что такого особенного в этом человеке. У него нет цвета. Я бросаю на него быстрый взгляд, мы снова встречаемся глазами. На сей раз первым сдается он, а я смотрю. Я не могу отвести от него глаз, и мы все время меняемся в очереди местами: то он оказывается чуть впереди, то, наоборот, отстает. Физически я реагирую так же, как тогда, когда заметила Энди в поезде. Тело отвечает, как всегда в таких случаях – выбросом адреналина. Я не могу перестать смотреть; он тоже. Начинается смехотворное состязание, кто кого переглядит, мы то ловим взгляды друг друга, то отворачиваемся, широко и глупо улыбаясь при этом. – Элис! – резкий голос Энди возвращает меня к реальности. – Чего это ты? – А? – Чего ему надо? – Кому? Он свирепо смотрит на меня. – Загляделась, извини. Я могла бы сообщить ему сенсационную новость, что сейчас вот увидела еще одного человека без всякого цвета, но для начала мне нужно ее обдумать. Когда в поезде я увидела Энди без цвета, я, как и Хью, почувствовала, что мне нужно его найти, что он, наверное, владеет ключом к чему-то во мне, что он может отпереть мое запертое в клетке будущее счастье. Я думала, что он такой один. Я даже поверила, отчаянно страдая из-за любви в разгар медового месяца, что сам этот дар различать цвета я получила только для того, чтобы найти его. Эта наивная сентиментальность давно прошла, но кто возьмется утверждать, что в какой-нибудь деревеньке, маленьком или большом городе на земном шаре нет человека без цвета, который ждет меня? Эти особые люди проросли из земли только для того, чтобы служить опорой на моем жизненном пути. Может быть, они, как на карте, показывают мне, как и с кем прожить свою жизнь, и с их помощью я вижу свою дорогу. Что же мне – идти вслед за ними, всю жизнь, до самого конца, прыгая от одного к другому, как по ступенькам? Скакать, растягиваясь в прыжке, как обезьяна, от человека к человеку, чтобы, повиснув на одном, уже ждать следующего? А можно ли крепко удержаться на одной руке, когда другой нашариваешь опору? На каком мужчине ты останавливаешься, в какие отношения вкладываешь себя, когда говоришь себе, что нашла его… и так мысли ходят и ходят большими кругами. В той поездке я открыла в себе много нового, когда загляделась на мужчину, которого больше никогда не видела. Это можно было бы приписать свойственным мне дикости и робости, когда я оказываюсь лицом к лицу с новыми людьми, местами или планами действий. Несколько дней я тщательно исследую каждый уголка своего тела, ума и души и делаю открытие, которое освобождает, а не пугает, как показалось вначале: Энди не единственный подходящий для меня мужчина, но единственный, кого я выбираю. * * * Никакой брак не идеален, но над своим мы усердно работаем. Повезло, что один из нас имеет волю поддерживать в нем жизнь в переломные моменты, что ни разу, когда на горизонте темнело, оба мы не опустили рук. Брак требует, чтобы каждый делал свое дело, и это верно, но совсем не обязательно всегда в одно и то же время. Для сохранения брака всегда нужен хотя бы один человек. Когда один оказывается на взводе, другой всегда может его уговорить. Кто-то в лагере должен следить за тем, чтобы костер не погас. Идет время, и я понимаю, что, пусть никогда и не могла видеть Энди так же, как вижу других, я все-таки научилась читать его так же, как читаю любого другого. Я знаю душу Энди так же хорошо, как душу незнакомого мне человека, и, хотя незнакомца могу распознать с первого взгляда и просветить его, как на рентгене, собственного мужа я смогла узнать до конца только через несколько лет сильной любви. Может быть, я и понимаю его лучше именно потому, что с ним мне пришлось труднее. Он – моя любовь, мой лучший друг и мой верный, пусть и не идеальный, возлюбленный. Белый Цвета Энди я вижу только один раз. * * * Они плывут вверх от его тела, все вверх, вверх, от подошв ног и дальше, через голову, а он лежит у меня на руках – кожа в морщинах, бледная кожа да кости, весь мой. Я держу его, а он завернут в одеяло, как маленький ребенок, его дыхание начинает меняться, и в самый первый раз появляется цвет. Чудесный белый. Самый редкий из всех. Чистый свет. Высшая сила, воспаряющий ввысь дух, защитник всего. – Дорогой мой… – шепчу я. – Дорогой мой, я тебя вижу. Самый яркий белый из всех. Ангел мой. Я говорю ему это. Я целую его в губы, смотрю, как он уходит. Но и остается здесь, с нами. Его чисто-белый я замечаю по всему дому, на детях, на внуках, а особенно на Луи, так на него похожем. Я вижу его, иногда даже там, где совсем не ожидаю: там, куда мы любили ездить на отдых, его чисто-белый вьется вокруг той скалы, где он любил сидеть и смотреть на море, или на таких местах и вещах, которые были очень дороги ему, хотя я об этом и понятия не имела. На свитере, который я часто надевала, в его любимом уголке его любимого бара, вокруг пса, с которым он гулял каждый день и который до последнего остался ему преданным другом. После его смерти я узнаю о нем даже больше. – Вот ты где, – то и дело говорю я, замечая его знаки. – Вот ты где…