5 Несколько месяцев спустя после переезда Самира и Ясмин к нам с Винсентом у Ясмин появился приятель, Антон. Он не первый, кого она приводила домой, были и другие: неуклюжие, молчаливые, всецело околдованные ею. Однажды, придя домой, я обнаружила, что у нас на диване сидит Антон. Он рыдал, да так сильно, что одновременно текли и слезы, и сопли. Когда я подошла к нему, чтобы узнать, что произошло, тот поначалу не хотел отвечать, но потом сказал, что Ясмин с ним просто играла, как и со всеми остальными. А теперь она наигралась и дала ему отставку, вот так. В тот момент я подумала, что все это даже забавно. Сама мысль о том, что Ясмин, та самая милая девочка, которая при знакомстве со мной сделала книксен, а потом весь вечер играла с Винсентом, может оказаться роковой женщиной, выглядела абсурдной. Однако новый стиль Ясмин свидетельствовал о том, что сама она изо всех сил старалась соответствовать образу. Об этом я рассказала Самиру, который, казалось, больше разозлился, чем обеспокоился. — Ей стоит больше думать о школе, чем о мальчиках, — сказал он тогда. — Нужно усерднее учиться. Здесь Самир был прав, поскольку именно тогда оценки Ясмин медленно, но верно стали ухудшаться, а мечта Самира о том, что, пойдя по его стопам, дочь однажды станет врачом, казалась все менее выполнимой. Однако всего через месяц после того, как Ясмин стукнуло семнадцать, она встретила Пито, и вот тогда все действительно изменилось. Пито был не каким-то там сопляком. Ему было уже тридцать, почти вдвое больше, чем Ясмин. Работал Пито организатором праздников. Все его руки и шея были покрыты разноцветными татуировками. Он не был ни неуклюжим, ни молчаливым — ну разве что ему было в принципе не интересно общение с кем-то, помимо Ясмин. Мы с Самиром оба были в шоке. Больше от разницы в возрасте, чем от его тату и манер, но очень скоро Самир где-то выяснил, что у Пито была судимость по статье за распространение наркотиков. Разразился скандал. Самир потребовал, чтобы Ясмин немедленно прекратила встречаться с Пито, пригрозив ей в противном случае сообщить в социальную службу и вычеркнуть ее из завещания, потому что тогда «Ясмин для него перестанет существовать». Он еще много чего тогда сказал, но мой французский не так хорош, чтобы я поняла все от и до, а по-арабски я не понимаю вовсе. Я знала, что всего этого Самир на самом деле не имел в виду. Он был довольно эмоционален: мог заплакать над детской передачей или накричать на Ясмин, если она получила плохую оценку на экзамене. Но эти столь бурно изливающиеся эмоции имели тенденцию иссякать так же быстро, как и возникали. А Ясмин всегда оставалась его маленьким чудом, что бы она ни натворила. Она об этом, конечно, знала. И вовсю пользовалась. Вила из отца веревки, обводила вокруг мизинчика. О чем бы ни шла речь, Ясмин всегда добивалась своего. Из любой ссоры с отцом она выходила победительницей, получая что хотела, будь то время, к какому она должна была возвращаться домой по вечерам, или разрешение посещать вечеринки, которые ей хотелось посетить, или деньги. Этот вопрос я тоже подняла в разговоре с Самиром — настолько деликатно, насколько вообще могла. Попыталась объяснить, что Ясмин, как и всем подросткам, необходимы правила. Безоговорочные правила, задачей которых было очерчивать надежные и стабильные границы приемлемого поведения. Правила, похожие на стены, а не на галочки, которые Ясмин могла произвольно рисовать или стирать на собственном игровом поле. Я думаю, Самир это понимал, но просто был не в силах сказать ей «нет». Он сам говорил, что не мог, ни тогда, ни раньше. У Ясмин была нежная душа, она и так уже настрадалась. Понимала ли я? Да, вполне. Она потеряла мать и сестру. Потом ее, как старую дорожную сумку, перевезли из одной страны в другую и в конце концов засунули сюда, на второй этаж старинного скособоченного дома, одарив мачехой и сводным братом в придачу. Но я все равно считала, что Самир ошибается. Я была убеждена, что его мягкотелость не помогает дочери. Как педагог я знала, что правила создают ощущение надежности, они не обязательно ограничивают, а, скорее, создают опору, к которой можно прислониться в трудные времена. Во всяком случае, Ясмин пообещала нам прекратить общение с Пито, и мы его больше никогда не видели. Мы сильно ошибались, надеясь, что эта мера поможет ей угомониться. Однажды тем летом, когда Ясмин стала встречаться с Томом, я зашла к ней в комнату и хорошенько порылась в ее вещах. У меня возникло ощущение, что что-то не так, и весьма серьезно. Я проверила всю одежду, кучами валявшуюся на полу, вытряхнула мусорную корзинку и заглянула в ящики письменного стола — там нашлись только косметика и всякий хлам, много всякого хлама. Из узкого пространства под кроватью я извлекла старые трусы и пустые упаковки от сладостей, не найдя больше ничего, кроме трусов и этих упаковок. Наконец я принялась вытаскивать из комода ее вещи, одну за другой, и складывать их на кровать. И вот там-то, на дне одного из ящиков, под нижним бельем, обнаружился пакетик с каким-то веществом, по виду напоминавшим бульонный кубик. Уже догадываясь, что там, я все же открыла его и понюхала содержимое. Потом я на некоторое время впала в раздумья — совсем ненадолго, потому что уже знала, что мне делать. Что я должна сделать. У Греты была двоюродная сестра по имени Белла, которая раньше служила в полиции. Кому, как не ей, подсказать нам, что предпринять в такой ситуации? Тем вечером, когда Ясмин вернулась домой, мы с Беллой уже поджидали ее в кухне. Винсент был в своей комнате, а Самир — на работе. Я намеренно не стала ему звонить, зная, что он воспротивится моему плану. В его глазах Ясмин всегда была невинной жертвой. Возможно, она и в самом деле была не виновата, но закрывая глаза на проблему, мы не смогли бы ей помочь. Ясмин пришла около пяти, отперла замок своим ключом, вошла в прихожую и с такой силой захлопнула дверь, что зазвенели кофейные чашки у нас на столе. Потом она, словно бы мимоходом, направляясь к себе, бросила взгляд в сторону кухни. Длинные черные волосы Ясмин были собраны в узел на затылке, а надета на ней, несмотря на холодную погоду, была только тонкая кожаная куртка поверх декольтированного топа. Кончик носа у нее покраснел, а под глазами чернели полукружья растекшейся туши. — Привет, — с вопросительной интонацией произнесла она, глядя на нас с Беллой. — Привет, — поздоровалась Белла. Затем взгляд Ясмин упал на лежавший посреди стола пакетик с наркотиком. Ее лицо под слоем тонального крема побледнело. Матерчатая сумка с учебниками, которую она держала в руке, с громким стуком упала на пол. — Я хочу поговорить с тобой об этом, — заговорила Белла, указывая на пакетик с бульонным кубиком, который никаким кубиком не был. Ясмин попятилась назад в прихожую, но, сделав несколько шагов, остановилась и осталась стоять. Выражение удивления на ее лице сменилось страхом и гневом. — Это Белла, — сказала я. — Кузина Греты. Она много лет служила в полиции, но больше не имеет к ней отношения. Я попросила ее прийти, потому что у нее большой опыт работы с… Я жестом указала на пакетик. Конечно, разразился страшный скандал. Ясмин проливала реки слез, вновь и вновь убеждая нас, что этот пакетик не имел к ней ни малейшего отношения и она не понимала, как он оказался у нее в комоде. С Пито они не виделись уже несколько месяцев. И вообще, какое право я имела устраивать шмон в ее комнате? Белла спокойно пояснила Ясмин, на какую дорожку та ступила и какая жизнь ожидала ее в будущем, если Ясмин с нее не свернет. Тяжелая зависимость, криминал, проституция. Одиночество и изоляция, каких и представить себе нельзя. Все кончилось тем, что Ясмин прорвало. Она кричала, что я ей не мать, что я разрушила ее жизнь и что она жалеет, что мы с Самиром вообще встретились. В принципе, такой исход не стал для меня сюрпризом, но я все равно расстроилась. Мне казалось, что у нас с Ясмин в самом деле хорошие отношения, основанные на взаимном уважении и… да, на дружбе, наверное. Мы нравились друг другу, и я лелеяла надежду, что однажды она сможет понять, что я это сделала ради нее самой, потому что искренне за нее переживала. Выплеснув все это мне в лицо, Ясмин вихрем взлетела к себе. Белла коротко кивнула и сказала: — Теперь вот что. Тебе нужно сделать анонимный звонок в полицию и сообщить, что этот говнюк Пито толкает дурь малолеткам. Очевидно, что наркотой ее снабжает он. А что касается Ясмин… — Ненадолго задумавшись, она забарабанила по столу кончиками пальцев. — Дай ей немного времени. Разумеется, она будет на тебя злиться. Это было преуменьшение. Прошли недели, прежде чем Ясмин снова начала со мной разговаривать, а все произошедшее негативно сказалось на наших отношениях с Самиром. Почему я прежде не поговорила с ним? И какая необходимость была посвящать постороннего человека в проблемы Ясмин? Это семейное дело, такие проблемы люди решают внутри семьи. Я пыталась объяснить, что всего лишь хотела ей помочь. И ему тоже, кстати, потому что, вскрыв эту проблему наедине с Ясмин, я избавила его от необходимости делать это самому. Мне кажется, он меня услышал. Однако на этом история не закончилась. Я сделала все, как велела Белла. Позвонила в полицию и сообщила о Пито, а через некоторое время к нему явились с обыском, в ходе которого в его квартире обнаружили наркотики в большом количестве. Его арестовали и вновь осудили по той же статье. Во время следствия Ясмин несколько раз вызывали на допрос. Я никогда не рассказывала ей, что это я сообщила в полицию, но Ясмин подозревала об этом. Взгляд, которым она смотрела на меня всякий раз, как ее вызывали на допрос, был полон отвращения. Мне стало казаться, что Ясмин меня ненавидит. * * * Наступил вечер субботы — прошли почти сутки с тех пор, как собачница видела двух человек на вершине утеса Кунгсклиппан. Наш остров вновь накрыла тьма. А наступал ли вообще день? Я не помню. После того, как уехала полиция, я решила посвятить время Винсенту. Мы занялись выпечкой, не потому даже, что нам нужен был хлеб — морозильная камера и так была им заполнена доверху, — а потому, что Винсент лучше всего умел делать именно это. Самир вновь отправился на поиски Ясмин. Разумеется, не было никакого смысла в том, чтобы бродить в одиночку в темноте, разыскивая человека, который пропал почти сутки назад. Но, конечно, если бы дело касалось Винсента, я поступила бы точно так же. Мы с Винсентом попили чаю со свежевыпеченной французской булкой, и я уложила его спать. Он казался немного спокойнее, снова спрашивал о Ясмин, но был не так сильно расстроен. Винсент сильно переживал о моем самочувствии. Его стремление брать на себя ответственность за мои чувства и чувства других членов семьи просто разрывало мне сердце. Наверное, это была обратная сторона медали — интуитивно понимая нас, он считал своим долгом утешать, наводить порядок и чинить поломанное. Самир вернулся домой в половине десятого, дрожа от холода. Бледный и подавленный, он снова прошел в кухню и молча сел на стул. Самира непрестанно трясло, несмотря на то, что я сразу укутала его пледом. Я ощущала такую беспомощность! Я так хотела ему помочь и хотела помочь Ясмин, но не знала, как. Была ли она жива? И что на самом деле произошло? Летели часы, и моя способность мыслить ясно постепенно возвращалась. Я сделала попытку проанализировать ситуацию, выдвинуть гипотезу, которую можно было бы доказать или опровергнуть. Пыталась понять. Я взглянула на мужа. — Еще чаю? Он покачал головой. — Нет, спасибо. — Послушай, — начала я. — У тебя есть мысли, что могло случиться? Он отвернулся от меня и уставился в окно. В темном стекле я видела отражение любимого человека, уставшее лицо которого ничего не выражало. Я слегка откашлялась. — Ты считаешь, она могла… Она хотела что-то с собой сделать? Он ничего не ответил, но я видела, как он сжал кулаки. Руки его лежали на коленях, и Самир снова и снова сжимал их. — А эти люди на скале, которых заметила собачница, — продолжала я. — Как их вообще кто-то мог видеть? На улице темно, как в пещере, а тропа проходит довольно далеко от обрыва.