– А теперь мы оба можем отпить глоток. Признаться, ваш тост прозвучал довольно сердито. Неважно. Возьмите сандвич. Она взяла один. Копченый лосось, объедение. Но пока они ели, путаница мыслей не давала ей выговорить ни слова. Он женат. Влюбляться в него бесполезно. Если он поцелует ее, как это будет? Почему здесь было приготовлено шампанское и, хуже того, сандвичи, – как будто он с самого начала знал, что она примет его приглашение? Но этого он знать не мог, ведь они никогда прежде не встречались. Значит, он намеревался обольстить кого-нибудь, все равно кого, еще только когда уезжал на вечеринку… – Я не профурсетка, – произнесенные с полным ртом, эти слова прозвучали невнятно. Он то ли фыркнул, то ли едва не рассмеялся, и она заметила, что он смотрит на нее с чувством, похожим на нежность. – А я ничего такого о вас и не думал – никогда, ни на минуту. – Его глаза были карими и добродушными. Ей полегчало, но эту досадную тему она решила довести до конца. – Тогда как же так получилось, что вы подготовились к приему гостей? – Да мне, видите ли, нравится рисковать. Я надеялся, что встречу кого-нибудь достойного сандвичей, и нашел вас. Допивайте шампанское, и я отвезу вас домой. В машине на нее накатило бесконечное облегчение, на сердце стало легко и беззаботно. До ее квартиры на Бейкер-стрит было недалеко, и после того, как она назвала ему адрес, оба замолчали. – Стало быть, я заеду за вами в восемь, – сказал он, провожая ее до двери. – И повезу ужинать, – он говорил таким тоном, словно они уже обо всем договорились. Так все и началось. Пять вечеров почти каждую неделю он водил ее ужинать, оставшиеся два проводил за городом. В первый вечер он спросил, нельзя ли ему зайти к ней, и там сразу поцеловал ее. Потом они легли в постель. Все было так просто, так чудесно – и правильно. – Тебе никогда за него не выйти, – сказала на следующее утро Стелла. – Я не хочу за него замуж. Вообще ни за кого не хочу. Она влюбилась, она стала любовницей. И это Луизу полностью устраивало. Но ее роман требовал соблюдения ряда строгих правил, на которых она решительно настаивала. Однажды вечером, перед самым его летним отпуском, он повез ее смотреть квартиру – по его словам, более подходящую для нее. Квартира была заманчивой: с перепланировкой, на втором этаже, в ряду домов, расположенных полукругом у парка. Когда она спросила, во сколько обойдется эта квартира, он назвал довольно скромную, но намного превышающую ее возможности сумму, о чем она и сказала. Нельзя ли ему помогать ей? Нет, конечно. Становиться содержанкой она не намерена, ни в коем случае. Он пожал плечами и заметил, что попытаться все-таки стоило. Летом он снял виллу на Кап-Ферра, чтобы провести шесть недель отпуска с родными и друзьями. Вот тогда ей пришлось нелегко. Ей представлялось, как он ведет роскошную жизнь без нее, и это длилось вечно, пока она торчала в жаркой и тесной, как духовка, конуре, откуда не видно ни единого деревца. Нельзя было утешиться даже письмами. Так что когда в этом же году, третьем для нее с Джозефом, отец пригласил ее к ним на юг Франции, она согласилась. Но зная о неприязни Дианы, во время неловкой встречи Луиза сказала своей мачехе, что, по ее мнению, Диана на самом деле вовсе не желает видеть ее на вилле. Итогом стал один из моментов «честно говоря», которым она возмущалась в разговоре с Джозефом в «Летуаль». – Ну, твой отец-то явно хочет, чтобы ты приехала. Так что езжай и наслаждайся. Отдыхай в свое удовольствие, дорогая. Он иногда называет меня «дорогой», но никогда не говорит по-настоящему, что любит меня, размышляла она позднее, лежа одна в постели, еще не остывшей после их любви. Луизе пришлось смириться с тем, что он никогда не остается на ночь. Он всегда выкуривал вместе с ней одну сигарету, моментально одевался и уезжал. Джемайма, Лора и Хью – А когда умираешь, можно летать? Джемайма только что объяснила Лоре про Дюши (Хью звонил сообщить ей и сказал, что хотел бы уехать в Суссекс вместе с ними, втроем, поэтому она сочла необходимым перед отъездом поговорить с дочерью), и Лора внимательно выслушала ее. Джемайма считала ее, шестилетнюю, самым умным и красивым ребенком в мире, ошибочно полагая, что успешно скрывает свое отношение от всех. – Не знаю, детка, – наверное, да. – А то я не знаю, как еще она попала наверх, если нельзя. До сих пор Лора сталкивалась со смертью только однажды, когда им пришлось усыпить старого спаниеля, принадлежавшего Хью. Рай казался самым утешительным объяснением, поэтому о нем и было осторожно рассказано девочке. «Думаю, у него выросли крылья», – сказала Лора и наконец расплакалась. Насчет рая она устроила перекрестный допрос Хью, и он не поскупился на подробности – там полным-полно вкусных косточек, прогулки в любой момент, когда захочется Пайперу, и бесчисленные кролики, за которыми можно гоняться. Все это теперь и аукнулось. – Вряд ли Дюши понравится, если всюду косточки и кролики – они же испортят ей сад. Бедная Дюши! Джемайма слабо отбивалась. Рай у каждого свой. Для Дюши в нем будет чудесный сад, полный цветов, и да, конечно, ей нужны крылья, чтобы долететь до него, и у нее они появились. – А я хотела бы крылья прямо сейчас. Тогда я тоже полетела бы вверх и увидела их обоих. – Столько сложностей, – сказала Джемайма Хью за ужином. – Когда мы уходим из жизни, разговоры о церемониях прощания и похоронах неизбежны, и малышам немудрено совсем запутаться. – Ну что ж, значит, будем снова объяснять. – Не знаю, как это сделать, не наговорив ей вранья. – Ты не веришь в рай? Она покачала головой: – Я верю только в то, что есть сейчас. – Милая, вам незачем уезжать со мной. – Я хочу. – И я хочу с тобой. Его облегчение омыло ее волной: он нуждался в ней, она его любила. В постели они утешили друг друга; ему было отрадно знать, что Джемайма тоже любила Дюши, которая так сердечно приняла в семью ее, в то время еще Джемайму Лиф, и была так добра к близнецам – «листочкам», – а они отправляли ей письма с благодарностями и перечислением всего, что им особенно понравилось в гостях: десерты в высоких формочках, строительство запруды на ручье в лесу, настоящий сидр и имбирный эль, возможность обходиться почти без купаний, вождение старой машины Брига, ныне сосланной на край поля и с достоинством зарастающей крапивой. Все эти списки были еще детскими, а теперь, когда близнецам минуло тринадцать, в их письмах прибавилось натянутости. Дюши давала понять, что одобряет Джемайму, чего нельзя было сказать о новой жене Эдварда, Диане. А Хью, горячо преданный Вилли, не мог заставить себя относиться к Диане не просто вежливо. – Думаешь, он привезет ее? – спросил он. – Дорогой, я не знаю, но мне кажется, что нет. – А почему тебе так кажется? – Он пропускал ее прямые шелковистые волосы между пальцами. – Потому что она не захочет ехать. А я думаю, она обычно получает то, чего хочет. – Да? И я хочу, чтобы ты получала что хочешь. – Я хочу того же, что и ты. – Но если бы не захотела, сказала бы, правда? Не хочу, чтобы ты говорила что-нибудь только потому, что, по-твоему, мне хотелось бы услышать именно это. Помнишь, мы заключили соглашение в день, когда поженились? – Ну вот! А я как раз собиралась сказать, что ты чудесный муж, превосходный отец, замечательный отчим и прекрасный любовник. Какая жалость! Он обнял ее худенькие плечи. – Меня прямо согревают твои похвалы, ты же знаешь, что так и есть. Без них я бы не справился. Надеюсь, и ты согреваешься. – С утра до ночи. А сейчас уже ночь. Когда он вернулся этим вечером, по его лицу она поняла, что у него был очередной приступ мигрени, но уже давно отучилась упоминать о них. Ему требовалось просто как следует отоспаться. – Мне просто надо как следует отоспаться, – сказала она. Часть 2 Июнь-июль 1956 года Семья – Я и не говорю, что мы не должны рассмотреть все возможности. Просто думаю, что нам не следует делать это за спиной у Рейчел. – Арчи, послушать тебя, так ты как будто считаешь, что я за нее не беспокоюсь. Они сидели на скамье у теннисного корта, где им было обеспечено хоть какое-то уединение – труднодоступное в переполненном доме. – Само собой, я так не считаю. Ты же любишь ее. Как и все мы. Я о том, что хорошо было бы уладить все разногласия, прежде чем мы поговорим с ней. Она измотана, ей не захочется иметь дело с толпой препирающейся родни. – Какого черта ты хочешь этим сказать? – Да ладно тебе, Руп. Сам знаешь: Хью считает, что нам надо сохранить дом любой ценой, а Эдвард – что мы должны избавиться от него. И, кстати, насчет твоего мнения я не уверен. – Это потому, что я еще не определился, – он вытащил помятую пачку «Голуаз», протянул Арчи и достал сигарету сам. – То есть, – продолжал он после краткой паузы, за время которой пытался понять, чего на самом деле ему хочется, – все зависит от желания Рейчел. В дом в Риджентс-парке она не поедет, это ясно. Дюши терпеть его не могла, говорила, что для нее он слишком велик. Ее дом был здесь, и Рейчел, возможно, относится к нему так же. Я действительно считаю, что решать ей. Да и дети все до единого обожают здесь бывать. – Знаю, что обожают. Мои рвутся сюда каждые каникулы. Но кто будет за все платить? – Полагаю, мы могли бы поделить между собой расходы на содержание дома.