Суббота, пятнадцатое июля. Люся приехала в центр города и вышла на станции метро Гостиный двор. Для прогулки она надела сегодня белое хлопковое платье с цветочным принтом синие колокольчики, у которого была юбка-солнце красиво развевающаяся на ветру, жидкой подводкой она нарисовала себе на веках стрелочки, ресницы накрасила тушью, губы украсила помадой цвета пыльной розы, а духи выбрала цветочные с лёгкой ноткой ванили. На ноги она обула лёгкие босоножки белого цвета с тонкими ремешками на лодыжках; из аксессуаров на ней были только серебряная цепочка с подвеской в виде четырёхлистного клевера, а в качестве серёжек она выбрала гвоздики с синим фианитами, что подчёркивали красоту её голубых глаз. У неё с собой была белая кожаная сумка, как маленький сундучок на круглом ремешке. И вот она довольная собой вышла из подземного перехода прям к красной башне с часами, на которых стрелки пробили 13:50. Солнце беспощадно палило, а у Гостиного двора приезжий шаман не щадил жителей и гостей города ударами по бубну и песнями на непонятном языке. На удивление, с каждым ударом молоточка по бубну тёмные тучи всё больше накрывали город своей густой синевой, а пожилая женщина, что стояла рядом с шаманом и слушала его музыку, начала выполнять телом какие-то бесноватые движения. Вдруг Люся услышала мужские испуганные крики, женщины начали седеть и падать в обморок. И только она неподвижно стояла и наблюдала за происходящим. — Девочка! Тебе нельзя здесь находиться! — сказала пожилая женщина, что танцевала возле шамана, а её слова сопровождали раскаты грома. — Кто Вам это сказал? — Тучи! Я тоже сейчас спрячусь в укромное место. Пойдём со мной? — Я, пожалуй, останусь. — Тебе что, не жалко намочить белые босоножки? — Так я их и так испорчу. Смысл куда-то бежать? Тут в небе ярко сверкнула молния и раздался сильный гром, на автомобилях, стоящих на Думской улице, сработали сигнализации, закрапал дождь. Люся расставила небу свои руки, подняла лицо и закрыла глаза. Только она стала получать удовольствие от тёплых капель дождя, как какой-то мужчина на другой стороне Невского проспекта во всё горло завопил: — Привидения! Привидения! Откуда их столько? — и с грохотом сбросился с крыши. Паники не было, люди просто пробегали мимо тела мужчины, а позже из него вышел и сам призрак. Он огляделся вокруг, посмотрел на своё разбитое об асфальт тело, а потом стал снова смотреть в сторону красной башни, возле которой увидел Люсю. Он понял, что она его видит и устремился к ней. Люся стала пятиться назад, но призрак только ускорялся. Тогда Люся попыталась бежать по Думской улице, свернула на канал Грибоедова, но призрак уже ждал её у Грифонов на Банковском мосту. — Куда бежишь, красавица? Я же не злой! Чего прятаться? — словно запыхавшись от бега, новый призрак кричал сквозь проливной дождь. Сам он ещё при жизни был одет в клетчатую рубашку и светлые брюки, обут в коричневые сандалии. Видимо и волосы его были светлые, но под проливным дождём было непонятно, какого они цвета. — Я Вас боюсь. Зачем Вы сбросились с крыши? Вам что, жить надоело? — промокшая Люся пыталась докричаться до призрака. — А я не должен тебя бояться, что ты меня видишь? Может быть ты сейчас вызовешь священников и они меня изгонять начнут? — У них на это не каждый решается. Поэтому можете не беспокоиться. — Погоди-ка… — призрак подошёл ближе к девушке. — Так ты крестик не носишь? — Не ношу. — Значит наш человек! Жалко только то, что раньше тебя не встретил. — На сколько раньше? Вам на вид сорок-пятьдесят лет. — Так плохо выгляжу? Да? О-о-о-от меня помотала судьбинушка моя проклятая. Мне ж всего тридцать пять лет! Да и дети у меня есть, ой, были, правда они с мамой живут. — И чего же вы ушли от них? — Жена заколупала своими походами в церковь, весь мозг мне проела пожертвованиями. Детей заставляла на службу ходить. А там как ни глянешь, кто приходит, каждый раз думаешь: "Уж лучше бы те помогали бедным верующим, чем они в богатые архитектурные здания последние гроши носили. Да и любовь к Богу тем самым выражали бы, если бы помогали делать ремонт в их домах, чтобы людям хотя бы было где жить! А то стены, крыша есть, а то, что они все в дырках — никого не волнует. Зато церквей чем больше, тем лучше! Так мы выражаем свою любовь к нему, а на тех, кого он якобы создал, болт забивают. Кто ж тогда останется его любить, если таким образом помрут все? — Ну не все. Вот Вы бы лучше взяли себя в руки, да помогли бы детям! — Да куда я им уже помогу… Сам недавно узнал, что они от матери сбежали, да с крыши прыгнули. — рассказал призрак, а тем временем дождь капал уже всё меньше. — А зовут их как? — Ленка, да Егорка. А что? Знали их? — Не то, чтобы раньше знала… Я теперь знаю их. — Как это? — Приходите ко мне домой, я Вам покажу. — рискнула Люся пригласить домой незнакомого ей призрака. — Кстати, меня Кирилл зовут, если что. Ну или звали, как там правильно теперь говорить. — призрак протянул ей руку. — Люся. — ответила она и дождь закончился. * * * Через час Люся привела к себе домой призрак Кирилла. Как только распахнулась входная дверь, Егор выбежал из объятий Антонины Ивановны к папе. — Папка! — радостно закричал Егор, вжимаясь в объятия Кирилла. Лена выглядывала из Люсиной комнаты, но здороваться с папой не стала. — Лена, ты чего? — удивлённо спросил Кирилл. Девочка молча захлопнула за собой дверь. — Не понял… Егор, чего случилось-то? — Девочка Вас давно не видела, думала, что Вы её бросили. — Антонина Ивановна попыталась объяснить её реакцию. — Но я же никого не бросал. Даже Егорка это знает! — Девочки несколько иначе воспринимают такую ситуацию в жизни. Подождите немного. Это пройдёт. — Ничего не пройдёт! Он кинул нас, захлопнув за собой дверь и даже не попытался нас найти и что-то объяснить! — с криками выбежала из комнаты заплаканная Лена. — Да я ж пытался! Ваша мама наотрез отказалась от встреч со мной и приказала к вам на пушечный выстрел не подходить! — со слезами на глазах объяснялся Кирилл. — А она что, королева какая-то, чтобы приказы отдавать? Ты что, не мужчина? — Лена, Леночка, доченька моя! Да я жизнь был готов отдать за вас с Егоркой! — Так чего же не отдал? — Лена! — вскрикнула Люся, которая всё это время молча стояла в прихожей. — Видеть никого не хочу! — выпалила Лена и снова ушла в Люсину комнату, хлопнув дверью. После минутной тишины, Егор обнял папу и сказал: — Не волнуйся папочка. Я её понимаю. Но и тебя понять могу. С такой женщиной, как наша мама, не каждый мужчина сможет прожить. Так и останется одна. — Куда уж ей одной оставаться… Она вас потеряла, теперь в храм пойдёт служить. — И грехи отмаливать? — Нет, Егорка… Она не считает себя грешницей. Для неё все, кто в Бога не верит, грешники. Страшные грешники. — Ладно, давайте я стол сейчас накрою и вы поедите. — предложила Антонина Ивановна. — Я Вам помогу. Ой, что это я. Лучше сама всё сделаю. Вы посидите пока. — сказала Люся и пошла на кухню. * * * Пока она готовила ужин, Антонина Ивановна убаюкала детей, а Кирилл остался с Люсей на кухне. — Ты кем работаешь, Люся? Художница, али кто ты? — Бросьте! Какая из меня художница? Я администратор магазина нижнего белья в торговом центре. — А-а-а-а… А это тогда что? — Кирилл указал на рисунки, торчащие из её папки, что лежала на кухонном диване. — Ах, это… Да это так, наброски. Фантазии. Кому сейчас они нужны. Везде одна конкуренция. Да и тем более, кто я? Мои родители простые рабочие, никакой знаменитой фамилии они не носят. — А почему ты не хочешь сделать вашу фамилию знаменитой? — поинтересовался Кирилл. — Я? Да родители мои со стыда сгорят, если узнают, где я работаю. И потом, есть другие люди для того, чтобы быть знаменитыми. — Вот неправильно ты говоришь. Неправильно. Каждому есть место в этом мире. Каждому. Это верующие всё мечтают о райских подушках после смерти, а тут себе места найти не могут. Ладно себе, другим не дают! Я всегда говорил, что бояться нужно живых, а не мёртвых, ибо только живые могут таких дел наворотить, что в страшном сне не приснится. Как думаешь, чем отличается творческий человек от завистливого? — Наверное, ничем. Ведь там, где творчество, там и зависть рядом. Конкуренция опять же. — И опять ты не права. Творческий человек тем и отличается от завистливого, что он всё своё время посвящает творчеству. Он старается быть лучше себя вчерашнего, а не кого-то там из окружения. Тот, кто страдает завистью, тот изначально считает себя хуже других потому, что слишком интересуется чужой жизнью, а не своей. И ему важно, чтобы говорили о нём хорошее, а о других он и сам не прочь плохое что-нибудь ляпнуть. Потому что ему нравится думать плохо о других и он будет в тайне им завидовать и думать, что завидуют ему. Творчество? Он даже сил особых не будет прилагать, чтобы делать его лучше, любую критику он будет воспринимать в штыки, думая, что его ругают потому, что завидуют, а на самом деле ему хотят подсказать, как сделать лучше, чтобы ещё привлечь внимание к своему творчеству. Но если человек сам завидует другим, он в этих подсказках будет видеть препятствия. Понимаешь? Не смотри на кого-то. Пробивай свой путь, как можешь и обязательно что-нибудь получится! Тем более, эскизы женского белья у тебя очень даже соблазнительные! — кокетливо закончил Кирилл.