Коннор покачал головой. — Нет. Десять миллионов для него ничего не значили. Это, как если бы ты дала своему ребенку мелочь, найденную под диванными подушками, чтобы он начал свое дело. — Ох. У меня голова закружилась. Должно быть, у Темплтонов чертовски хороший диван дома. — И за эти ничтожные гроши он покупал мою душу. Это на самом деле была сделка с дьяволом. Если я добиваюсь успеха, я возвращаю ему первоначальные десять миллионов, плюс семьдесят пять процентов от всех моих доходов, как моему основному инвестору. Если я терплю неудачу, тогда я соглашаюсь вернуться обратно в колледж. А после окончания учебы, я должен занять любую должность в семейном бизнесе, которую мой отец посчитает подходящей. — И что ты сделал? — Я согласился, с условием, что мы ограничим отступные на двадцати миллионах. То есть, если я смогу отдать ему семнадцать с половиной миллионов долларов, до сделка завершена, и я сохраняю остальное, плюс свою свободу. — Что он сказал на это? — Он рассмеялся, в конце концов, не забывай, он считал, что у меня ничего не получится, и затем он завладеет мной. Но, будучи непревзойденным переговорщиком, он не стал бы заключать сделку менее чем за тридцать миллионов долларов, то есть я должен был бы отдать ему двадцать пять миллионов долларов, чтобы выйти из-под его пальца. Первоначальные десять плюс семьдесят пять процентов от двадцати миллионов прибыли. — Кажется, это несправедливо, — возразила я. — Это ещё один урок, усвоенный мной из Монополии. В бизнесе нет ничего справедливого; ты получаешь то, о чем договариваешься. — Так что ты сделал? — Я согласился на сделку. — И что произошло? — Я с треском провалился, — усмехнулся он. — Ты потерял десять миллионов долларов? — ахнула я. — За три года? — Нет, за девять месяцев. Я безрассудно вложился в несколько рискованных предприятий, и все они потерпели фиаско. — Ты?! Но ты вроде как гений бизнеса! Как это произошло?! — Ну, я старался потерять деньги. — ЧТО?! — Это было своего рода подростковое бунтарство с моей стороны. Во всяком случае, так сказал мне психоаналитик моей матери на одной из рождественских вечеринок. — И что ты сделал?! — Я сказал ему продолжать подвергать психоанализу мою мать и оставить меня в покое. — Нет, я имею в виду… — Я знаю, что ты имела в виду. Я вернулся к отцу и сказал ему, что потерял деньги. — Он сказал: «Что ж, теперь ты возвращаешься в Гарвард». — А я ответил: «Нет, не возвращаюсь». — Он сказал: «У нас было соглашение!» — А я спросил: «У тебя оно есть в письменном виде?» Я открыла рот в изумлении. — Оно у него было?! Коннор захохотал. — Нет, не было. Думаю, это был единственный раз в его жизни, когда он не подписал договор, потому что полностью меня недооценивал. Он полагал, что я ничему у него не научился. Видела бы ты его лицо. Особенно, когда я сказал: «А так как письменного договора у тебя нет, как ты собираешься обеспечить его исполнение?» Я засмеялась помимо своей воли. — Он знал, о чем ты говорил? Я имею в виду, об игре в Монополию. — О, конечно же он знал. У моего отца феноменальная память. Он просто не думал, что я это запомнил или мне хватит духу противостоять ему. — И что он сделал? — Он разразился тирадой и заорал, что подаст на меня в суд, затем угрожал, что отречется от меня. Я послал его к черту и ушел из дома. — Боже мой, — прошептала я. — Это было довольно глупо, но, блин, мне было двадцать в то время. И я чувствовал себя великолепно. — Но… что случилось после? — Ну, те десять миллионов долларов помогли мне кое в чем — я обзавелся множеством связей в тех индустриях, на которые был нацелен. И у меня была фамилия семьи, что тоже помогало, не говоря уже о десятках друзей из колледжа и школе-интернате, чьи отцы были богаты и владели миллионами долларов для инвестиций. Могу сказать, я заручился ста миллионами в качестве начального капитала на гораздо более выгодных условиях, чем мой отец предложил мне. Я серьёзно взялся за дело и на самом деле постарался, чтобы это сработало… все остальное лишь скучные детали бухгалтерских книг. Он поднял бокал с вином в ироничном тосте. — Ты убедил людей дать тебе сто миллионов долларов сразу после того, как спустил десять миллионов?! — Во-первых, не забывай, мы говорим о людях, состояние каждого из которых составляет сотни миллионов долларов. У некоторых — миллиарды. Несколько миллионов в качестве инвестиций — особенно для финансовой поддержки Темплтона… Он произнес свою фамилию в легкомысленной, самоироничной манере. — … для них раз плюнуть. Некоторые из них хотели поближе подобраться к моему отцу. Тем ребятам я позволил думать, что все еще был в милости у старика. А тем, кто его ненавидел, скажем так, я сообщил, что сделал. В основной массе они покатывались со смеху, а потом спрашивали, на какую сумму мне нужен чек. Они полагали, что я унаследовал деловую хватку своего отца, и могли насолить ему, помогая мне достичь успеха. — А твой отец узнал об этом? — О да. Это было частью веселья — особенно, когда мои первоначальные инвесторы вернули триста процентов от своих инвестиций за два года. — Так… это было своего рода… пошел на хер твоему отцу? — Ну, это и ещё заработать состояние в процессе. — Но… твой отец… вы же по-прежнему общаетесь с ним? — Сейчас, да. Мы не общались несколько лет после того случая. — Даже на Рождество? — О, когда он пригрозил отречься от меня, он не шутил. И моя мать согласилась с ним. На какое-то время мне было отказано в приглашениях на все семейные торжества. На самом деле, я не виделся и не разговаривал с ними почти три года. — Но… но Мексика… — Да, скажем так… с этим всё немного сложнее. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, какой процент действий я совершил из-за реальной боязни за его жизнь… и какой процент принятых мной мер можно отнести к чувству ответственности сына перед своим отцом… а какой процент — это окончательное Пошел на хер? Я беспомощно уставилась на него, не зная, что сказать. Этот разговор зашел слишком далеко, чтобы считаться обычным. — Никто бы не сделал этого, — продолжил он. — Винсент уж точно не стал бы. В конце концов, мой брат думает только о себе. Мама хотела нанять профессионального посредника, наемника, чтобы доставить деньги. Но я отправился в условленное место, не сказав им обоим ни слова. Сам заплатил выкуп, чтобы лично предстать перед отцом и посмотреть ему в глаза. Что-то вроде «Я — сын, которого ты ненавидишь, и все же я здесь. Придурок». Коннор пожал плечами. — В конечном счете, думаю, я все же чувствовал, что задолжал ему те десять миллионов… так что… мне нужно было как-то отплатить ему. Это, в купе со всем остальным, о чем я упоминал. Как я уже говорил, это сложно. — Что он сказал, когда ты спас его? Коннор усмехнулся. — Почему так долго? — Ты шутишь. — Нет, не шучу. В тот момент я утер ему нос, целиком и полностью… и этот ублюдок не был любезен признать это. Но таков мой отец. С другой стороны, после этого меня снова стали приглашать на семейные сборища. Им вроде как пришлось. — Ты ведь все ещё беспокоишься о нем? В смысле… ты рисковал своей жизнью…