– У меня два варианта. Либо псих не уверен был, что таким образом разделался с ней, и решил подстраховаться, либо находился в таком бешенстве, что просто сломать ей шею было для него недостаточным. – Надпись на стене и доллары, втиснутые ей в рот? – Похоже на приступ ревности. Тоже два варианта: девица была чересчур корыстной и ее дружку это надоело, либо он узнал, что она подрабатывает на стороне. Баксы в данном контексте означают одно: подавись этими деньгами. Надпись “Сука” в схему укладывается. – Если этот парень маньяк… – Не если. Ты же видела, что он с ней сделал. – Маньяки убивают просто потому, что им хочется убить. Для этого необязательно изобличать измену. – Куда ты клонишь? – наконец-то проявил интерес Волков. – Против надписи я ничего не имею, – почесав нос, заметила я. – Маньяки любят оставлять автограф. “Сука” очень универсально, парень не любил женщин вообще, или продажных женщин, или брюнеток, или блондинок… Но доллары – это скорее жест обманутого любовника… Или обманутой жены любовника. – Оригинально, – хмыкнул Волков. – Ты ж сама говорила, что ничего не слышала о женщинах-маньяках? – А у меня большие сомнения в том, что там поработал маньяк. Псих – куда ни шло, но не маньяк. И женщина теоретически могла проделать это не хуже мужчины. Намотав чулок на спинку кровати, сломать девчонке шею не так уж трудно, а с бездыханным телом и вовсе вытворяй что хочешь. Кстати, вряд ли настоящий маньяк позволил бы своей жертве умереть так легко, что она, по твоим словам, и испугаться не успела. Он бы включил музыку погромче и выпотрошил ее еще живой. Волков отодвинул тарелку и задумался. – Если честно, мне это тоже приходило в голову, – изрек он. – Девушка была изнасилована? Волков отрицательно покачал головой. – Кто обнаружил труп? – Сосед возвращался домой около часа ночи, обратил внимание на приоткрытую дверь. – Он входил в квартиру? – Нет. Позвонил трижды, ему не ответили, и это его насторожило. Вместе с женой они разбудили соседей по лестничной клетке и, посовещавшись, вызвали милицию. – А что за соседи? – Обычные люди, среднего возраста и среднего достатка. С убитой едва знакомы, знали, что зовут Алла. Соседка была в ее квартире дважды, когда собирала деньги для установки железной двери подъезда. Мужчины, по их словам, к Алле заглядывали часто, утверждают, что никого опознать бы не смогли, не приглядывались. – Но ведь кто-то дал довольно точное описание одного из гостей? – Вчера. А сегодня утром никто ничего не мог вспомнить. – Только не говори, что с ними успели провести работу. – Не говорю. Я лишь хочу знать, чем мы будем заниматься: искать убийцу или дурака валять? – Дед сказал: найти. Но следует учитывать, что любое выражение имеет ряд значений… – Господи, как я ненавижу, когда ты умничаешь, – затосковал Волков. – Он сказал найти и вроде бы совсем не впечатлился убийством. От визитки отмахнулся как от чего-то совершенно несущественного. И о помощи следствию говорил серьезно… Но это ничего не значит, то есть это не будет ничего значить, если во время следствия мы обнаружим нечто… – Спасибо, что растолковала, – хмыкнул Волков. – Как только я увидел эту девку, сразу вспомнил о геморрое. – Да, ты говорил. И не смотри на меня с огнем в очах, я всего лишь девочка на побегушках, глупо тратить на меня свои нервы. – Ладно, будем считать, что мы его ищем, то есть хотим найти. – Ага. Найти его необходимо, а вот остальное… Волков опять поморщился, а я посоветовала себе придерживать умные мысли и виновато улыбнулась. – Сейчас ребята беседуют с жильцами дома, – заговорил Волков. – Возможно, какая-то зацепка… В “Пирамиде” тоже с персоналом работают, но ты же знаешь… Короче, я хочу, чтобы в “Пирамиду” отправилась ты. Я кивнула. Что ж, Волков прав, соседи, возможно, не приглядывались к гостям Аллы, а вот ее подружки в клубе должны быть в курсе ее любовных дел, так что мне следует узнать о них первой. – Когда приступать? – Сегодня. Ребята пробудут там часов до шести… – Ясно. – И еще. Я надеюсь, мы работаем вместе, – проворчал он. – Само собой, – с легкой обидой ответила я, думая при этом, что пути господни, а также желания Деда, неисповедимы. Волков в таких случаях обычно ухмылялся, ни секунды не веря в мои слова, а тут вдруг уставился на меня, словно намеревался прочитать мои мысли, и изрек: – Я на тебя рассчитываю. Не иначе как водка в голову ударила. Я скроила постную рожу и закивала, пытаясь выразить незатейливой пантомимой готовность к сотрудничеству. Но Волков на этом не угомонился, пожевал губами и заявил: – Я думаю, нас ожидают испытания. В такое время хотелось бы знать, кто твой друг, а кто… Они что, сговорились с Лялиным? Или в воздухе действительно пахнет грозой? И лишь я, по причине врожденной тупости, ничего не замечаю? А главное, все вдруг стали жутко заинтересованы в моей дружбе. Я людей разочаровывать не люблю, оттого, напустив в глаза легкой придури, с самым серьезным видом кивнула: – Ты прав. Можешь на меня рассчитывать. – “А также на заступничество Пресвятой Девы Марии, к которой я ежедневно обращаюсь в молитвах”, – мысленно добавила я, поднимаясь из-за стола. Волков проникновенно улыбнулся и даже пожал мне руку, вышло так трогательно, что захотелось броситься ему на шею. Но это было бы слишком, боюсь, он заподозрил бы меня в неискренности. – Я позвоню, – сказала я и пошла к выходу, оставив его наедине с недоеденным мясом и интересными мыслями. Если с трех часов ночи, когда Волков заговорил о геморрое, я не ожидала от жизни ничего хорошего, то теперь и вовсе затосковала. То есть я хотела быть оптимистом и даже время от времени говорила себе: визитка ничего не значит, с какой стати мне об этом беспокоиться, но теперь от моего оптимизма почти ничего не осталось. Конечно, я и сейчас талдычила, что визитка – ерунда, но что-то меня всерьез беспокоило, что-то, чему я пока не находила названия. Оказавшись в машине, я немного поскучала, таращась на прохожих, и в конце концов собралась ехать домой. В “Пирамиду” пока слишком рано, а изобрести еще какую-либо полезную деятельность (полезную для Деда, разумеется) я не смогла и решила посвятить время до вечера личной жизни. Вспомнила про расхожий комплимент, что паршиво выгляжу, и заглянула в салон красоты, где провела полтора часа, пытаясь отделаться от тягостных мыслей. Пообедала в кафе и наконец прибыла домой. Генерал в отставке приветствовал меня со своего балкона. Я решила повысить свой культурный уровень, взяла с полки первую попавшуюся книгу и плюхнулась в кресло. Мне повезло: книга оказалась справочником “Целебные растения средней полосы”, и минут через двадцать я уже дремала, до тех пор, пока не услышала за спиной шорох. То есть я не была уверена, что это шорох, но на всякий случай швырнула книгу через плечо, раздался хлопок, из чего я заключила, что книгу Марк поймал и, весело хихикая, сообщил: – Один – ноль в твою пользу. – Я тебя просила звонить в дверь. Однажды ты доведешь меня до инфаркта. – Замок так себе. Хочешь, я поставлю тебе настоящую дверь с настоящими замками? – Что мне за радость, если ты ее все равно откроешь? Марк опустился в соседнее кресло, закинул ноги на подлокотник и широко улыбнулся мне. Когда я впервые увидела эту улыбку, мне понадобилось часа полтора, чтобы прийти в себя. Всегда хмурый, неразговорчивый, Марк имел репутацию очень злобного типа и старательно ее поддерживал. Многие считали его параноиком и в придачу садистом, на самом деле он был циник, что тоже не очень хорошо, с точки зрения большинства граждан, но я к их числу не отношусь. Официально в штате Деда он не числился, называя сам себя порученцем. Какой смысл он вкладывал в это слово, мне неведомо, а желания уточнять у меня не возникало. Лет пять назад я определила для себя, что в этом мире касается меня, а что нет, так вот то, чем занимался Марк, меня не касалось. Поначалу я, как и все, старательно Марка избегала, пока вдруг его родной брат, который время от времени тоже работал на Деда, не оказался в паршивой ситуации. Я пробовала его вытащить и почти преуспела в этом, но парню мои труды не пошли на пользу, и вскоре он скончался, как говорили, от острой сердечной недостаточности. Последствия для меня были самыми невероятными. Марк нашел меня в баре, где я, по обыкновению, размышляла о смысле жизни, и мы немного поболтали о том о сем. Дня через два мы опять встретились и вновь поболтали. В ту зиму это стало для меня основным событием, я имею в виду по яркости и неожиданности. Потом Марк выдал свою шикарную улыбку, и я всерьез предложила себе пересмотреть свои основные жизненные принципы. Правда, до этого дело так и не дошло, но Марка я стала считать своим другом, с небольшой ссылкой на то, что человек человеку волк. Мы вполне могли бы подружиться по-настоящему, но этому сильно мешало мое твердое убеждение, что друзья обременительны: с ними вечно что-нибудь случается. Выглядел Марк очень забавно: маленький, худой, с узким личиком, совершенно белыми волосами и серыми глазками, он походил на рахитичного подростка, хотя ему недавно исполнилось тридцать два года. Он утверждал, что был жокеем, однако врал (он вообще любил соврать и делал это мастерски, а я любила его слушать), некоторое время работал в цирке (это правда: он чистил клетки)… Единственное, что меня интересовало – как он прибился к Деду, но как раз об этом он помалкивал, а если врал, то совсем неинтересно, я ему так прямо об этом и заявила. Марк обиделся, и данную тему мы оставили. Он поглазел на меня, подергал себя за мочку уха с золотой серьгой в виде полумесяца и сообщил: – Наметилось движение. – Где? – насторожилась я. – В природе. И в нашей богадельне тоже. Ведь не просто так ты мне звонила? – Не просто, – кивнула я. – И что такого интересного в мире? – Дурацкое убийство, два предложения о дружбе и сотрудничестве и геморрой в перспективе. – Тебе предлагали дружбу? – вытаращил глаза Марк. – Ну, возможно, это сильно сказано, но о сотрудничестве речь шла точно. – Занятно. И что ты думаешь по этому поводу? – Теряюсь в догадках. – Я коротко пересказала Марку недавние события. Против обыкновения, он комментировать их не стал, кивнул и спросил: – Хочешь, чтобы я присмотрел за Черни-ком? – Хочу.