Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 23 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Через три дня, когда ее перевели в отделение неврологии, мы встретились снова. За это время у девушки было несколько припадков, шесть из которых удалось записать. Я тщательно изучила видео. Все приступы имели один и тот же сценарий. Полин в постели разговаривала с матерью. Внезапно она замолкала. Мать не сразу замечала, что дочь сидит неподвижно, устремив взгляд в одну точку. Потом, чувствуя неладное, она вызывала медсестру и укладывала Полин на подушку. Пациентку начинало трясти – сперва она просто дрожала, потом дергалась все сильнее и сильнее, колотя руками так, что медсестра не могла даже приблизиться к кровати. Мать стояла в стороне, в ужасе закрывая лицо. Через минуту все заканчивалось. Полин падала на матрас, словно из нее выкачали воздух. Медсестра поспешно перекатывала ее на бок, потому что судороги начинались с новой силой. Мать тем временем выводили из палаты. Припадки с короткими паузами повторялись еще пять раз. В конце концов Полин замирала, все так же лежа на боку. Разбудить ее не удавалось. Она приходила в себя минут через десять и начинала плакать, успокаиваясь лишь в присутствии матери. Изучив запись каждого припадка и сравнив данные ЭЭГ и кардиограммы, я договорилась о новой встрече с Полин и ее родственниками. В этот раз с ней была не только мать, но и Марк. Они сидели по обе стороны, держа ее за руки. Я попросила Марка пересесть. Изначально я объяснила Полин принцип работы электроэнцефалографа. Девушка быстро ухватила суть, но сегодня я все равно повторила подробности – было важно, чтобы она очень хорошо понимала, о чем идет речь. – Я тщательно изучила результаты мониторинга. Посмотрела видео, записи с датчиков. Хорошие новости – нет никаких признаков эпилепсии. ЭКГ также в норме, значит, сердце у вас здоровое. – Ну и слава богу, милая. Мать похлопала дочь по плечу. Полин с Марком глядели на меня, и на их лицах я не видела облегчения. – Во время припадка форма волн на электроэнцефалограмме соответствовала той, что характерна для человека в сознании. Марк хотел меня перебить, и я заговорила громче: – Я прошу сперва меня выслушать, а потом уже задавать вопросы. Есть только одна причина, почему ЭЭГ выглядит нормальной, а человек находится без сознания: если обморок имеет не физическую природу, а психическую. Марк, поджимая губы, качал головой. Я с нажимом продолжила: – Надо сперва пояснить, что человеческий организм всегда реагирует на эмоциональный раздражитель. Обычно мы этого даже не замечаем. Когда я нервничаю, у меня дрожат руки. Если напугана – сердце бьется быстрее. Если расстроена – текут слезы. Все это – абсолютно нормальная реакция на вполне естественные эмоции. Но иногда у некоторых людей случается сбой. И организм реагирует на стресс обмороками и припадками. Мы называем это диссоциативными судорогами. Марк не сдержался: – Вы сказали, что на самом деле она была в сознании. – Нет, у нее был обморок. Вспомните о моих примерах. Сердце реагирует на страх и начинает биться в два раза быстрее. Я это чувствую, это не воображение. Но дело не в болезни. Сердце само по себе здорово. – Думаете, я все придумала? – Вовсе нет. Я знаю, что приступы настоящие. Однако возникают они в вашем подсознании, а не из-за болезни мозга. Слово «диссоциативный» означает изменения в психике. Сознание почему-то отвергает реальность, оно разделяется, и одна его часть не знает, что происходит в другой. Это происходит непреднамеренно. Вы не можете умышленно вызвать припадок, так же как я не могу нарочно покраснеть или вызвать слезы. Полин упорно избегала моего взгляда. Я никак не могла понять, о чем она думает. – Полин, вы меня понимаете? Та лишь передернула плечами. – Я устала. – Вы понимаете, что я пытаюсь вам объяснить? – Да. Только не знаю, при чем здесь я? У меня все хорошо, не было у меня никакого стресса. – Я лишь привела несколько примеров. Диссоциативные судороги бывают разными. Любое нервное потрясение или болезненное воспоминание может спровоцировать симптомы. Это своеобразный защитный механизм. – Защитный? И от чего меня нужно защищать? – Я пока не знаю. Возможно, в будущем это удастся выяснить. Тут я вспомнила, как развивалась болезнь. У Полин возникали новые симптомы всякий раз, когда ее жизнь должна была измениться. – То есть я специально бьюсь в судорогах, чтобы забыть что-то неприятное? И зачем мне это с собой делать? – Бред какой-то! – разозлился Марк. – Полин, вы ничего специально с собой не делаете. Даже если мои слова кажутся вам смешными, вспомните, что приступы реальны. Они никак не зависят от вашего сознания, и нужно относиться к ним со всей серьезностью. Вам все равно необходимо подобрать лечение. – Какое лечение? – Я посоветовала бы вам обратиться к психотерапевту. – Вы хотите сказать, я чокнутая?
– Нет. Организм сигнализирует, что с ним что-то не так. Психотерапевт поможет разобраться, в чем дело. Полин, думаю, вы сумеете избавиться от судорог. – Неужели нельзя назначить обычные лекарства? – спросил Марк. Полин и без того принимала целых семь препаратов. Два из которых назначили лишь затем, чтобы снять побочные эффекты от остальных пяти. А самое главное, что ни один из них так и не помог. Полин двадцать семь лет. Надо искать другие пути. – Диссоциативные судороги не поддаются медикаментозному лечению. – Так вы говорите, ее можно вылечить? – подала голос мать. – Уверена. Психотерапевт значительно ускорит этот процесс. Какое-то время мы сидели в тишине. Судя по всему, вопросы закончились, поэтому я завершила консультацию как обычно: – Хотите спросить что-нибудь еще? Или вам что-то непонятно? – Нет. Я чувствовала, что достучаться до Полин не удалось. Она согласилась поговорить с психотерапевтом – но как-то нехотя. К счастью, два дня спустя я узнала, что она сдержала обещание. Мало кому удалось бы вытерпеть то же, что и Полин. Большинство из нас предпочитает держать свои тайны при себе, ей же пришлось рассказывать свою историю снова и снова. Историю не только болезни – всей жизни. Психотерапевт оказался очень настойчивым и вытягивал из нее малейшие детали. Хотя я многое узнала из медкарты и беседы с Полин, мне удалось выяснить кое-что новое. Возможно, за двенадцать лет болезни что-то забывается. Или Полин намеренно скрыла кое-какую информацию, чтобы исключить мою предвзятость. А может, опять-таки подсознание велело ей умолчать. Да, у Полин было счастливое детство, но не такое уж безоблачное. В девять у нее начались проблемы с пищеварением. В то время отец рассорился со своими родственниками, и Полин сильно переживала разрыв с бабушкой, дедушкой и дядей. Она совсем перестала есть, и лишь с помощью детского психолога и благодаря поддержке семьи ей вскоре удалось себя побороть. Однако проблема вернулась спустя три года, во время развода родителей. Полин снова перестала есть. Психотерапевт считал, это случилось из-за боязни потерять отца. Мать дала слово, что он ее не бросит, и Полин, казалось, снова выздоровела. Еще одно неожиданное упущение заключалось в том, что я не первая предположила психосоматическое расстройство. Когда ее парализовало в возрасте двадцати одного года, врач поставил ей диагноз «истерический паралич», но Полин категорически его отвергла. Она встретилась с психиатром всего один раз, после чего бросила терапию, проигнорировав все рекомендации. Я знала об этом еще на первой встрече, однако решила эту тему не поднимать. Сперва нужно было найти с ней общий язык. Психотерапевт считал, что Полин необходима помощь, но его смущало то, как она зависит от своей семьи. В частности, Полин то и дело спрашивала: не могут ли ее отношения с Марком повлиять на лечение? И не слишком ли много внимания к ней проявляют родственники? И как они воспримут ее выздоровление? А еще психотерапевт обнаружил, что, несмотря на взаимную любовь, отношения Марка и Полин так и остались платоническими. – Удивительно, как она контролирует собственное тело: даже не подпускает к себе любимого мужчину. С отказом от пищи, кстати, было то же самое, она тщательно выбирает, что достойно попасть в ее желудок. После встречи с психотерапевтом я заглянула к Полин. Впервые рядом не было матери, и я, сама не зная почему, вдруг почувствовала странную пустоту. – Как все прошло? – Нормально… – Надеюсь, вам удалось немного разобраться? Может, хотите что-нибудь уточнить? – Нет. Мне нужно было подтолкнуть Полин в нужном направлении, но пока выходило, что я ее отталкиваю. – Вы говорили о параличе ног? – Да, он сказал, что, по вашему мнению, эту болезнь я тоже сочинила. – Надеюсь, вы так обо мне не думаете? Долгая пауза, после чего: – Психотерапевт рассказал вам, что случилось, когда мне было девять? – Он сказал, что вы были больны, но подробности мы не обсуждали. Полин уставилась в окно. – А почему я болела, он не сказал? – Только что были какие-то проблемы в семье. Разговор становился странным; я не понимала, к чему она клонит. – Теперь, когда я официально чокнутая, все считают, что меня тоже изнасиловали, но это не так. Это что: вопрос, утверждение, намек?..
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!