Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 23 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Так у Полин начались сильные и необъяснимые рези в животе. Сперва врачи думали, что у нее язва, развившаяся на фоне многолетнего приема антибиотиков. В желудок Полин поместили камеру на гибком шланге; язву не обнаружили, однако заметили воспаление слизистой оболочки, поэтому назначили антибиотики и препараты, снижающие кислотность. Они помогли – незначительно. Затем врачи предположили, что причина боли кроется в хронических запорах, вызванных приемом морфина и плохим питанием. Впрочем, бариевая клизма это не подтвердила, разве что в кишечнике нашлись небольшие новообразования – полипы. Вряд ли они могли стать причиной боли, однако из-за риска развития рака Полин рекомендовали регулярно проходить процедуру колоноскопии. Прежде запоры не слишком волновали Полин, но теперь они сопровождались диареей и приступами сильной боли в животе. Впереди ее ждал целый ряд обследований желчного пузыря, печени и яичников. Как только Полин думала, что врачи исчерпали все возможные манипуляции, как они предлагали новые тесты. Она охотно соглашалась на все процедуры, полагая, что хуже быть уже не может. Полин ошибалась. В тот день ее сестра сдавала выпускные экзамены, а Полин пришла в себя после очередной операции и поняла, что случилось непоправимое. – Когда я проснулась, мама была рядом. Сперва я не заметила ничего странного. Потом пришла медсестра и предложила сходить в туалет. Мама сняла с меня одеяло, и я хотела встать. Ноги меня не слушались. Мы с мамой рассмеялись. Думали, наркоз еще не выветрился. А потом увидели, как изменилась в лице медсестра. Так Полин очутилась в инвалидной коляске. Ноги полностью потеряли чувствительность. Невролог назначил новую серию анализов. – Что в итоге? – спросила я. – Ничего. Врач сказал, я медицинская загадка. – Может быть, он что-то предположил? Хоть какой-нибудь диагноз? – Нет, – ответила мать Полин. Она не скрывала своего разочарования. А вот Полин выглядела совершенно равнодушной. Словно пересказывала чужую историю. На этом обследования прекратились. Полин занималась с физиотерапевтом, упражнения помогли вернуть ногам некоторую чувствительность, но стоять и тем более ходить она больше не могла. Боли в животе и суставах тоже никуда не делись, поэтому Полин жила на коктейле из лекарств. Дом пришлось перестроить, чтобы перенести спальню и ванную девушки на первый этаж. Жизнь тем временем текла своим чередом. Полин нашла другие способы общаться с друзьями. Она создала читательский клуб в Интернете – специально для людей с ограниченными возможностями, которые не могли встречаться «вживую». Завела онлайн-дневник, в котором описывала свои переживания. В конце концов сдала экзамены и смогла поступить в местный университет на отделение английской литературы. И нашла новую любовь. Марк учился на физиотерапевта и стажировался в той же больнице, где Полин проходила реабилитацию. Они стали общаться. Выяснили, что им нравятся одни и те же книги и фильмы. Однажды решили встретиться на выходных, чтобы посмотреть кино. И с тех пор не расставались. На тот момент Полин был двадцать один год, шесть из которых она проболела. Теперь она чувствовала, что понемногу наверстывает упущенное. И хотя девушка по-прежнему сидела в инвалидном кресле и мучилась от хронической боли, жизнь налаживалась. – В годы учебы я редко встречалась с врачами. Они сделали все что могли, и болезнь вроде бы удалось взять под контроль. Полин провела в университете четыре года. Конечно, ей требовались некоторые поблажки, например больше времени на экзамене, потому что она не могла долго писать. Но в целом Полин не позволила болезни повлиять на учебу. Она принимала активное участие в жизни университета, стала секретарем студенческого профсоюза… Мать тем временем вернулась на работу, Марк получил диплом врача и переехал в их дом. Они с Полин рассчитывали в будущем пожениться и купить собственное жилье. – И тут случилось самое страшное – болезнь вернулась. Полин завершила учебу и нашла работу в издательстве. Они с Марком подыскивали квартиру. Все было бы хорошо – если бы не эпидемия гриппа. Полин подхватила вирус от коллег. Болела она очень тяжело. – Думаю, это из-за слабой иммунной системы. Я от любого чиха простужаюсь. Она несколько дней провела в постели, а накануне возвращения на работу вдруг ощутила странные боли в ноге. – Это было не из-за суставов – что-то новое. Терапевт предположил, что из-за паралича образуются тромбы, и рекомендовал обратиться в отделение экстренной медицинской помощи. Полин госпитализировали. Пока она ждала результатов анализов, неожиданно вернулись симптомы инфекции мочевыводящих путей; причем боли были такими интенсивными, что медсестре пришлось ставить катетер, иначе Полин просто-напросто не могла опорожнить мочевой пузырь. Еще никогда инфекция не была такой сильной. Анализы ничего не показывали. Через три дня резко поднялась температура, и общее состояние ухудшилось. Наконец посев на микрофлору выявил возбудителя инфекции, устойчивого к стандартным антибиотикам. Полин срочно поместили в карантин и назначили ей высокую дозу очень токсичного препарата. Спустя неделю температура вернулась в норму. Все с облегчением выдохнули. Полин перевели в общую палату, медсестра удалила катетер. А через четыре часа девушка вдруг закричала от боли. Мочевой пузырь был переполнен, едва ли не лопался, но его никак не удавалось опорожнить. Ей снова поставили катетер. На следующий день все повторилось. Очередные тесты опять ничего не выявили. В конце концов медсестра научила Полин использовать специальную резиновую трубку. С тех пор Полин мочилась только с ее помощью. Следующие шесть месяцев жизнь медленно катилась под откос. Полин переживала, что вот-вот потеряет все, за что боролась. – Я привыкла, что ноги уже давно ничего не чувствуют. И тут появилась боль. Не внешняя – вы можете в меня хоть горящим окурком ткнуть, я ничего не замечу. Нет, боль шла изнутри. Полин дважды попадала в больницу с жалобами на боли, которые не мог снять даже морфин. Всякий раз ей давали удвоенную дозу и отправляли домой. Тесты ничего не показывали. Все было нормально. – Но я чувствовала, что что-то не так. Я же это не придумала, хотя врачи считали иначе. Я была с ней согласна. Боль не может возникнуть сама по себе, у нее всегда есть причина. В третий раз мать не вытерпела и потребовала, чтобы врачи все-таки назначили лечение. – Если вы снова предложите мне забрать дочь в таком состоянии домой, я подам жалобу! Полнедели спустя терапевт все же признался, что они исчерпали все возможности. В тот же день у Полин начались судороги. – Я знала, что мне еще не время ехать домой. Это случилось, когда Полин собрала вещи и заглянула напоследок в ванную. Сидя в инвалидной коляске, она чистила зубы, когда ей вдруг стало плохо. Комната закружилась перед глазами. – Все потемнело, будто я въезжаю в туннель. Я очень испугалась.
Что было дальше, Полин не помнила. Очнувшись, она поняла, что по-прежнему находится в ванной, только не в кресле, а на полу. Кто-то стаскивал с нее больничную пижаму. Ее ощупали теплые ладони, потом игла больно ужалила плечо. Пол почему-то был мокрым, чуть позже Полин поняла, что лежит в луже собственной мочи. Вокруг были чужие люди, и Полин, стесняясь своей наготы, искала в толпе знакомое лицо. Наконец она увидела медсестру и, невольно попытавшись вырваться из чужих рук, попросила ее прикрыть. Полностью очнулась она уже в постели. И тут все началось снова. – Я словно тонула, и из меня высасывали жизнь. Перед глазами почернело, я поняла, что сейчас снова потеряю сознание. Я пыталась удержаться. Хотела сказать медсестре, но не вышло. Тело онемело, кто-то надел мне кислородную маску. Было очень больно. Врачи думали, я в обмороке, но я-то все чувствовала! Слышала, как они разговаривают. Медсестра сказала, у меня нет пульса. Все вокруг затряслось, а потом потемнело. Не знаю, сколько это продолжалось. Когда я очнулась, рядом сидела мама. Я была так рада ее видеть… Мать забрала Полин домой. И там нагрянул третий приступ. – Она резко побледнела и затихла. Упала на кровать. Задергалась – сперва руки задрожали, потом все остальное, сильнее и сильнее. И перестала дышать. Прошло минут десять, хотя, наверное, на самом деле меньше. В конце концов она хрипло, как-то ужасно выдохнула. И замерла. Если и спала, это был ненормальный сон. Как мы ее ни трясли, разбудить не смогли. Полин этого не помнила, так же как и все последующие приступы, не отпускавшие ее всю ночь. Во время рассказа я то и дело задавала вопросы, уточняя малейшие детали. «Нет, в семье не было случаев эпилепсии. Да, родители развелись, очень давно. Да, мне нравится моя работа, жду не дождусь, когда смогу вернуться». Мать порой вмешивалась: – Разве этого нет в ее медкарте? И какое отношение к болезни имеет мой развод? Неужели судороги как-то связаны с инфекцией двенадцатилетней давности? – Все может быть. И я лучше пойму историю болезни, если услышу ее непосредственно от Полин, а не только прочитаю записи. Всегда существуют две версии реальности: одна зафиксирована в медкарте, вторая – в памяти пациента. Я предпочитаю знать обе. – Это что, очередная медицинская загадка, с которой мне придется жить? – спросила Полин. – Нет, я надеюсь, мы вам поможем. У нас есть особые методики, чтобы узнать причину судорог. Мы, скорее всего, сумеем разобраться и назначить подходящее лечение. Я предложила Полин перевестись в отделение неврологии, где мы проведем кое-какие обследования. Напоследок как обычно спросила: – Может, я что-то пропустила или вы хотите о чем-нибудь спросить? Полин сперва промолчала, но когда я встала, все-таки заговорила: – Вы раньше с подобным сталкивались? «Чаще, чем вы думаете. Но чужие истории вам не помогут…» – Я встречала людей с похожими проблемами, хотя двух одинаковых случаев не бывает. После разговора меня не оставляло чувство вины, как это всегда бывает, если я не до конца откровенна с пациентом. Мне казалось, я знаю, что с Полин, но пока предпочитала держать информацию при себе. Откровенность не всегда идет на пользу. К тому же секреты хранила не я одна. В истории Полин тоже оставались белые пятна. Мы еще только присматривались друг к другу, решая, можно ли полностью открыться. Есть лишь один способ с абсолютной точностью выявить причину обморока – самому наблюдать за приступом. В противном случае диагноз строится на пересказе слов пациента и свидетелей, тогда риск ошибки возрастает во много раз. Люди не всегда обращают внимание на нужные детали, а испуганные и взволнованные – тем более. В воображении каждой матери ребенок, бьющийся в судорогах, будет смертельно бледным и с пеной на губах. Одна минута покажется им целым часом. А врачам потом придется иметь дело с этим описанием… Крайне редко врачу выпадает шанс присутствовать во время судорог лично. Приступы случаются редко, раз в месяц, а то и год, и длятся всего пару минут. Пока пациента довезут до больницы, симптомы уже проходят. Впрочем, в некоторых обстоятельствах приступ можно вызвать специально – если правильно выявить провоцирующий фактор. При эпилепсии это может быть недостаток сна или вспышка света. Если диагноз этого требует, пациента доставляют в больницу и в безопасных условиях в присутствии опытных врачей подвергают воздействию этого самого фактора. Точно так же применяются специальные силовые упражнения, которые вызывают нарушения в работе сердечной мышцы, способные привести к инфаркту. Если провоцирующий фактор выявить не удается, мы прибегаем к помощи старого доброго видео-ЭЭГ-мониторинга. На первый взгляд здесь все просто: пациента подключают к приборам и медперсонал ждет очередного приступа. Хотя на самом деле этот процесс несколько сложнее, и за него нам стоит благодарить немецкого физиолога и психиатра Ганса Бергера. В конце XIX века Бергер служил в кавалерии. Однажды во время учений его лошадь внезапно встала на дыбы, и Ганс вылетел из седла, едва не угодив под колеса пушки. Ту удалось остановить в самый последний момент; Бергер отделался легкими травмами. Тем же вечером он получил телеграмму от сестры, в которой та справлялась о его здоровье. Она сообщила, что весь день испытывала странное беспокойство и в конце концов не выдержала и решила с ним связаться. Бергер не верил, что это было лишь совпадением. В момент опасности ему каким-то образом удалось передать мысли сестре. Всю последующую жизнь он пытался объяснить это явление. В то время уже знали, что человеческое тело способно вырабатывать электроэнергию. Бергер пытался зафиксировать электрические сигналы, генерируемые головным мозгом. Изначально его опыты не принесли результатов, поэтому он решил разместить электроды непосредственно на коже головы – и сделал потрясающее открытие! Ему удалось зарегистрировать электрическую активность мозга. Бергер так и не доказал существование телепатии, зато в 1929 году он опубликовал научный труд, демонстрирующий технику ЭЭГ, и разработал прибор для записи мозговых волн – электроэнцефалограф. Его исследование совершило настоящий прорыв в медицине – во многом благодаря тому, что Бергер заметил, как меняется форма волн в зависимости от состояния объекта. Сонливость, дремота, бодрствование имеют свой собственный, уникальный рисунок. Электроэнцефалограф может с легкостью определить, в сознании ли находится пациент. ЭЭГ и по сегодняшний день является основным инструментом для работы с пациентами в коме или страдающими обмороками. Если встает необходимость использовать видео-ЭЭГ-мониторинг, пациента помещают в отдельную палату функциональной диагностики. На голове у него закрепляют небольшие датчики, записывающие мозговую активность. Еще один электрод на уровне сердца фиксирует кардиоритм. Наблюдение ведется круглосуточно, больной может ненадолго уединиться лишь в ванной. При обмороке или судорогах медсестра заходит в палату и контролирует артериальное давление, уровень сахара в крови и общее состояние пациента вплоть до окончания приступа. Таким образом, врачи получают возможность увидеть, что происходит с мозгом в определенный момент, и с большей долей вероятности поставить точный диагноз. Для судорог и обмороков может быть много причин, и видео-ЭЭГ-мониторинг позволяет отсечь лишнее. Например, если здоровый человек теряет сознание из-за обезвоживания или жары, в первую очередь у него резко снижается артериальное давление. Чтобы компенсировать это, организм наращивает частоту сердечных сокращений. Человек чувствует слабость и головокружение, возможно, даже замечает, что сердце бьется чаще. Кровь в буквальном смысле отливает от лица, он бледнеет. Если этих мер недостаточно, чтобы вернуть давление на прежний уровень, следующим этапом нарушается кровоснабжение мозга, и человек теряет сознание. В этот момент на ЭЭГ отмечается резкий скачок. В обычных условиях артериальное давление вскоре восстанавливается, мозг снова получает кислород, кривые мозговой активности возвращаются к нормальным показателям, и человек приходит в себя безо всякого ущерба для здоровья. Однако далеко не все обмороки объясняются столь простыми причинами. Иногда приступ может случиться у человека, страдающего от любого кардиозаболевания. В таких случаях первый симптом – это замедление сердечного ритма, из-за чего падает артериальное давление, мозговая активность снижается, и больной опять-таки теряет сознание. Как только сердце начинает работать в обычном режиме, мозговые импульсы также возвращаются в норму. Если же идет речь о таких заболеваниях, как эпилепсия, последовательность событий иная: эпилептический припадок изначально приводит к нарушениям биоэлектрической активности мозга, и пациент теряет сознание, хотя сердечный ритм и артериальное давление находятся в норме. Падает артериальное давление – увеличивается ритм сердцебиения – снижается мозговая активность. Снижается частота сердцебиения – падает артериальное давление – снижается мозговая активность. Изменяется мозговая активность – в результате обморок. Наблюдение за пациентом позволяет проследить эти цепочки и определить истинную причину заболевания. Мы ставим диагноз исходя из того, что любое изменение сознания (будь то естественный или наркотический сон или припадок) неизбежно регистрируется электроэнцефалографом. Именно так я собиралась определить, что вызвало судороги Полин.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!