— Да вроде… — неуверенно ответила ей. — Если честно, я еще ничего не успела понять. — Раз «вроде», тогда туфли не берем. Они хоть и брендовые, но я их обувь терпеть не могу, жутко неудобная. — Последнее тетушка практически шептала. — А тебе целый день, вечер и ночь в них ходить, еще и с непривычки. Так, все, не стой, иди переодевайся. Марина хлопнула в ладоши, по всей видимости, от переизбытка эмоций и пошла на кассу. А я, стоя в кабинке примерочной, еще долго разглядывала себя в зеркале, представляя, как смотрелась бы рядом с Максимом. Мужчина в моих фантазиях был в черном деловом костюме. Я в белом, он в черном… В итоге сама не заметила, как платье в моем воображении стало белее и пышнее. В руках Максима оказался свадебный букет, а к его пиджаку приколота бутоньерка. — Вот же дура, — зашипела я себе под нос и обессиленно стукнула ладошкой по отражению в зеркале. Клиническая идиотка. Факт. — А сейчас куда? — спросила я тетю уже в машине, когда поняла, что едим мы они в противоположную от дома сторону. — Сейчас в ГУМ, я за классику и удобство. Так что в «Маноло Бланик». Демократичные цены и совершенно невесомые ощущения на ноге. Тетина фраза звучала, как самая настоящая реклама, за которую бренд должен ей еще был и приплачивать. Уже в магазине, выбрав себе босоножки вместо туфель, я убедилась в удобстве этой обуви. Но вот с демократичностью цен я бы поспорила: у кого-то месячная зарплата и та ниже, но для тети это были, само собой, мелкие расходы. Слава богу, что я не стала узнавать ценник на платье, уверена, узнай я его, точно бы ходила в нем запинаясь. Я никогда не относила себя к числу золотой молодежи, хотя по праву могла бы. Мои одноклассники были детьми непростых людей, с большинством из них я поддерживала приятельские отношения, не более, потому что не считала себя одной из них. На протяжении последних десяти лет я почти везде ощущала себя чужой, даже в гостеприимном доме Вольских. Марина Олеговна оберегала и любила меня, я это чувствовала, но, несмотря на это, не могла избавиться от странного чувства неправильности. Ощущения, что я самозванка. Наверное, поэтому я всегда себя отделяла от знакомых ровесников. Не интересовалась брендами и лимитами выданных мне тетей карт. Чаще предпочитала брать наличку на карманные расходы и умудрялась копить, не отказывая себе ни в чем. Мне и нужно-то было совсем немного и копить-то не на что, но эта странная привычка появилась еще в шестом классе, через два года после смерти родителей. Я начала откладывать любую лишнюю копейку в красивую красную резную шкатулку и сейчас имела приличную «подушку безопасности». Хотя для тети, пожалуй, и эта сумма показалась бы пустяком. Но ничего, скоро мне исполнится восемнадцать и помимо компании я смогу беспрепятственно распоряжаться еще и двумя квартиры: Ветрова Артема и моего биологического отца — Николая Калюжина. Я не видела этого человека ни разу в жизни, знала лишь, что он ушел из жизни спустя полгода после гибели родителей. Мой биологический отец повесился в той самой квартире. От упоминания только которой у меня мурашки по коже бежали. Я никогда не понимала, почему дядя Женя не продал эту небольшую квартирку в спальном районе, а наоборот, отремонтировал и закрыл в ожидании моего совершеннолетия. Мол, сама вырастешь и решишь, что с ней делать. Ди вряд ли такой человек как он мог спасовать перед проволочками с опекой. — Ты чего такая задумчивая? — поинтересовалась Марина, припарковав машину. — Представляла, как отвалится челюсть у Андрея, когда он увидит меня в этом платье, — не задумываясь, соврала я. Тетя не любила разговоры о моем биологическом отце, да и вообще любые вопросы прошлого и будущего воспринимала почему-то в штыки. И сейчас, услышав мои слова, она заливисто рассмеялась. — Молодец! Возможно, не все потеряно и кое-что тебе передалось от матери. Пойдем быстрее, я очень проголодалась. *** День выпускного прошел как в тумане. Утром линейка, вручение аттестатов. Потом праздничные гуляния в парке Горького. Одноклассники обалдели от моего платья, точнее, от меня самой в этом платье, и это не могло меня не порадовать. Особенно «подзавис» Андрей, чьи странные взгляды я ловила на себе все утро. Сейчас же, сидя за столиком в ресторане, где отмечали выпускной ученики всей параллели и их непростые родители, я валилась с ног от усталости. Прежде удобная обувь теперь казалась мне пыточным инструментом средневековья. Платье почему-то вдруг начало весить тонну, так же, как и волосы, которые мне беспощадно распрямили утюжком. Тетя в семь утра подняла меня, притащив в мою комнату какого-то полоумного стилиста с ярко-розовыми кончиками волос, а ведь он был мужчиной! Так вот этот самый «мужчина» не придумал ничего другого, как выпрямить мое богатство. После чего волосы стали будто темнее на несколько тонов. А длина так и вовсе была безумной. И… не моей. Гладкие пряди доходили мне до бедер. Вольская, увидев мое преображение, чуть не грохнулась в обморок, а слегка придя в себя, подвела итог, что волосы слишком уж длинные и надо их подровнять сантиметров на двадцать. Ага… подровнять. Я не далась. Злобно посмотрела на тетю, потом еще более отчаянно на розововолосого стилиста, и тот поспешил ретироваться. Так что мои волосы остались при мне, а день продолжил меня радовать своим сумасшедшим темпом. — Почему не танцуешь? На Олино место присел ее отец. — Да вы что, Эдуард Борисович, я устала, как ездовая лошадка или мул, какой-нибудь. Ног не чувствую совсем. — тяжело вздохнула я, и вытянула ноги под столом. — А Олька моя вон, как отплясывает, — засмеялся мужчина, с гордостью смотря на дочь. — Ну так она к каблукам привычная, они для нее продолжение ног, не меньше, — засмеялась я, с не меньшей гордостью поглядывая на подругу. Я не понимала, почему лучшая подруга обвиняла своего родителя в безразличии, ведь даже самому невнимательному человеку на земле, посмотревшему на Моховина, стало бы понятно, насколько сильно тот любил свою единственную дочь. — Ты уже определилась с поступлением? — поинтересовался мужчина, по-прежнему не отрывая взгляда от сумасшедшей девушки с коротким ежиком салатовых волос и в цвет им таких же неоновых шортах-клеш. — Конечно, я уже давно решила, что буду поступать на управленца. Пока я мало что понимаю в бизнесе, тем более производственном, но я хотела бы продолжить дело отца и быть в этом более компетентной. Нехорошо, конечно, прикрываться именем погибшего человека. Ой, нехорошо, Лика, делать свои стремления и цели более благородными, чем они есть на самом деле. Нехорошо! Мое подсознание возмущалось, где-то глубоко… очень-очень глубоко, пока я сама, запихнув все эти неразумные мысли, еще глубже, натянув улыбку, делилась планами с Эдуардом Борисовичем. Мужчина же, услышав мой ответ, наконец-то повернулся ко мне и как-то странно прищурился. Я подумала бы, что он удивлен, но по его лицу невозможно было ничего прочитать. Вмиг испарился добродушный дяденька, в глазах которого плескалась безусловная любовь к дочери. Теперь передо мной сидел лучший юрист Москвы, хваткий, цепкий и умевший «держать лицо» человек. — Вот как. — Он потер ямочку на подбородке указательным пальцем, Оля всегда так делала, когда уплывала в свои мысли. — Очень интересно. — Что именно? — мне не понравился его тон. — Да, не бери в голову. — Моховин убрал руку от лица и, щелкнув пальцами, отмахнулся. — Просто моя кукушка до сих пор не знает. Как будто ей десять, и я заставляю ее написать сочинение на тему «Кем я стану, когда вырасту», даже поговорить спокойно не желает, все время убегает. Как же я тогда договорюсь о ее поступлении, если не знаю куда она хочет? — А вы прекратите ее недооценивать. Просто поверьте в нее и все. — О чем ты? — Моховин нахмурился и, казалось бы готов даже прибегнуть к пыткам, лишь бы услышать ответ на свой вопрос. — Я не буду вам ничего говорить, это не мой секрет. Просто поверьте в свою дочь. Она прекрасно знает, чего хочет от этой жизни, и сил прикладывает к достижению своей цели не меньше, чем я. — А ты прикладываешь очень много сил? — Я почти поступила на платное место, уже прошла собеседование. С бюджетными местами все намного сложнее, но у меня большие шансы пройти конкурс и там. И это все без помощи Вольских. Остались лишь формальности: принести в приемную комиссию документы и дождаться результатов, и все. — Вот как. Мужчина подхватил маслину с тарелки дочери и спешно ее прожевал. Если до этого он не воспринимал мои слова всерьез, то теперь однозначно о чем-то задумался, как будто знал, что-то такое, чего не знала я, и это что-то имело непосредственное влияние на ее будущее. Мне стало не по себе, захотелось передернуть плечами и отогнать с себя эти странные мысли, которые были сейчас совершенно не к месту. — О чем болтаете? На нас буквально налетел ураган, приобняв нас обоих. Ольга положила голову на плечо к отцу и громко задышала. — Да так, о будущем. — Эдуард Борисович похлопал дочку по ладони. — А ты плясала бы поменьше или отдыхала почаще, а то упадешь без сил, и как мне тебя домой тащить? — На руках, папочка, только на руках! Олька поцеловала мужчину в щеку и, выпрямившись ,схватила меня за руку. — Пойдем веселиться, а то сидишь здесь, как самая настоящая бука. Что с тобой не так? — А что не так? — с неохотой поднялась я и вымученно улыбнулась. — Не знаю, но ты какая-то задумчивая в последнее время. Я понимаю, поступление, еще и день рождения скоро. Да еще и Андрей этот. — Оля недовольно сморщила нос. — Но отпусти ты ситуацию. Хотя бы сегодня. Расслабься. У меня почти получилось. Я попыталась забыть о высоких каблуках и жутко надоевших босоножках и отдалась на власть музыке, сливаясь с ней воедино. Поймав ритм и подстраиваясь друг под друга, мы с Олей забыли обо всех вокруг. Это так просто — танцевать в паре с человеком, которого знаешь тысячу лет и, пожалуй, даже лучше, чем самого себя. — Я скоро, — прокричала я на ухо подруге, через казалось бы бесконечность… бесконечность, длившуюся всего миг. А может и наоборот. С танцами всегда было так. Время измерялост словно по другому. В коридорах ресторана было тихо и, дойдя до нужной двери, я с наслаждением поняла, что в помещении открыто окно. Так странно и непривычно, но свежо и так вкусно пахло ночным летом. Сбежать, что ли? Схватить Ольку и отправиться гулять по ночной Москве». — Ты, конечно, меня покорила в самое сердце, пушистик. — Андрей ждал меня на выходе из туалета. Стоило мне только толкнуть дверь, как парень схватил меня за предплечье, оттащил в сторону и взял в плен своих рук, склонившись надо мной.